Сленг, использованный в этой книге, является чисто историческим, и я обычно называю даты, когда эти слова впервые появились в письменных материалах. Основным источником исторического сленга для меня стал словарь Jonathon Green’s Dictionary of Slang. Если захотите узнать больше, то лучше этой книги вам не найти.

Речь – это важнейшее поле боя в борьбе за социальное равенство.

Лингвист Дэниел Чендлер писал так: «Язык формирует наш мир, а не просто фиксирует или маркирует его». Язык – среда гибкая и податливая. Он не только выражает социальное отношение к чему-либо, а отражает его. Чтобы понять эволюцию языка, достаточно взглянуть на слова, которые некогда широко использовались для описания людей другой расы: «полукровка» – совершенно приемлемое в прошлом обозначение человека смешанного расового происхождения, или «цветной» – как повсеместно называли темнокожих. Эти слова не считались оскорбительными – обычное описание. Их можно услышать и сегодня – к счастью, намного реже. Но, как только нарушаются смысловые структуры подобных определений, слова начинают создавать новую реальность. Человек-«полукровка» по умолчанию не обладает цельностью: он наполовину сформирован, наполовину сделан, он наполовину человек, его нельзя считать полноценным и равным. «Цветной» метафорически окрашен, то есть предполагается, что оригинальное состояние человека – не окрашенное (то есть белое). Такое определение подчеркивает различие и молчаливо поддерживает расовую иерархию. Мы не задумываемся о последствиях подобных выражений, но описание человека как наполовину сформированного закрепляет отношение к нему. Процитируем еще раз Чендлера: «Язык творит нашу реальность, а не просто фиксирует ее».

Язык, который отражает степень гуманизации отдельного человека или общества в целом, постоянно находится в процессе развития. Нам всем надоели разговоры о политкорректности, однако придется признать, что невозможно достичь социального равенства, пока язык, используемый для описания маргинализированных групп, лишь усиливает стигму. Слова, которые мы выбираем, – это основа бесконечных споров о правах ЛГБТ, эйджизме, физических и гендерных проблемах.

«Вавилонская блудница», иллюстрация из Библии Лютера, издание 1534 года

Отрицание оскорбительных терминов – это лингвистическое минное поле, где не существует писаных правил, хотя всем эти правила прекрасно известны. «Пидор», «шлюха», «стерва» – все эти термины являются инклюзивными и могут даже выражать симпатию, когда употребляются внутри конкретных групп. Как гетеросексуальная белая женщина, я не могу назвать мужчину-гея «квиром», но свою подругу «стервой» – вполне. Мужчина-гей может себе это позволить (впрочем, это тоже довольно опасная тема), а гетеросексуальный мужчина – нет. Когда оскорбительными терминами пользуются люди, некогда подвергавшиеся стигматизации, это акт самозащиты. Человек перехватывает властную инициативу у угнетателя, укрепляет ранее подавляемую идентичность и показывает неполиткорректный жест истеблишменту. Конечно, можно сказать, что подобные слова, используемые в любом контексте, лишь подкрепляют предубеждение, поскольку не могут освободиться от исторического багажа: они создают реальность, а не просто фиксируют ее. Слово «шлюха» в различных группах, связанных с сексуальными услугами, сегодня тоже обретает новый смысл. Хотя многие люди полностью его отрицают.

На самом деле я не должна была бы использовать слово «шлюха» на сайте Whores of Yore. Это не мое слово. Если вы не оказываете сексуальных услуг, то это и не ваше слово тоже. Это оскорбительный термин, с которым сексуальные работницы сталкиваются ежедневно – когда их хотят унизить и оскорбить, и я, разумеется, никак не могу такое одобрить и поддержать. Я обращаюсь к слову «шлюха» для описания греховной сексуальности (равно как и «потаскуха» или «шалава»), а вовсе не для обозначения женщины, занимающейся сексом за деньги. Мне всегда казалось, что это слово обозначает нечто большее. Многие сексуальные работницы спрашивали меня, почему я выбрала именно его, и какое-то время я всерьез размышляла об альтернативных вариантах. Но история слова «шлюха» чрезвычайно важна, и я хочу это подчеркнуть. Немецкий драматург Георг Бюхнер (1813–1837) однажды сказал, что «свобода и шлюхи – это самые космополитические выражения под солнцем». Но что в действительности означает слово «шлюха»? Откуда оно появилось? Что должен сделать человек, чтобы заслужить такое прозвище? Почему Жанну д’Арк, погибшую девственницей, называли «Французской Шлюхой»? И почему католики прозвали «Английской Шлюхой» своего главного врага – Елизавету I, «королеву-девственницу»? Французские революционеры окрестили «Австрийской Шлюхой» Марию-Антуанетту, «Великой Шлюхой» называли Анну Болейн, а сторонники Трампа характеризовали так Хиллари Клинтон во время президентской кампании 2016 года. И даже если нам кажется, что мы совершенно точно представляем, что имеем в виду, когда произносим это слово, его исторический и культурный багаж все же гораздо сложнее. Более тысячи лет это короткое слово использовалось для контроля и унижения женщин путем стигматизации их сексуальности.

Слово «шлюха» настолько древнее, что его происхождение теряется в тумане времен. Английское whore вполне может происходить от древненорвежского hora (блудница). От этого слова пошли также датское hore, шведское hora, голландское hoer и старогерманское huora. Если уйти еще дальше, в протоиндоевропейский язык (общий предшественник индоевропейских языков), то корни слова whore мы находим в qâr, что означает «любить, желать». Именно здесь кроются корни всех слов, обозначающих «любимых», – латинское carus, древнеирландское cara и древнеперсидское kama (что тоже означает «желать»). Whore – не универсальное слово. У аборигенов Австралии, коренных гавайцев и индейцев Америки такого слова (как, впрочем, и самого понятия проституции) попросту нет.

С XII века слово whore приобрело негативный смысл – шлюхами называли сексуально распущенных женщин, независимо от того, были они сексуальными работницами или нет. В XIII веке Томас Чобэмский обозначал так любую женщину, которая занималась сексом вне брака (поднимите руки все, кто только что узнал, что в XIII веке их назвали бы шлюхами). Шекспир почти сто раз использовал это слово в своих пьесах, в том числе в «Отелло», «Гамлете» и «Короле Лире». Но слово это относилось не к тем, кто занимался сексом за деньги, а к сексуально распущенным женщинам. В «Белом дьяволе» (1612) Джона Уэбстера говорится о женщинах дурного поведения. В одной яркой сцене Монтичельзо говорит о шлюхе так: