Случай это был или вмешалась сама судьба? Этот визит был поворотным в моей жизни. На Масленицу я отправился в Мишкольц. Хозяйкой бала была очаровательная госпожа Мельцер, принимавшая меня в Хейёбаба. Еще неотразимее была ее милая сестра Магда Пургли, равной которой в вальсе не было. На следующий год обе женщины и моя сестра попросили сопровождать их в путешествии в Венецию. Хотя я считал себя неготовым для выполнения этой миссии, так как никогда там не был, все же подумал, что мое знание итальянского окажется полезным. И я, не колеблясь, принял предложение. После незабываемой счастливой недели я принял окончательное решение, и после того, как получил согласие моей Магды, единственное, что мне оставалось делать, – это просить разрешения отца. Однако его взгляды на женитьбу морского офицера были теми же самыми, что и у меня до недавнего времени. Все же он позволил себя уговорить, и мы вместе с Магдой отправились в поместье моего будущего тестя для празднования помолвки.
Я стал капитаном миноносца «Шпербер»[16], но вскоре приказ о назначении был отменен, и я в сопровождении близких мне людей выехал в Арад, и там 22 июля 1901 г. с традиционным венгерским размахом Магда и я обвенчались. Мы намеревались провести медовый месяц в Земмеринге.
Даже в те дни было нелегко найти дом в Пуле, главной австро-венгерской военно-морской базе. После рождения первого ребенка, девочки, мы построили свой дом с садом и чудесным видом на море. В этом доме родились другие наши дети – девочка и два мальчика.
Я был капитаном миноносца «Краних», который был учебным кораблем; на нем проходили подготовку матросы машинного отделения. Обычно я возвращался домой каждый вечер в шесть часов. Спустя полгода мне поручили командовать флотилией миноносцев, и мне пришлось расстаться с женой на несколько месяцев. Затем меня поставили командовать флагманским кораблем «Гамбург» нашей средиземноморской эскадры. На нем мы отправились в поход. Нашей первой остановкой была Смирна, современный Измир. Будущий великий визирь Камиль-паша нанес нам ответный визит после того, как его посетил наш адмирал. Паша был одет в шитый золотом сюртук и выглядел импозантно; он показался нам весьма приятным человеком.
В войнах с турками, которые велись в XV–XVIII вв., венгры часто одерживали важные победы, но судьба нашей страны была определена на 150 лет вперед после страшной битвы при Мохаче в 1526 г., закончившейся катастрофой. Тогда 25 тысяч венгров противостояли 200 тысячам турок[17]. Венгерские юноши вывозились в Константинополь на службу султану, и там из них формировался элитный корпус янычар[18]. Но к началу XX в. о старой вражде было забыто. Мадьяры и турки научились с уважением относиться друг к другу. Немецкий дипломат Франц фон Папен однажды рассказал мне, что вплоть до того дня, когда он покинул Анкару, в немецком посольстве хранилось полтора миллиона марок в золоте и валюте. Они поступили от Риббентропа с целью подкупа известных турецких политиков и привлечения их на сторону Германии. Но фон Папен слишком хорошо знал турок, чтобы использовать такие бесчестные приемы; он прекрасно сознавал: подобная политика может серьезно повредить делу Германии, что не всегда понимали в Берлине.
Смирна в то время, когда наша эскадра посетила ее, была богатым и процветавшим торговым городом, центром экспорта табака, инжира и шерсти ангорской козы. Торговлю вели, как и во многих других средиземноморских портах, греки.
Постоянный дефицит денежных средств заставлял турок систематически прибегать к европейским займам. В Париже было организовано специальное учреждение по управлению государственным долгом Османской империи – Dette Publique Ottomane. Великие державы использовали его для оказания политического давления на Турцию, которая получила статус несостоятельного должника. Когда действия держав ни к чему не привели, они решили подкрепить свои требования демонстрацией морской мощи. В 1903 г. в замке Мюрцштег состоялась встреча царя Николая II с кайзером Вильгельмом II, позже к ним присоединился император Франц-Иосиф I. Было подписано Мюрцштегское соглашение, которое предусматривало, в частности, проведение реформ в Македонии. Поскольку Австро-Венгрия, имевшая соседом Турцию, была наиболее заинтересованной в балканских делах, наш броненосный крейсер «Святой Георгий», я был на нем офицером торпедного отделения, стал флагманским кораблем интернационального флота, который собрался в Пирее. По два корабля для него выделили Австро-Венгрия, Великобритания, Франция и Италия; канонерскую лодку – Россия. Германская империя осталась в стороне. Нашим главнокомандующим был вице-адмирал Риппер, энергичный, но крайне осторожный, хотя и не имевший опыта организации взаимодействия с иностранными судами. Он приложил все усилия к тому, чтобы эскадра действовала слаженно, и внимательно следил за выполнением каждым командиром своих обязанностей. Целью нашей первой операции стала Митилена (Митилини) на острове Лесбос. Как только мы подошли к берегу, был дан приказ: действовать так, как если бы началась война. Десант возглавил первый офицер британского броненосного крейсера «Ланкастер». Я был комендантом пункта высадки морского десанта и переводчиком. Мы не встретили никакого сопротивления. Турки бездействовали и вели себя так, как будто нас не существовало. Был также занят Лемнос. Так как султан никак не реагировал, вице-адмирал Риппер решил идти в Дарданеллы. Многие командиры придерживались мнения, что это было опасное предприятие, потому что там была мощная система обороны. Они заявили, что им требуются консультации с правительствами своих стран. Все полученные ответы были отрицательными. Тогда в дело вмешались наши дипломаты, которые нашли удачное решение вопроса. Мы вернулись в Пулу в самый канун Рождества.
Мне было суждено еще раз увидеть Константинополь. После службы на берегу меня назначили командиром яхты «Лакрома», принадлежавшей графу и адмиралу Монтекукколи, а затем я стал капитаном «Тауруса». Я принял судно в Топхане 8 июня 1908 года, спустя семнадцать лет после моего первого посещения Константинополя.
Во время очередного пятничного посещения султаном мечети наш посол граф Паллавичини представил меня султану Абдул-Хамиду II. Он произвел на меня впечатление человека чрезвычайно подозрительного и ограниченного, самодержца, который отказывался признаваться даже самому себе, что власть уходит из его рук. Когда посольская яхта шла в рейс, для того чтобы пройти через Босфор или Дарданеллы, капитану необходимо было получить разрешение, подписанное самим султаном. Добиться этого было крайне сложно. Одной из странностей султана была его боязнь электричества в любом виде, будь то электрическое освещение или энергия уличного трамвая. Говорили, что страх его объясняется тем, что, услышав однажды слово «динамо», он подумал, что это как-то связано с динамитом.
Даже нам было ясно, что Османская империя катится в бездну. Несколько недель спустя после моего приезда вспыхнул мятеж младотурок. 23 июля в Салониках Энвер-бей восстановил Конституцию 1876 г., которую Абдул-Хамид II отменил вскоре после своего восшествия на престол. Когда Энвер-бей и Ниязи-бей подняли вооруженный мятеж, султан немедленно отдал приказ арестовать и повесить их. Великий визирь был принужден сказать ему, что его власти для этого недостаточно. Было обещано провести выборы, которые поставили Вену в трудное положение. Для того чтобы предотвратить проведение выборов в Боснии и Герцеговине, которая, хотя и была оккупированной, все еще продолжала быть частью Османской империи, власти дуалистической монархии (Австро-Венгрии) 5 октября 1908 г. провозгласили присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. Она получила статус corpus-separatum (регион, который имеет особый правовой и политический статус, но не является независимым), в то время как санджак Нови-Пазар возвращался Турции.
