В этот момент таинственное зеркало перед глазами снова ожило, волнительная картина расплылась (прежде всего золотая надпись обернулась непонятным жидким росчерком того же золотого цвета), и краски смешались. Максим резко вздрогнул – его ноги в американских ботинках с грохотом скатились со стола. Нет, привидится же эдакое…

Окончательное возвращение к реальности обозначил внешний звук – неровный, дребезжащий. В дверь стучали.

–А? Кто?.. Что надо? – вопросил Максим неприветливым тоном, но это уже не могло остановить никого и ничего, и не подвигло нашу историю свернуть во вполне себе удобоваримое русло – нет, все пошло именно туда, куда не следовало бы.

В проеме распахнутой двери – словно в рамке того же несуществующего зеркала – возник (вернее, материализовался) нежданный посетитель. Возрастной мужчина самого заурядного – если не сказать затрапезного – вида. Худой, сутулый, весь какой-то сморщенный, не меньше шести десятков лет от роду, а по сути, то и гораздо больше. Поношенный серый костюм еще советского покроя висел на нем мешком; под пиджаком напялен толстый турецкий свитер – в подобный свитерах щеголяла вся Россия в незабвенные девяностые. И не лень же было напяливать подобную рухлядь в солнечный майский день. Но старик, наверное, ничуть не страдал от жары, а вот Максиму стало еще жарче – то ли от весеннего тепла, то ли от безудержной фантазии. Хотя опасаться нечего – никто не способен прочитать его тайные мысли, тем более этот серый унылый старик – да, пришибленный старичок с лицом, разрезанным глубокими темными морщинами. Большой нос с глубокими ноздрями, оттянутый подбородок, вздернутые вверх брови, очки в старинной костяной оправе – за толстыми стеклами зрачки расплывались как в искаженном зеркале. Непримечательное старческое лицо, да к тому же плохо выбритое. И в остальном облик старичка был отмечен неряшливостью – довольно густые, разбавленные крепкой сединой волосы потеряли всякую форму стрижки, на турецком свитере нитки давно обрямкались, на пиджаке лежал слой перхоти. Вся стоявшая перед Максимом фигура была серого цвета и производила впечатление унылой серости.

Старик открыл рот и пошевелил губами, но Максим ничего не понял.

– Что вам? Вы кто такой? Вообще-то, стучаться надо!

Старик опять пошевелил губами – с прежним успехом.

– Что надо? Врываетесь без предупреждения. Сегодня никто не работает.

– Я стучал!

– Чего?

– Стучал, говорю! Извините.

– Я не глухой, и я не слышал.

– Могу выйти и еще раз постучать. Если вы настаиваете…

– Вы так шутите, уважаемый? Что такое? Выйдите и закройте дверь с той стороны. Я никого не жду.

Максим выпалил с нарастающим раздражением, сам себе удивляясь. Безобидный и безнадежный старикан попал под раздачу – за что? почему? Возможно, сказалось утомление за все месяцы, послужившие переломом его привычной жизни. Когда Максим покинул прежнюю работу в КорИСе (в Кортубинском институте стали) и с истовостью неофита включился в избирательную гонку, выполняя обязанности члена Политического Совета Правого Блока – доверенного лица лидера Блока Чигирова Леонида, своего друга – соперника еще со времен студенчества. На минувших выборах Блок продемонстрировал недурные результаты. Хотя Леньку Чигирова не избрали губернатором (впрочем, на это никто не рассчитывал – молодые либералы местного разлива были новичками в этих играх, но отнюдь не дураками), однако кандидаты от Блока пробились в ряды городской думы; и Леньке представились широкие возможности завоевать себе авторитет с прицелом на будущее – будущие выборы, естественно. А рядом с давним другом и Максим строил планы – мандат депутата от одного из Кортубинских округов как проходной тест, а затем пост главы городского района его для начала вполне удовлетворили бы. Поэтому Максим отрабатывал свое партийное членство добросовестно, пахал несколько месяцев – участвовал в разработке предвыборной стратегии, писал речи для Леньки, выступал на собраниях и язык там смозолил – агитировал, очаровывал, угрожал и ублажал всеми способами, в самом процессе наловчился, нарастил толстую доброжелательную шкурку от въедливого пенсионерского электората, приемчиков различных демагогов. Можно сказать, обвыкся, обкатался в новой для себя качестве. Теперь же пик активности пройден – время пожинать плоды, и Максим ощутил, что его словно отпускает. Измотанный организм требовал возвращения к естественному ритму, а по натуре Максим был человеком, основательным, рассудительным и незлопамятным, его внешний облик соответствовал внутреннему содержанию. Сейчас Максим даже удивлялся взыгравшим в нем в выборный период талантам – куда его только не бросало? неужели это он? Однако же выплыл, и все его существо жаждало гармонии – телесной и духовной. Насчет духовной – с каким мечтательным чувством Максим сегодня посмотрел кремлевский спектакль. Насчет телесной гармонии – Максим планировал на недельку махнуть с женой в Турцию или Египет, прожарить бледные бока на солнышке. И вот этот старик… Что он говорит?

– Еще раз прошу прощения. Где я могу найти Елгокова Максима Маратовича. У меня важное дело.

– Все важные дела уже закончены. Сегодня особенная дата. Нельзя подождать более удачного момента?

– Очень нужно. Я ищу Елгокова Мак…

– Да. Понятно. Это я – Елгоков Максим Маратович. А мы с вами не знакомы.

– Верно. Встречаться ранее не доводилось. Я – Порываев.

– Ну и? Какой Порываев? Нет, не помню. Вы – член Правого Блока? Успели обратить внимание, что сегодня у нас тишина и покой?

– Что вы, я по возрасту не подхожу. У вас же в партии своеобразный ценз. Груз прошлого, старые предрассудки отринуты. Молодая энергичная команда. Позвольте поздравить с успехом… А я – ну, в некотором роде пенсионер. Историк, если выразиться точнее…

– Так пенсионер или историк?

– Гм… Судя по сарказму, для вас нет никакой разницы.

– Почему же? Я вас вижу в первый раз.

– Вот именно. Но начинаете… Максим Маратович, правильно? Я пришел к вам. Мой вопрос – деликатный. И прямо с порога… Вы не приглашаете? Позвольте, я все-таки войду.

Максим смотрел на старика, и внутри него крепло убеждение – ни в коем случае нельзя было позволять. Не надо слушать старика, не надо ему отвечать. Не заворачивать за этот угол – туда, где неизвестность; тем более дорога уже окончательно определена – прямая, понятная и без загибов. Пост главы района. И дальше вверх!

– Заходите!!

Старик мелкими шустрыми шажочками двинулся от двери и остановился только перед препятствием – столом между ним и Максимом. Максим сразу осознал – препятствие старика надолго не задержит.

– Приветствую… Это ненадолго… Не против, если я свою папочку пристрою – да вот сюда, на краешек… А вы отдыхаете? Телевизор смотрите?

– Сегодня все смотрят.

– Не все. Я не смотрю.

– Жаль. Вы лишили себя великолепного зрелища.

– Все это слишком по-византийски. В старых традициях. Напрашиваются ассоциации…

– Россия – тысячелетняя держава. Логично.

– По моему мнению, сейчас актуально говорить – демократическая страна.

– По демократическим меркам вы не в большинстве сограждан… Что касается ассоциаций. Держава, господин Порываев, и еще какая! С двуглавым орлом, царской династией, мессианским духом.

– Этот исторический утиль лучше выбросить и забыть. Россия нуждается в новых идеалах, новой эстетике. Нынешняя власть должна позаботиться о новом имидже – более простом и понятном, близком народу. Простите, но дворцовая пышность меня не прельщает. Мы словно царя – батюшку коронуем. Впереди самодержец и свита, а народ где-то далеко внизу – безмолвствует, как у Пушкина.

– Не нравится? Ой, что-то сомнительно. Всем в России нравится. Посмотрите, сколько набилось народу на коро… инаугурацию – и демократов, и коммунистов, и роялистов, и националистов…

– Да, каждой твари…

– Ну, ну, Порываев, не очерняйте. У нас самая демократическая процедура – прямое тайное голосование. А это всего лишь церемония, дабы народ потешить.