– И как долго вы у нее были?

– Я ночевала у нее. Вскоре после того, как Марина ушла, мне стало не по себе… Эта история с конфетами, точнее, скандал… Вот я и решила угостить этими конфетами своих друзей. Я позвонила Кристине, спросила ее, не занята ли она, я так всегда делаю, потому что у нее много работы, и она сказала, что будет рада мне. Я собралась и поехала к ней. Вы никогда не видели ее работы? Сказочные…

И она снова заплакала. А потом стала тихонько подвывать.

– Я бы хотел осмотреть ее комнату.

Она закивала.

– Не представляю, за что ее могли убить. А вообще… На ней были дорогие серьги с изумрудами…

– И серьги, и цепочка, все на месте. Мы вам потом отдадим. Может, были кольца?

– Нет-нет, если она отправлялась на природу, то кольца точно не надевала, у нее один раз случилось такое, что она чуть без пальца не осталась, зацепилась за что-то, кожу содрала… Нет, вы же сами понимаете, что ее не ограбили, раз серьги не украли. А там приличные изумруды. Это я подарила их ей на тридцатилетие. Сама она бы себе никогда их не купила, хотя изумруды любила, мечтала о них…

Она посмотрела на Сергея, задумалась.

– Вот и получается, что ее убили не из-за драгоценностей или денег, потому что на природу она и деньги-то большие не взяла. Первое – денег у нее и без того нет, она мало зарабатывает, второе – повторю, за город она взяла бы от силы тысячу рублей. Вы нашли ее кошелек?

– Нет. Ни кошелька, ни ножа.

– Постойте… Но телефон-то вы ее нашли!

– Да, нашли. Он был под букетом, который она собирала.

– Букет… Да… – Катя снова залилась слезами. – Она так любила цветы. Если бы ее не убили, она вернулась бы домой с букетом полевых цветов. Поставила бы в свою любимую керамическую вазу. Вот никогда, никогда не позволяла себе купить дорогие цветы, считала это пустой тратой денег. И ругала меня, когда я зимой приносила букет роз, просто бесилась, обзывала меня последними словами. Она всегда считала меня мотовкой… Хотя так оно, наверное, и есть. Ей виднее.

Катя высморкалась, Сергей протянул ей пачку салфеток.

– Ой, у меня же тоже есть салфетки, – она начала приходить в себя, вспомнила, что у нее есть сумка. А в ней не только бумажные носовые платки, но и большой мужской клетчатый платок, с помощью которого она привела себя в порядок.

– А вы чем занимаетесь?

– Я преподаю в лицее русский и литературу. Как и моя сестра. Только она в обычной школе, а я, повторю, в лицее. Вот это обстоятельство тоже бесило мою сестру. Она, вероятно, считала, что я выбила себе это место каким-то не очень чистоплотным способом.

– А на самом деле? – неожиданно для себя, нарушая все законы этики, спросил Сергей.

Лицо Кати вспыхнуло.

– Мне один знакомый помог, у него связи, – коротко ответила она.

Беседа со свидетельницей Филипповой была более информативна. Зоя во всех подробностях рассказывала о школьной жизни Марины Фионовой, рассказ ее был полон любви к погибшей, она восхищалась ее феноменальной памятью, принципиальностью, искренностью, неподкупностью… Получалось, что Марину в школе очень любили и ценили, что она была первоклассным преподавателем, хотя дети недолюбливали ее из-за излишней строгости, но уважали. Нет, врагов у нее просто не могло быть! У таких кристально чистых душой людей, как Марина, врагов не бывает. Она ценный работник, талантливый преподаватель, хороший организатор…

– Но ее убили. Зарезали, – напомнил ей Сергей. – И не ограбили. Должен же быть какой-то весомый мотив. Быть может, у нее была связь с женатым мужчиной?

– Вот здесь ничем вам помочь не могу, – прикусила губу Зоя. – О своей личной жизни она не распространялась. Она была привлекательной женщиной, вы сами видели. Стройная, высокая, правда, с верхней челюстью ей не повезло, она сильно портила ее… эти зубы выпирающие… А так – симпатичная молодая женщина. Ей бы носить одежду повеселее, не такую строгую и темную… Я хочу сказать, что вполне допускаю, что у нее кто-то был.

– Она никогда не рассказывала про это место «У трех дубов»?

– Не помню… Нет, кажется.

– С кем дружила Марина в школе кроме вас?

– Да ни с кем…

– Может, она рассказывала вам о том, что ей кто-то угрожает… Может, у нее были конфликты с родителями или детьми? Я имею в виду подростков… Знаете, как иногда бывает, поставит преподаватель двойку или нажалуется родителям на ученика, и тот…

– Нет-нет, она никогда не конфликтовала с детьми. Они боялись ее… Вернее, она была строгая, ее слушались. Вот так будет правильно сказать.

– Спасибо вам, Зоя Михайловна, вы нам очень помогли.

Он отпустил ее, потом снова вызвал к себе Катю, которая во время беседы с Филипповой сидела в соседнем кабинете, где Люся Рожкова отпаивала ее чаем и успокаивала.

– Ну что, теперь поедем к вам.

– Хотите осмотреть комнату моей сестры? – Слезы уже высохли. Катя, по всей видимости, уже немного успокоилась и собралась. – Поедемте. Я бы и сама хотела заглянуть в ее королевство.

Ему показалось или она слегка усмехнулась?

Больше всего я боялась, что вот сейчас дверь ее комнаты распахнется и она, увидев нас в своей комнате, воскликнет:

– Так! И что это вы здесь у меня делаете?

Я никак не могла свыкнуться с мыслью, что моя сестра лежит там, в той большой комнате под грязной простыней. Что она навсегда замолчала. Слово «умерла» к ней никак не подходило. Она, казалось мне тогда, стала еще живее, потому что присутствовала повсюду, где бы я ни находилась. Она следила за нами, ворвавшимися в ее личное пространство, которое она так тщательно скрывала от меня и ото всех на свете. Никто не имел права войти туда без ее ведома. Даже Зоя, которой она безгранично доверяла, которая иногда, бывая у нее в гостях и только по приглашению, подолгу засиживалась в этой комнате. Они разговаривали, смеялись, и я понятия не имела, о чем там шла речь. Может, они сплетничали об общих знакомых, может, рассказывали друг другу истории или пересказывали фильмы. Зоя, дама замужняя, могла поделиться с ней какими-то семейными тайнами или проблемами. Но я в ее комнате не бывала. Мне не разрешалось там даже прибираться. И это было более чем странно, потому что я знала, как моя сестра не любит пылесосить и особенно мыть полы. Страх быть застигнутой там не позволял мне пройти туда в то время, когда моей сестры не было дома. В любой момент она могла вернуться, открыв квартиру своими ключами, и тогда я даже представить себе не могла, что меня бы ожидало. Наверное, казнила бы меня прямо там на месте, свернув шею.

Не думаю, что она скрывала от меня какие-то свои тайны. Ну что такого особенного и секретного там могло быть? Письма или записки от любовников? Это сейчас, в наше-то интернетное время, когда все люди переписываются по телефону или электронными письмами? Тогда что? Всю ее одежду я и без того знаю, я же вижу ее каждый день, вижу и ее белье, которое мы с ней стираем в стиральной машинке и развешиваем сушиться на лоджии. Деньги она тоже не могла там прятать, потому что их у нее просто не было. Я одалживала ей, конечно, деньги, когда она меня об этом просила, когда ей нужно было купить что-то дорогое и непременно необходимое, теплый плед, к примеру, который ей был необходим, как она говорила, для чтения, для уюта. Или альбом Босха, которым она загорелась, увидев рекламу в интернете, и который стоит немало. Или зимний берет из норки. Она вроде бы даже порывалась вернуть мне деньги, но я никогда не брала. Говорила, что подарок. Когда я дарила ей набор хорошего итальянского мыла, она смотрела на меня так, что мне хотелось поскорее ретироваться, вот разве что не крутила пальцем у виска, мол, ты что, куда столько денег пустила на ветер. Она принципиально мылась детским или земляничным мылом, упаковки которого хранила в ванной комнате на полке. В нашем доме часто пахло хлором, потому что моя сестра не позволяла мне покупать дорогостоящие биопрепараты для уборки, и я пользовалась дешевой «Белизной».