Максим сидел за четырехногим столом с тяжеленой овальной столешницей – настолько твердое дерево, что нож от него отскакивал (Максим баловался по молодой дури и знал). Возле стола высокие и тоже тяжелые стулья с кожаной обивкой – под покойника деда были в самый раз. Поскольку хозяева старики, то в обиходе сохранились старинные предметы. С ними связаны дорогие воспоминания. Как, например, высокий эмалированный кофейник темно-зеленого цвета (цвет уже порядочно потускнел, и на боку эмаль отбилась) – якобы в этом кофейнике Агриппина Ивановна варила кофе и поила Иннокентия Павловича. Все может быть. И прочие богатства. Фарфоровый сервиз, украшенный золотым ободком и тонким прихотливым рисунком – точно не советский, а импортный – прежде подлинное богатство, не одна хозяйка душу бы отдала за подобную красоту. Или шикарная хрустальная ваза фруктовница на ножке, стальной электрический самовар. Редкая диковина – юбилейное блюдо с целой расписной картиной на нем – внизу красовались цифры 193…-195…, а над цифрами дружно сцепились буквы КМК на схематичном фоне цехов, домен, труб. Произведение социалистического искусства! Юлия не доставала блюдо – неподъемное оно. Все это наследство большой, дружной семьи. Конечно, уже не употребишь по назначению – кощунственно есть и пить из перечисленного. Вещи словно хранили тепло от прикосновений рук прежних владельцев, звонкий хрусталь заключил в себя их голоса, смех. Нет, Максим почувствовал верно – и раньше дети чувствовали – что Юлина кухня была не просто помещением с функциями приготовления и поглощения пищи, складирования утвари. И даже не капсулой времени, тем более что на глаза попадались новейшие предметы – электрочайник, кофеварка, миксер, вафельница. Ну, правда, кому теперь нужен битый кофейник или блюдо с комбинатовским пейзажем? Хотя цены на образцы соцреализма напоследок вырастают словно на дрожжах. Юлия ничего не согласилась бы продать.

Бесконечное число раз Максим сиживал на Юлиной кухне вместе с родителями, двоюродными братьями и сестрами, дядьями, тетками. И сегодня тоже. А действительно, что же сегодня?

Юлия поглаживала покривленными ревматизмом сморщенными пальцами синюю чашку и искоса поглядывала на Максима.

– Спрашиваешь, чем я занимаюсь? Ничем. Просто сижу тут в четырех стенах одна. Поболтать не с кем – а уж поругаться… Я даже сама с собой…

– Понимаю. Приехал, как только смог. Надо было раньше вырваться… Если бы вы позвонили и сказали, что вам надо – я бы привез. Но вы же никогда ничего не просите.

– Стану я вас отвлекать. Что за удовольствие – со старухой беседовать. Путного от меня не надейтесь услышать. Из ума давно выжила, ничего я в нынешней жизни не понимаю.

– Юлия, вы кокетничаете.

– Все у меня есть. Холодильник забит – в большого мужика столько еды не вместится. Соседка не по разу на дню заглядывает. Позавчера полы намыла, на следующей неделе окна обещала. Видать, немало вы ей платите, если она как пчелка трудится. А я сижу, бью баклуши. Чай пью с печеньем или пряниками. Кстати, хочешь пряников?

– Что-то я не голоден. Спасибо.

– Хорошо. А то пришлось бы суп разогревать и котлеты. Точно не хочешь? Пирожки с картошкой и луком?

– Максима неожиданно разобрал смех – надо же! добрая бабушка и пирожки. Как в сказке.

– Спасибо. Стараюсь выпечкой не злоупотреблять.

– Тебя тоже изжога замучила? Соду принимай.

– Нет – нет. Не нужны лишние калории. А с ними килограммы.

–Чего? калории? Растолстеть боишься, Макс? Ерунда полная! Каким природа создала – таким и будешь. Свое тело не обманешь. Я когда-то была поперек себя толще, в дверь боком проходила, а что теперь от меня осталось? Ухватиться не за что, кости просвечивают – страхолюдина навроде Кащея… М-да, и живу я столько – зажилась на свете…

– Юлия, давно пора показаться врачам, обследоваться, пролечиться. Вы не дремучий человек.

– От смерти лекарств нету. И довольно об этом. Зачем явился? Тебя же сюда погнала не тревога за мое здоровье.

– Вообще-то, я тревожусь. Без иронии.

– Ну и? Продолжай.

С продолжением Максим затруднился – действительно, как? и надо ли? Или все же спросить, знает ли она Порываева? а если не знает? если просто шапочное знакомство? Уж точно бредовая ситуация!

– Ты пей, пей чаек – на пустой воде не разбухнешь. Что-то ты мнешься, не решаешься. Вот и жена твоя…

– Что?

– Оглох? Говорю, жена твоя вчера приезжала. Тоже без звонка. Интересная манера у вас, как снег на голову сваливаться. Для чего сотовые телефоны завели? Да я-то без претензии…

– Тая приезжала? Зачем? Мама жалуется, что она про нее совершенно забыла – изредка звонит, спросит, как дела, а ответа особо не слушает. Позвонит, чтобы отвязаться. Маме обидно.

– Твою мать слушать начнешь и конца не дождешься. Конечно, после мужа одна в квартире, на восьмидесяти квадратах. Ты бы ей посоветовал на велосипеде, что ли, кататься – от стены до стены. Калории сгонять. А то рыхлая да квелая.

– Юлия, сколько лет вы на маме в остроумии упражняетесь? не надоело?

– Тут кому угодно надоест. Потому что скука. Не рабатывала твоя мама никогда за целую жизнь. Как замуж выскочила за Марата. Домохозяйкой была при муже да при ребенке – при тебе. Богатый внутренний мир. Ничего приземленного, грубого и грязного – комбинатовского. Теперь вдова профессора.

– Мама живет, как хочет. Имеет полное право.

– Да. Хотела бездельничать. И что теперь? позвоните ей, развлеките ее – спойте и спляшите. Ах, невестка – негодница! – не желает плясать под Ленкину дудку.

– Тая – не такая.

– Не такая. Моложе и умнее, гораздо способнее. Но тоже дома сидит. Зачем институт заканчивать, если ни дня не работать? Чтобы диплом в комоде хранить?

– Тая не сидит! Юлия, вы несправедливы.

– Не сидит – вы постоянно разъезжаете. По заграницам таскаетесь. Как цыгане, честное слово. В Европу на выходные. В Турцию поджариться как треска на сковородке. В этот – как его – Тенерифе – это, вообще, где? Загорится ведь лететь на край света. Обезьян и попугаев в цирке посмотреть можно.

– При чем здесь обезьяны? Вы все способны в цирк превратить… Юлия! Зачем приезжала Тая? Стряслось что?

– Она мне не докладывалась. В точности, как ты говорил – села здесь, спросила, ответа не дождалась, даже чай не допила. Вот так посидели. Пахло от нее очень сладко – до сих пор… Духи-то французские?

– Странно. Очень странно.

– Правильно мыслишь. Непонятки с твоей Таисьей. Она не заболела?

– Нет. Откуда… откуда эти фантазии?

– Так. Она с лица схуднула заметно. Скулы заострились. И бледность еще… А главное, волосы подстригла и стала подвивать. Я же помню – не было у нее кудрей, зато теперь из кольца в кольцо. Как вы говорите? имидж сменила?

– Но вот с чем ее непонятки связаны?.. Завивает? Не замечал…

– Ты слишком многое не замечаешь, Макс. Поверь, если женщина меняет прическу – это важно. Тем более, когда у твоей жены вся жизнь сосредоточена вокруг магазинов, салонов, тряпок, духов и прочей модной дребедени. Вот на что она свою жизнь убивает!

– Почему меняет? И почему важно? Я запутался, Юлия.

– Тебе надо быть внимательней к Таисье. Она тоже человек. Вместе долго прожили – глаз намылился, друг друга не видите. Чем вы, мужчины, тешитесь? Раньше я знала – охота, рыбалка, гараж, пиво, водка – еще нормально, когда в таком порядке. На крайняк – любовница. У тебя, Макс, край уже наступил? Сорок лет – рубежный возраст. Только ты другую канитель выдумал – политику. Крутишься, мечтаешь наверх вылезти, столько времени улетучивается в пустоту. Жена одна. На ней дом и дети. И ей сорок лет. Увы!

– Не преувеличивайте, Юлия. Тая не героиня. Что значит, дом на ней? Печь топить не требуется, корову доить тоже, прясть и ткать без надобности. Квартира набита техникой – кое-что до сих пор в нераспечатанных коробках – последней купили мультиварку. И даже теперь она не варит – Тая, а не мультиварка – приходит помощница по хозяйству. Объясните, пожалуйста, где моя жена пластается? Я посочувствую!