-Он хотел спасти меня от тебя, нет ты подумай. – Флаке закашлялся и Тилль наклонившись к нему зашептал:
-Тихо, тихо, молчи, я сейчас что-нибудь сделаю. Тихо, чем тебе помочь?
-Вызови врача уже, Рихард совсем плох. Я в порядке, он не сильно меня ранил.
-Флаке, Рихарду уже не помочь. – Тиллю захотелось плакать, но он сдерживал себя.
-Да он жив! Тилль очнись уже, Пауль тебе уже три раза сказал, что он жив.
Тилль, все еще не понимая что происходит, посмотрел на Пауля. Тот наконец смог перевернуть Круспе, и Тилль увидел, что тот действительно жив: глаза его были закрыты, но изо рта вырывалось хриплое и тяжелое дыхание. Тилль полез в карман куртки за телефоном, но понял, что он в одной футболке, куртка осталась в машине, а значит и телефон лежал там же. Он рывком поднялся на ноги, огляделся, увидел у входа телефонный аппарат и бросился к нему. Набирая номер он видел, что Шнайдер зачем-то обыскивает труп Брингера, через секунду он понял зачем. Шнайдер достал ключи и пошел к запертой двери, за которой был заточен Олли.
-Служба спасения, слушаю Вас, – сказала трубка.
========== Эпилог ==========
-Ладно, Рихард, увидимся завтра. – Тилль улыбнулся и нажал кнопку отбоя на мобильном. Он заглушил двигатель и вышел из машины.
С того дня, когда он застрелил Брингера прошло уже более двух месяцев. Гастроли на время прекратили и он смог вернуться из ненавистного Фрайбурга в свою Берлинскую квартиру.
Рихард быстро шел на поправку, рана была тяжелой, но на удивление врачей, Круспе не собирался сдаваться, и с каждым днем ему становилось все лучше и лучше. Через неделю его смогли перевезти в Берлинскую клинику. А через месяц он выписался и вернулся домой.
Олли тоже некоторое время лежал в больнице. У него была вывихнута рука, повреждено колено, но самой страшной была моральная травма. Когда Шнайдер спустился в подвал и извлек Олли из гроба, то гитарист даже не пошевелился. Он тупо смотрел прямо перед собой и совершенно не реагировал на слова барабанщика. Шнайдеру с трудом удалось заставить Олли выйти наружу Ридель медленно поднялся по лестнице, вышел в комнату и замер на месте, смотря невидящими глазами прямо перед собой. Ни Пауль, ни Тилль, ни Шнайдер не смогли вызвать в нем никакой реакции. Его усадили на стул, где он и просидел без движения пока не приехали медики. В больнице ему сделали укол и он тихо уснул, так и не произнеся ни слова. На следующее утро проснувшись он продолжал молчать и смотреть в потолок. Приехала его жена, пыталась вернуть его к жизни, она плакала, кричала, умоляла – все напрасно – Олли ничего не говорил и не шевелился. Лишь через три дня он снова начал говорить. Но это уже был другой человек. Он узнавал всех, даже изредка улыбался, но разговаривая с кем-нибудь он постоянно испуганно озирался по сторонам, словно опасаясь затаившегося врага, готового напасть в любую минуту. Однажды Тилль, зайдя в палату к Олли, случайно задел стоящий на тумбочке стакан с водой и тот с грохотом упал на пол. Ридель вздрогнул, побелел и с ужасом посмотрел на вокалиста.
-Это стакан, Олли, все нормально. – Попробовал успокоить его Тилль. Олли выдохнул и тихо сказал:
-Он изуродовал меня, я боюсь даже своей тени.
-Это пройдет. – Тилль присел на краешек кровати и взял Риделя за руку.
-Нет, уже не пройдет.
Но не смотря на мрачные прогнозы самого бас-гитариста, через месяц он уже не вспоминал о случившемся. Он снова стал тем Олли, которым был раньше.
Рана Флаке была пустяковой. Пуля попала ему в ногу, и прошла на вылет. Еще некоторое время клавишник прихрамывал, но вскоре и это прошло. Он почти сразу уехал в Берлин, где сидел дома и тихо переживал в одиночестве. На звонки друзей он не отвечал, с прессой не встречался. Тилль подозревал, что Лоренц беспробудно пьет запершись в своей пустой квартире. Но месяца через полтора и он пришел в себя, события того дня стали забываться и постепенно он вернулся к своей нормальной жизни.
Пауль и Шнайдер, если и переживали, то внешне это никак не проявлялось. Уже через пару дней, когда стало ясно что с Рихардом все будет в порядке, Пауль снова стал весело шутить, а Шнайдер уехал в Берлин, где занялся своим личными делами.
Сам Тилль же, хотя и никогда не заговаривал об этом, жутко страдал. Ночами его мучила бессонница, а днем тягостные мысли. Он осунулся, под глазами залегли темные круги, и все кто видел его, предлагали сходить ему к врачу. Но он не шел. А еще он совершенно перестал писать стихи. Он боялся и ничего не мог с этим поделать. Но время излечило и его. Однажды вечером он взял блокнот, ручку и вдохновение вернулось к нему. Он писал, как сумасшедший, стихи лились из него потоком, а когда настала ночь он лег в постель и заснул спокойным тихим сном без кошмаров.
Жизнь постепенно возвращалась в свое русло. Пресса затихла, перестав мусолить подробности Фрайбургского кошмара, полиция оставила Тилля в покое, (его оправдали, посчитав убийство Брингера поступком совершенным в состоянии аффекта), фанаты перестали писать слезные душераздирающие письма, и уже через пару месяцев они планировали продолжить гастроли.
Тилль вошел в дом, зажег свет в прихожей, закрыл дверь. И тут взгляд его привлек маленький голубой конверт, одиноко лежащий на полу. Тилль поднял его, покрутил в руках. Он не мог понять, как это письмо попало сюда. Конверт был не подписан - Тилль полагал, что видимо письмо пришло вместе со всей почтой, но незаметно выпало, когда он с утра нес ее в дом. Другого объяснения не было. Тилль еще немного покрутил письмо в руках и вскрыл конверт. Внутри был сложенный вчетверо листок. Сердце вокалиста похолодело. Он развернул его и прочел:
Ich komm wieder.
