Чтобы переселить ослабевших бабушку и дедушку в комфортные условия, родители уступили им городскую квартиру и переехали в старый деревенский дом, когда Нее исполнилось десять.

Зарплата была маленькая, жили огородом и небольшим фермерским хозяйством – с курами и свиньями. Свиней резали и продавали.

Чернуха убийств, грабежей, изнасилований прилипала к родителям на работе, проникала в дом и отравляла семейные будни. Когда отец пил, становился вялым и мерзопакостным. Мать зверела и хлестала по нему сильными натруженными руками. Его очки в тонкой металлической оправе слетали с переносицы и ударялись о пол. Он орал – «Ты че творишь?!» Нея – «Мама, не надо!» Мать – «Пошел вон, скотина!» и выгоняла отца на несколько дней в баню.

– Иди к нему – забери ключи от машины! – приказывала мать Нее.

– А я как на работу ездить должен? Мне что, сдохнуть теперь? – огрызался на Нею отец.

Оба ждали от дочери поддержки и поносили перед ней друг друга, стараясь переманить на свою сторону. Нея по очереди жалела обоих. Защищая одного, становилась врагом другому. Мать наказывала ее презрением за малодушие и предательство, отец – обидой за попрание родственных чувств. Оба с ней не разговаривали, пока не мирились друг с другом.

Выбраться из бытовых дрязг – погулять в городе, сходить в кинотеатр или Луна-парк – Нея отпрашивалась редко. Было нечего надеть, и приучилась не донимать родителей, чтобы лишний раз не получить нагоняй.

Мать верила в тяжелую женскую долю и, стараясь подготовить дочь к взрослой жизни, распекала по каждому поводу.

– Вчера – смотрю… Алка у тети Тамары – уже сама пододеяльники полощет. И как ведь хорошо. Сама все развесила. А ты?!

Она на мгновение прекращала отдирать шпателем засохшую на крыльце грязь, которую Нее полагалось смыть позавчера, и свирепо смотрела на дочь, намереваясь испепелить всякое несогласие.

– Ничего не умеешь! Одну грядку неделю прополоть не можешь. Назло, что ль, делаешь?!

Нея следила за движениями матери, готовая в любой момент увернуться от затрещины и, как спасения, ждала шипяще-визжащего «уйди с глаз моих, свинья такая!». Она искренне хотела, чтобы матери жилось полегче, и не понимала, как и почему делает «назло».

Случалось, она замирала над грядкой, чтобы рассмотреть, чем занят муравей. Брала палочку и помогала ему, если он тащил что-то. Требовалась сноровка, и Нея возилась, пока не доставляла подшефного до муравейника. Голову припекало солнце. Она шла в тенек. На лавке тосковал брошенный в темницу «Граф Монте-Кристо» и золотыми буквами на обложке зазывал поскорее его освободить.

Опомнившись через час, Нея бежала жарить к приходу матери яичницу. Лук и помидоры подгорали, пока она выносила помойное ведро, по пути разгоняла сцепившихся молодых петухов и выясняла, подохла ли мышка, которую притащила Мурка или ее можно спасти.

– О чем только думаешь? Никакой от тебя пользы! – костерила издерганная на работе мать, соскребая со сковородки пригоревшие овощи. – Может, особенной себя считаешь? Не хочешь жить, как все? Бестолочь! Кому такая нужна будешь?!

– О чем же я думаю? – укрывалась за печкой Нея.

Когда печь топили, кирпичи согревали так, как грели объятия матери, когда Нея болела. Но болела она только два раза.

– Кажется, мне и вправду не хочется жить, как они. Не очень мне тут нравится, – шепталась она с кирпичами. – Вот стать бы волшебницей, как Майка с планеты Гурун[1] – и все исправить. Потом по воде гулять… умножать деревья и цветы… еще джинсы и белые кроссовки… и пирожки с картошкой, когда захочу поесть.

Она отламывала от половой доски щепку, отколупывала ею побелку с печи и крошила хрупкие пластины на мелкие кусочки.

– Они сами себе здесь не нравятся. Злятся, что ничего у них не выходит. У меня тоже… со стола забыла стереть… помойное ведро опрокинула… Мурку дверью прищемила. Бестолочь. Ненормальная. Дура!

Мир становился для Неи полем боя за право быть принятой, быть какой «они-м» надо.

– Ваша работа будет связана с другими странами, – перешел к деталям астролог, – и хорошо, если с Богом. Тогда удовлетворения получите, и доход будет выше. Как найти работу, можете не думать – сама найдется.

Нея легко в это поверила, потому что с работой ей обычно везло, и поставила в тетрадке жирный плюсик.

– Семейная жизнь не будет хорошей, – понизив тон, добавил старичок, – поддержки от семьи не будет.

«Хм… В каком смысле не будет???»

В пятнадцать лет Нею отправили жить к сводному брату Артуру – сыну матери от первого брака, старше на девять лет. Когда переезжали в деревню, брат остался жить в квартире с бабушкой и дедушкой. Скоро женился и переехал к жене, у которой родители умерли рано и оставили ей трехкомнатную квартиру – одна комната была свободной.

Мать думала, что переселит дочь только на зиму, подальше от сквозняков совсем прогнившего деревенского дома. Но больше к родителям Нея не вернулась – этой же зимой дом сгорел. Вместе с машиной, мебелью, одеждой, всей историей семьи в фотографиях, под обуглившимися бревнами оказалась погребена любимая Мурка, соскочившая через дыру в подпол, и наивная тяга Неи к волшебству. Взросление ознаменовалось отупляющим чувством никчемности. И черной тоской по неизведанному.

Чтобы стать меньшей обузой для близких и себя, Нее оставалось предаться разумению родителей. Она уверовала, что пребывает перед ними в неоплатном долгу.

В большей степени, чем обстоятельства, чувство долга внушала мать и с горечью оскорблялась, если Нея спутанными вопросами выдавала робкие сомнения, хочет ли предначертанного родителями будущего: получить высшее образование и выйти замуж, родить до двадцати пяти лет и сделать достойную карьеру.

Готовые самоотверженно помогать, родители считали этот план роскошным. Сами выросли в деревенской бедности и, выброшенные во взрослую городскую жизнь, как навоз с лопаты, натерпелись всякого. Оба прорвались через большой конкурс на юридический факультет, где и познакомились. В люди выбились за счет смекалки и надрывного труда. Горестно вздыхая от обиды за испытания, выпавшие на их долю без родительской опеки, они утверждали, что Нее повезло, и Нея понимала, в чем.

Когда переехали в деревню, мать не отправила Нею в сельскую школу через дорогу, а едва сводя концы с концами, наняла репетитора, уговорила заведующую учебной частью дать дочери шанс и устроила в гимназию с углубленным изучением иностранных языков в центре города, куда ее каждое утро отвозил отец.

По стопам и наущению обоих, при поддержке влиятельных друзей семьи, Нея поступила на самое престижное и платное внешнеэкономическое отделение юридического факультета. Правда, сама она хотела на факультет иностранных языков, но родители отговорили.

Отца мать сподвигла стать адвокатом. Его талант выискивать и толковать пробелы законодательства и ошибки следствия в пользу обвиняемых позволил семье не только восстать из пепла и снова обзавестись всем, что погибло при пожаре, но и значительно преуспеть. К двадцати пяти годам Неи родители были готовы купить ей квартиру.

Нежная из-за белой, как летнее облако, кожи, с распахнутым взглядом больших серых глаз, чуткая и ранимая – в отца, волевая и ответственная – в мать, темпераментная, но приученная этого стыдиться и от того импульсивная, в свои двадцать пять Нея еще не была замужем и не родила.

Она сидела за рабочим столом, в опустевшем к вечеру офисе, в третьей по счету компании, где продержалась дольше обычного – два года, и теперь знала все наперед.

«Эти папки принесут мне по три тысячи премии каждая. Это не просто картон с веревочками, это реальные деньги. Их тут четыре, значит, двенадцать тысяч. И это, между прочим, половина моей арендной платы! Заполню еще пару табличек, сдам на регистрацию – и все», – вот уже два месяца и один час она уговаривала себя делать то, что осточертело. Хороший доход не удержал на предыдущих работах и вновь терял очарование, как котенок, который растет и старится.