Иииии -

Ра"з два три

ра"з два три…

Нет!

Вам уже не сюда!

Она проснулась, ещё не понимая причины. Лежала не открывая глаз. Прислушивалась. Долго не могла понять, сон это или реальность. За стеной осторожные шаги. Ступали легко, быстро, будто танцевали…

"Танцевали?" – она резко села. Потерла глаза. Открыла. Ничего. Темнота и шаги. "Раз-два-три, раз-два-три…" – неожиданно, шепотом.

Потом сама испугалась своего голоса. Замерла, глубоко вздохнула, задержала дыхание… И вдруг… зажала рот двумя руками, проглотила рвущийся наружу крик. Музыка! Там, за стеной – музыка! Вальс.. Да, конечно же, это.. это.. Шопен? Да, он..

Пальцы похолодели, стали ломкими, прозрачными. Дыхание – не нужным.

Раздражённо откинув одеяло, нервными, мелкими шажками понеслась, не касаясь ледяного пола.

"Тапки. Тапки надень. Заболеешь" – жирной, скрипучей чертой перечеркнуло, разлилось чернилами по пожелтевшим, хрупким листам с махровыми кромками, превращая ровные ряды полосок в мёртвое месиво.

Она так и замерла: с открытым ртом, с безумным взглядом, развивающимися от быстрого бега волосами, с тоской и горечью на губах.

Настенное зеркало, в трещинах и разводах, отражало маленькую, тонкую девочку в кипенно-белой балетной пачке, новеньких белоснежных пуантах, застывшую картонной фигуркой в пустом бесконечном зале. И только музыка, музыка, музыка…

Немудрёный ужин. Одиночество разбавляет бубнёж соседского телевизора. Чуть позже прибавляется надтреснутый вокал, исполняющий что-то под вечные три аккорда, судя по звуку, это из салона машины, стоящей во дворе. В довершение, чья-то портативная колонка осчастливливает меня невнятным блеянием новомодного исполнителя. Детский смех на площадке переплетается с истеричными пьяными воплями из соседнего двора. По летнему открытые окна впускают беспрепятственно эту какофонию. Звуки города. Новостная лента дарит когнитивный диссонанс, оказывается, будущее уже наступило, и мир никогда не будет прежним.

С ужасом смотрю в окно. Успокаиваюсь. Коротая вечер, включаю фильм. Попутно копаюсь в телефоне. Обычный в общем-то вечер. Мысли плавают, не пытаясь остановиться, неясный сумбур, словно мельтешение бабочек-однодневок. Поставив на паузу, иду курить на балкон, в сумерки. Небо подсвечивается аурой города, затихают проезжающие где-то машины. и постепенно звуки истаивают. Плюхнувшись на диван, возвращаюсь к фильму.

Фёдор Михайлович смотрит в небо. Безусловно, стекло скрадывает большую часть красоты, но и то, что он видит, ему нравится. С наступлением ночи становится совсем тихо, и можно даже слышать сверчков. Где-то в проулках щебечет какая-то пичуга, а по небу рассыпаны звёзды. Фёдор Михайлович понимает, что видит лишь самые яркие. Разбросанные кем-то небрежно жемчужины на полотне. Полотне, заполняющем весь виднокрай и меняющим оттенки. От тёмно-голубого до иссиня-чёрного со светлой волной Млечного Пути. Город вторит своими огнями, словно пытается подражать бесконечному великолепию, но это лишь жалкая пародия. И Фёдор Михайлович с Васькой это знают.

всё банально, всё – как обычно -

сигареты и пошлый кофе,

зажигалки затмили спички,

как письмо социальный профиль,

не имею почтовый ящик -

ящик компа меня имеет,

пусть алкающий да обрящет

хлеба, веру, а лучше – денег,

я нашла на дороге дядьку,

старый, дряхлый и взглядом колет

как-то мимо, и непонятно -

гений, псих или алкоголик,

подошла – как дела, приятель,

шёл куда или так гуляешь,

а он мне говорит некстати -

ты по аглицки понимаешь?

достаёт из кармана книжку,

я как глянула – обомлела

год издания аж три тыщи,

и язык был какой-то левый,

дядька пялится и спокойно

достаёт мне вторую книгу,

и читает смешно, по-своему,

точно, думаю, забулдыга,

ну, а че, человек он всё же -

я хватаю его подмышки,

и вдруг чувствую – заморожен,

словно бройлер, глаза – ледышки,

а он ржёт и вставать не хочет,

всё бубнит… вот такая лажа,

голос – сорванный колокольчик,

запах – будто во льду параша,

я – звонить, онемели пальцы,

в голове – пустота и холод,

а мужик перестал смеяться,

будем, мне говорит, знакомы,

всё, решила, пора мне в дурку,

не хватало галлюцинаций,

говорю с ледяной фигуркой

в шуме праздничных декораций,

Автобус опоздал на пятнадцать минут. Прыгая поочерёдно на правой-левой, прикуривала сигарету от сигареты, создавая иллюзию тепла и очага. И ехать-то минут десять от силы. Дольше ждала эту раздолбайку. Но пешком идти неудобно, потому как не то что тротуара, тропинки кривой не было. А на обочинах сугробы метровые. Топать же по проезжей части, коею с трудом можно назвать таковой, сильно небезопасно.

Пазик, обмороженный и зачуханный, косолапо подрулил к остановке. Бабулька, что мытарилась вместе со мной в ожидании автобуса, с ходу вгрызлась водиле в мозг. Тот упёрся взглядом в заметённую снегом дорогу и на раздражитель не реагировал. Бабуля иссякла, плюхнулась на сидение, обтянутое драным дерматином, сняла допотопные варежки, принялась, разбрызгивая слюну, дуть на окоченевшие пальцы.

В салоне полумрак. За окном – задолбанные люди, яркие огоньки машин, беззубая улыбка луны. Ничего больше, словно вокруг всё вымерло, вымерзло, ушло под землю.

Заблудившийся светофор вздрогнул расколдованным принцем и выпучил кровавый глаз. Автобус, как ни в чём ни бывало, проковылял мимо. Бабулька вроде открыла рот с намерением гавкнуть на слепого водилу. Но тот, зыркнув исподлобья на неугомонную старушенцию, вдруг заорал во всю глотку: " Нас хрен догонишь!" Бабка так и осталась сидеть с отвисшей нижней губой.

Тётка в окне, с лицом, перебитым по диагонали светом от фар встречных машин, не двигаясь неслась вместе с нами с другой стороны окна. Да там полно было народу. Принялась разгадывать, кто есть кто.

Ну, с тёткой понятно. Либо продавщица из привокзального ларька, либо вахтёрша в школе. Есть у них неуловимо общие черты и манеры. Глаз, как детектор лжи. Всё видит.

Рядом сидит (или бежит) старикан. Бодрый такой, кряжистый. На боровик похож. Очки. Дужка перемотана изолентой. Замызганная "побирушка", ну, и как водится, обувь неопределённого предназначения, "прощай молодость" называется. Дедок, сто процентов, какой-нибудь "майонез". Младший научный сотрудник в переводе. А может и круче, в прошлом, конечно, Сейчас, наверняка, живёт один. а дети зовут к себе. Но дед не сдастся. И правильно сделает. Потому как не нужен он им, а жилплощадь его манит, на сделку с совестью так и толкает.

На заднем сидении – пацан. Лет двенадцать ему. Может меньше. Шапка. Капюшон. Очки. Наушники. Уткнулся в телефон. Глаза, как у окуня, – красные, огромные. На что угодно могу поспорить, слушает либо психоделику, либо того "хуже", классику, скорее всего в современной обработке. Умён, но учится так себе, ни шатко ни валко. По поведению сплошные неуды, ибо дерзок и своеволен (и это прекрасно!).

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.