Его вызвали в директорский кабинет через два часа. Грег пытался оправдаться, чувствуя неубедительность своей истории и как бы со стороны наблюдая собственную нелепую фигуру с воображаемой скрепкой между большим и указательным пальцами. С равнодушно-скучающим лицом Пол выслушал его до конца — и выложил на стол конверт с деньгами.

— Вы больше у нас не работаете, Грегори, — сказал он, — Жаль. Вы были неплохим работником.

А все время молча сидевшая за столом Ольга вдруг подняла глаза и добавила:

— И парнем вы были неплохим.

…Он не заметил залитую осенними дождями балку и выше колен провалился в ледяную черную воду. Вцепившись в ствол дерева, подтянулся и, распластавшись животом по жирной грязи, вы тез с другой стороны. Может, в этом месте они собьются со следа. Может быть, еще удастся уйти.

Увольнение было катастрофой. Он несколько часов медленно кружил по улицам города, подавляя банальное желание вдрызг напиться. Стемнело, пошел дождь. Грег вдруг решил поехать к Элси, ком-пьютерщице, она жила в предместье, на другом конце города. Уже тогда он заметил черный «Ягуар», навязчиво маячивший в зеркале, — и не придал этому значения, он вообще был не в состоянии придавать значение чему-либо. А Элси не было дома, был только холодный октябрьский вечер, темная пустота между подъездом и его машиной — и сухой, нелепый звук автоматной очереди, прошивший воздух там, где мгновение назад была его голова.

А дальше — классическая голливудская погоня, его тело работало на неизвестно когда и как сформированных рефлексах, а сознание тщетно пыталось постичь смысл этой дикой ситуации. «И парнем вы были хорошим…» Документы в ящике стола, которых он не видел — но ведь мог и увидеть, и начальство решило не рисковать. Он пытался найти другое объяснение, это было слишком простым и унизительным — но все же, судя по всему, единственно правильным. Ольга, женщина с маленькими железными руками… ей и в самом деле жаль, он был хорошим парнем…

Кустарник снова встал сплошной стеной, Грег пошел напролом, оставляя клочья одежды на упругих прутьях — и вдруг лес кончился. Впереди тускло поблескивал мокрый асфальт, одинокий автомобиль промчался по шоссе, осветив на мгновение невысокий навес автобусной остановки на той стороне.

Грег остановился. Он совершенно потерял ориентировку — та ли это дорога, на которой сгорела его машина, или нет, не мог же он сделать полный круг по лесу, а какие тут есть еще дороги? — он не помнил даже приблизительно и понятия не имел, что за автобусный маршрут мог иметь здесь остановку. Совершенно автоматически, еле поднимая ноги с налипшими килограммами грязи и листьев, он побрел к ней наискось через шоссе.

Они появились на дороге одновременно: мирный, медленный, ярко освещенный автобус — и черный «Ягуар» с темными стеклами и прожекторами фар, направленными прямо на него, в лицо, в глаза…

Он побежал, прихрамывая, спотыкаясь — но отчаянно, как никогда в жизни. Они могли не заметить его… они должны были его не заметить!.. Автобус подходил к остановке — а вдруг он проедет мимо, вдруг никому не нужно выходить здесь?!

…Он тяжело привалился к захлопнувшейся створке — изнутри, боже мой, изнутри' Преследователи остались снаружи, хоть бы они не успели его увидеть, иначе они будут преследовать автобус, дождутся, когда он выйдет… Но все равно — он выиграл передышку, время прийти в себя и что-нибудь придумать. Стараясь держаться подальше от заднего окна, Грег поднялся в салон и уже хотел рухнуть на ближайшее сиденье…

Оно было такое светлое, чистое, обитое палевой кожей. Только тут Грег почувствовал взгляды пассажиров — они разом обрушились на него, удивленные, недоуменные, брезгливые. Эти люди видели невозможно грязного, ободранного, окровавленного бродягу, а скорее всего — преступника Грузная женщина, занимавшая место рядом с тем, где он хотел сесть, покосилась на Грега и привстала, собираясь подвинуться ближе к окну. И в этот момент автобус тряхнуло на повороте, Грег взмахнул руками, теряя равновесие, облепленные грязью ботинки заскользили по полу, пальцы сомкнулись в сантиметре от поручня, и он затормозил падение, только упершись черной исцарапанной ладонью в обширное плечо пассажирки.

Несколько секунд она ошеломленно хлопала накладными ресницами, — Грег успел выпрямиться и пробормотать извинения, — и тут она зажмурилась и завизжала противным душераздирающим голосом. По головам пассажиров прокатился ропот, перерастая в неуправляемую волну агрессии. Кто-то крикнул, чтобы остановили автобус. Несколько мужчин повставали с мест. Грег затравленно огляделся по сторонам, бросил взгляд в темноту за окном, пронизанную слепящими фарами легковых машин, — среди них могла быть и та, черная…

Он вцепился в поручень обеими руками, на которых грязь, смешиваясь с кровью, подсыхала бурой коркой, — вцепился мертвой, отчаянной хваткой.

И тут я положила сверху свою руку в светлой перчатке и, обернувшись к пассажирам, раздельно сказала:

— Извините нас, пожалуйста.

Оказывается, я уснула и проспала почти двадцать минут, прислоняясь через неестественно изогнутое запястье ко вздрагивающему оконному стеклу. Автобус покачивало, темнота мирно светилась сквозь оплывшие буквы слова «ненавижу», написанного мной на запотевшем окне. А может, и не мной — во всяком случае, указательный палец моей перчатки уже высох, и вообще, все это было слишком давно.

Я размашисто протерла окно тыльной стороной ладони, сняв перчатку, и снова натянула ее на влажную руку. В конце концов, просто не надо было к нему переезжать. Если бы мы встречались, как раньше, по субботам, это могло бы продолжаться неопределенно долго. Другой вопрос, зачем — но могло бы. И не пришлось бы сейчас ехать неизвестно куда на ночь глядя… только и всего. Больше ничего бы не изменилось.

Надо же, я уже сейчас плохо помнила его лицо — только перебитый нос и детские пухлые губы. Вообще-то он был хороший, такой наивный и неловкий, похожий на медвежонка. Все тело — тело я помнила гораздо лучше — в дремучих черных волосах, большое, тяжелое, сильное. Он любил носить меня на руках. Правда, последнее время все чаще не туда, куда я хотела, — я пожала плечами и тихонько рассмеялась. Последняя фраза, которую он мне сказал: «Спорим, я не дам тебе выйти отсюда?.. Спорим, ты вернешься?!»

За темным окном угадывалась зубчатая стена леса, накладываясь на четкое отражение моего лица. Вглядываясь в темноту, я принялась сочинять адаптированный вариант этой истории для Марты. С Мартой мы не виделись года два, да и раньше не настолько дружили, чтобы вот так вламываться к ней среди ночи с намерением поселиться как минимум на пару дней. Но у Марты всегда, сколько я ее помню, лежали в сумочке дамские романы в бумажных обложках И она плакала над ними совершенно искренне, не жалея туши на ресницах. Начать надо с фонтанчика. .. Тонкая струйка фонтанчика для питья, падая на мраморный ободок, разбивалась пылью брызг, на которых дрожала маленькая радуга. Молодой спортсмен пил долго и жадно, его широкие плечи, усеянные бусинками пота меж черной курчавой порослью, тяжело вздымались Отпив последний большой глоток, он выпрямился и посмотрел на меня, детским движением большой руки вытирая пухлые губы.

Была весна, ярко светило солнце, я уже не помню, почему, — чувствовала себя счастливой… Я ему улыбнулась. — Хотите пить?

Его голос еще чуть прерывался неровным дыханием. И я снова улыбнулась наивности этого вопроса, и наклонилась над фонтанчиком, и почувствовала на языке вкус ледяной воды, а на талии — прикосновение горячих рук.

Не совсем на талии, чуть ниже, — но уточнять, пожалуй, не стоило. Как и воспроизводить наш дальнейший диалог — который я к тому же помнила более чем смутно. Кажется, он пришел тогда к финишу то ли предпоследним, то ли еще хуже, и неудовлетворенные амбиции устремились в другое русло. Классической первой встречной оказалась я. И я это прекрасно видела, я с первого же взгляда видела его насквозь, простого, как дважды два четыре, — но он был мужчина, и он был непохож… Когда рядом оказывается мужчина, я ведь всегда вспоминаю… а он был непохож, совсем непохож . Но уж об этом точно не надо