– Нет там никакого народа! Твари! Про процедуры лучше вообще… Как на знаменитом тракторном заводе – что не делай, а получается танк. И здесь – как не выбирай, а выходит царь. И настоящий царь или не настоящий – сие определяется не соблюдением процедурных тонкостей.

– Вы – опасный тип, ниспровергатель. Это пройденный этап. Сейчас для России как воздух потребна стабильность. А исторические традиции подчеркивают незыблемость основ, преемственность. И подобные церемонии находят отклик у людей. Согласны?

– Мне больше понравилось, если бы наши власти уронили корону богоизбранности – по истечении срока сменялись бы неформально и возвращались бы к жизни простых смертных, ну а будучи на высоком посту, а не на троне, помнили, ради чего и кого. Вообще, никогда не помешают разумные ограничения.

– Ваша наивность не соответствует возрасту. Президент не будет летать гражданским самолетом. В России это немыслимо – в подобном случае оскорбленной почувствует себя вся страна, покраснеют даже в глухой уральской деревушке. И министр не будет приезжать на работу на велосипеде – баловство это. Никогда не отменят парады на Красной Площади с оркестром и салютом – да хотя бы и без них в сорок первом провели. Даже у нас в Кортубине на День победы состоится парад. Все будет, потому что угодно народу, то есть абсолютно демократично и актуально. Вы на парад идете, Порываев? Победу празднуете? Или это все – наследие Сталина? Сталин победил?

– Победа была народной! Не благодаря Сталину, а вопреки ему! Вопреки жестокому режиму, репрессиями, ошибкам и преступлениям.

– Я рад, что хоть здесь мы сходимся. Значит, на парад идем?

– Я замечаю в вашем тоне, Елгоков, некую снисходительность – дескать, старик совсем из ума выжил. Надо его побыстрее спровадить и забыть. Так вот, легко выпроводить меня не получится. Разочарую вас. Я все равно сделаю, что собирался – непременно…

– Да что вы собирались? Не пугайте меня. Вы словно пришли разоблачить замаскированного врага – неискреннего демократа…

– Шутки у вас глупые. Еще посмотрим, кто засмеется напоследок.

– Вот опять намекаете. И эта необъяснимая враждебность – вы начали на пороге – сквозит в вашем взгляде, жестах, интонации… Ничего не понимаю. Когда я успел стать вашим врагом? Не пересекались никогда раньше.

– А вы мне не хамите, молодой человек.

В стариковском голосе зазвучали противные визгливые нотки, и накатила привычная для старика, почти физически ощущаемая эмоциональная волна – скандальная.

Максим вздохнул и понял, что переполнявшие его радостные чувства как заслуженная награда недавних трудов, вся удивительная магия пережитого момента улетучились без следа – как растворились в магическом зеркале. Ничего не было, и зеркала тоже не было. Остался обыкновенный теплый майский день, который скоро будет испорчен. Пока заходят и пристают эдакие субъекты…

Ах, если бы только день! Максим, как и большинство из нас, не обладал прозорливостью, иначе догадался бы, что испорчен не единственный день – отныне все пойдет совсем не так, как он планировал, и тем более не так, как сладко мечтал. За окном – на ярчайшем голубом небосклоне промелькнуло некое облачко – не облачко даже, а его легкая тень, что должна была бесследно растаять, но не растаяла – некая тонкая струйка легко прочертила по направлению к окну и просочилась внутрь – раз! – нырнула и не уходила.

– Ладно, чего вы нервничаете? И всех заставляете. Присаживайтесь. Итак, зачем вы пришли?

– Кто вам сказал, что я нервничаю? Глупость! Из-за чего я должен нервничать? Из-за вас, что ли? Слишком много чести! Откуда такое отношение? Словно к вам просители… Народ – не проситель! Телевизор смотрите? Президент – слуга народа. Так, по крайней мере, считается в истинной демократии, а не у нас. Народ – носитель верховной власти, а не бесправное быдло. Зарубите у себя на носу! Молодой да ранний – ничего не знаете. С тоталитарным режимом не боролись! Жизнью не рисковали! А все туда же…

– Потише, потише, уважаемый… гражданин. Я вас понял.

– Что поняли?

– Что вы не быдло. Удовлетворены? Тогда успокойтесь. Не нужно на меня наскакивать. Давайте по-хорошему. Скажите, кто вы и что у вас за вопрос. Может, вы совсем не по адресу.

– Вот и нет. Как раз по адресу. К вам, то есть.

– Ко мне?

– К вам, к вам. Ведь вы – Максим Маратович Елгоков. Ваше имя значится в списке членов Правого Блока. Вы из команды господина Чигирова. Газеты прочат вас в главы одного из районов – естественно, если Чигиров станет мэром Кортубина. Так сказать, молодая многообещающая звезда на Кортубинском политическом небосклоне. Нас ожидает счастье лицезреть начало блестящей карьеры. Поздравляю!!

– Вы о чем?

– Об том самом! Вам самому-то не стыдно, Елгоков?

– Еще раз спрашиваю – вы о чем? Вы позволили себе возмутительный тон. Только ваш возраст удерживает… Ну-ка, быстро говорите, зачем вы ворвались сюда. Я не намерен терпеть… Кто вы такой?!

– Не кричите. И мой возраст – не ваша забота. Кхм, кхм… Хорошо, представлюсь. Порываев Андрей Гераклидович.

– Как-как? Геракл?

– Гераклидович. И не ухмыляйтесь. Мой дед Макарий Порываев учился в гимназии, затем в Оренбургской Духовной семинарии и служил в Новотроицком храме. Дедушка был образованнейшим человеком. Семинария тогда готовила миссионеров, там преподавали татарский и арабский языки, углублялись в ислам. Макарий еще увлекался греческими мифами. Потому и назвал сына Гераклид. Не вижу ничего смешного. Большевики репрессировали деда за то, что он не отрекся от своей веры, отправили принудительно трудиться на строительстве комбината, и там, скорее всего, он погиб, надорвавшись… Вдова и дети – это уже семья лишенцев… А новое счастливое поколение советских людей – Иванов, не помнящих родства – нарекало своих детей Юннармами, Виленами, Кимами, Индустрами и даже Тракторами – во как!.. Гераклид – гораздо достойней.

– Вы напрасно злитесь. Ничего не имею против вашего дедушки. Уважаю.

– Не нуждаюсь в уважении. Тем более в вашем!!

– Очень похвально. Нет, не слышал – ни про вас, ни про деда…

– Даже так? И вы еще собираетесь идти на выборы вместе с вашим демагогом Чигировым? Чудовищная самонадеянность!

– Собираюсь! Собираюсь баллотироваться – с чьего-либо позволения или без. И не понимаю, как трагическая судьба вашего деда может мне помешать? Когда это было? Ужасно, конечно… Вы, по-видимому, ошиблись.

– Нет, не ошибся! Я именно к вам, Максим Маратович Елгоков. Ошибки нет. Сорока лет от роду, кандидат наук, сотрудник КорИСа – института стали, который создали ваши прадед и отец – Иннокентий Павлович и Марат Григорьевич Елгоковы, оба почетные граждане города Кортубина. Ваша умная и талантливая семья принадлежит к технической элите советской системы – столько сил посвятили ее становлению. Но лично вы, кажется, сейчас решили изменить семейной традиции и из кабинетного ученого переквалифицироваться в публичного политика. Головка не закружится?

– Да… Вы? Кто? откуда взялись? С какой стати роетесь? Выясняете про мою семью? Кто вам дал право? Порываев!

– Надо было лучше изучить ту среду, куда вы вынырнули из своей уютной институтской норки. Вы же абсолютно не осведомлены. Это не кандидатские диссертации писать – и даже не защищать. Здесь у вас не оппоненты, а враги. Вот!.. Полагаете, что если вы в родственных связях с хозяевами комбината Сатаровыми, знакомы с нашим губернатором и еще кучей кортубинских начальников, то дело в шляпе – путь наверх вам обеспечен? Детская наивность!.. Честное слово, я очень удивился, услыхав, что вас выдвигают от Правого Блока на выборы по округу. Очень удивился!

– Погодите. Я не поспеваю за вашими криками. Стоп… Я что, недостоин этого выдвижения, по-вашему? К чему зловещие намеки?

– Конечно, достойны! Как правнук Иннокентия Елгокова – соратника знаменитого Ивана Глайзера, первого начальника строительства комбината. Вы же по происхождению принадлежите верхушке, как раньше бы сказали, нашего кортубинского партийно-хозяйственного актива, а сейчас говорят – истеблишмента. Голубая кровь – извините, советская, красная… И отец у вас – известный ученый Марат Елгоков, директор отраслевого института, лауреат Государственной премии. Знаменитые у вас предки! Биографические данные хоть на иконостас… А мой предок – священник! И я этим горжусь!