Окраины города вымерли. Здесь раньше кипела жизнь, но с приходом банд частные дома потеряли свою привлекательность. Первых рабов воровали как раз из этих уютных домиков с каминными трубами и черепичными крышами. Коттеджные поселки опустели. Многие дома сожгли. Раньше я очень любила дорогу из города в наш Замок, сейчас же предпочла бы ослепнуть, чтобы не видеть, во что превратили мою Германию.
Сонливость накатывает волнами. Не нужно было курить, от этого только хуже. Начинаю строить планы в голове, чтобы чем-то занять мысли. Если все пойдет хорошо, то к ночи буду в Замке. Когда мы покидали родовое имение Стефана пару месяцев назад, там оставался только старый смотритель Мориц и его жена Каролина. Хочется верить что они и сейчас еще там. Находится одной в этих каменных стенах, где еще живы воспоминания нашей со Стефаном семейной жизни будет невыносимо. Хотя я не собираюсь задерживаться там надолго. Мне нужно несколько недель на подготовку и разведку. Это будут непростые недели. Без интернета искать что-то стало намного сложнее. Придется работать ногами, как в старые добрые времена. Ничего, я это умею.
Сейчас я знаю немного. Тот парень, что умер у меня на руках, почти ничего не успел рассказать, но даже того, что я услышала должно хватить чтобы найти убийц Стефана. Банд в городе достаточно. Три крупных: «Bienenvolk», «Шакалы» и те кретины, что зовут себя «Железные яйца», у них свой кодекс и сложная иерархия. Кроме них куча мелких всякие «Грозные», «Жестокие» «Орлы», «Всадники Аппокалипсиса» и прочие ублюдки, считающие себя достаточно крутыми чтобы сбиваться в стаи и убивать невинных людей, но все же и они действуют согласно кодексу, пускай он и далек от идеалов гуманизма. Но только у одной банды нет названия и никаких правил, я очень надеюсь, это мне поможет. Люди, убившие Стефана, принадлежали к этим отморозкам. Говорят, они успели насолить всем бандам в городе и смерти их главаря желают многие, но пускай становятся в очередь. У меня больше всех причин выпустить ему кишки и смотреть, как он подыхает, корчась от боли. А потом я постараюсь убить как можно больше его приспешников. Эти твари недостойны того чтобы жить.
Я снова в ярости, как бывает каждый раз, когда я думаю, о гибели Стефана и тех, кто в этом виновен. Паршиво, что в этом списке есть я сама. Не хочу убивать себя и надеюсь, отомстив за Стефана смогу снять груз со своей души и жить дальше. Хотя какая может быть жизнь, когда мир превратился в ночной кошмар, а единственный близкий тебе человек похоронен на клочке земли сразу за Кауфландом. От злости начинает трясти. Ударяю ладонями по рулю. Боль пронзает руки, но не останавливаюсь, а бью еще и еще. Машина виляет по пустой дороге, а я изрыгаю грязные ругательства, зная, что никто меня не услышит. Чертов взрывной характер, ведь будь я чуточку сдержанней в своих порывах, и всего этого не было бы. Словно кадры старой кинопленки перед глазами всплывает наш последний разговор со Стефаном.
Я стою посреди улицы, широко расставив ноги. В окнах домов догорает золотом закат. Ветер, похожий на жаркое дыхание тяжелобольного, треплет мои неубранные волосы, и я постоянно отбрасываю их с лица нервным жестом.
— Мы должны им помочь, — Стефан стоит напротив и смотрит на меня как на несмышленого ребенка.
На нем та же футболка, в которой он был, когда мы впервые познакомились: черная с белым символом Unheilig центру груди, буквами «UH» в перевернутом квадрате. Я знаю, что ему подарил ее сам Граф и Стефан очень любит ее, как и музыку группы. Это роднит нас. Любовь к музыке, радикальные взгляды, нежелание подчиняться мнению большинства, но сейчас я не ощущаю близости. Напротив, я ненавижу его всей душой. К сожалению, в последние годы это случается слишком часто. Я боюсь себе в этом признаться, но моя любовь угасает, и я вижу слишком много недостатков в этом, казавшемся мне совершенным, мужчине.
— Мы никому ничего не должны, — говорю сквозь зубы.
— Милая, это не так, мы здесь именно ради всех них. Нам нужно все исправить, — он улыбается своей мягкой улыбкой потомственного аристократа, от которой меня пробирает озноб.
— Стефан, а как же мы? Почему ты считаешь возможным ставить на кон нашу жизнь? Я не готова умереть за них, кем бы они ни были и каких бы ошибок ты не совершал в прошлом.
— Мы не умрем, ты же знаешь, я везунчик, — он все еще улыбается мне, словно мы спорим о покупке нового кресла, а не о том, чтобы рискнуть своей жизнью ради группы болванов, попавшихся в лапы байкеров.
— Я знаю только одно, ты думаешь обо всех кроме меня, — говорю я холодно, хотя мое лицо пылает от гнева.
— Это не так, ты же знаешь, — он чуть покачивает головой и убирает темную прядку за ухо. В его синих глазах только тепло и нежность.
Я знаю, он все еще любит меня так же сильно, как в тот день, когда под высокими сводами церкви мы стали мужем и женой. Но даже несмотря на всю его любовь, он никогда не поступится своими принципами и это бесит.
— Пойдем, — он протягивает мне руку и почти касается моего плеча, но я не готова уступить.
Делаю шаг назад, спотыкаюсь о камень и теряю самообладание. Я кричу, брызжа слюной. Бросаю ему в лицо обвинения и проклятия, а он даже бровью не ведет. Родители дали ему хорошее воспитание, я же не могу похвастаться тем же. И тогда я разворачиваюсь и иду прочь. Я сворачиваю во двор и останавливаюсь там. Уверена что он пойдет следом. Жду. Разум ослеплен гневом, и я еще не понимаю, что больше никогда не увижу его.
Чувствую, как по щекам бегут слезы. Дьявол, совсем расклеилась. Это от недосыпа. Утираю слезы тыльной стороной ладони и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и в этот момент замечаю то, от чего по спине пробегает неприятный холодок.
Я так увлеклась путешествием в страну воспоминаний, что не заметила хвост. Их много. Не меньше сорока. Словно стая голодных волков, преследующая меня чтобы растерзать. О схватке не может быть и речи. Восемь патронов в пистолете и еще десять в ружье. Семнадцать врагов я положу при самом хорошем раскладе, но остальных это не остановит. В их состоянии не замечаешь смерти товарища и не знаешь страха. Нужно уходить. Бросаю еще один короткий взгляд в зеркальце заднего вида, а потом вдавливаю педаль в пол.
«Порше» резво набирает скорость, и вот уже я лечу по трассе со скоростью 250 километров в час и благодарю тех, кто строил это шоссе, сделав его идеально гладким и таким широким. От скорости захватывает дух, но не в хорошем смысле. Я чертовски напугана и костяшки моих пальцев, сжимающие кожаный руль побелели от напряжения.
На хорошем мотоцикле догнать меня не составит труда, но то ли у них плохие байки, то ли я их мало интересую, потому что уже через десять минут отрываюсь от погони, но скорость все равно не снижаю. Возможно это ловушка. В отличие от меня у байкеров все еще сохранились мобильные телефоны, и они могут сообщить обо мне другим. Но проходит еще десять минут, и я выдыхаюсь. Держать дорогу на такой скорости для меня слишком сложно, и потому постепенно отпускаю педаль газа, а потом, заметив съезд с шоссе резко поворачиваю руль и ухожу на дорожку, ведущую через поле в уютную деревушку, сейчас наверняка заброшенную.
При ближайшем рассмотрении белоснежные маленькие домики с красными острыми крышами уже не кажутся столь милыми. Все окна выбиты, на дорожках сверкают осколки. За одним из покореженных заборов вижу мертвую овчарку. Собака уже раздулась от трупных газов и больше напоминает меховой шар. Ничуть не смущаясь этого, труп клюют вороны. Когда проезжаю мимо, птицы неохотно взлетают. Сделав круг над разлагающимися останками, опускаются на них вновь и продолжают свое безумное пиршество.
Первоначальный план спрятаться в одном из домов приходится отбросить. Не исключено что внутри меня будут поджидать столько же нелицеприятные останки людей и мне вовсе не хочется вдыхать сладкий запах их гниения. Проезжаю на низкой скорости пару домов и вижу распахнутые настежь ворота, а за ними довольно ровную площадку, уложенную кирпичом. Стекла в этом доме целы, значит, осколков на земле быть не должно, и я уверенно паркую «Порше» прямо перед домом и выключаю двигатель. Первым делом достаю пистолет из бардачка, снимаю с предохранителя и лишь потом прислушиваюсь, но внутри машины идеальная звукоизоляция и я не слышу ровным счетом ничего, кроме гулко бьющегося в груди сердца.
