Насколько хватало памяти Мумтаз, отец всегда был таким ветхим, что непонятно, как у него завелось столько дочерей. Мумтаз, Махеназ, Нааз, Амрин, Шахин, близнецы Наушрин и Шагуфта, разорвавшие их мать в клочки. Хотя отец говорил: их мама умерла от стыда за то, что не смогла родить сына.

Девочки не знали, не узнали и после смерти старика, что он никогда не был женат. Это был чудак с громадным сердцем, который отнял девочек у смерти. Мумтаз не ведала, что её настоящий отец – богач, владелец бескрайних полей, но без семени, нужного для зачатия сына, хотел утопить её в коровьем молоке.

Его пожилой батрак, убиравший двор, выловил ребёнка, завернул в тряпку и уехал с ней в город. Он пережёвывал ей хлеб и поил водой, просил подаяния у храмов. Он думал подкинуть её в приют, да сердце сжалось от одиночества и грусти. Жили на улице кое-как. Он сумел наняться грузчиком-кули на вокзал, таскал чемоданы и привязанного к спине младенца. Сколько насмешек и унижений он наслушался тогда:

– Почему не выкинешь девчонку?

– Брось ты её в колодец. Кто будет её искать?

– Отдай её в приют, и дело с концом, в жизни тебе не заработать на приданое.

Только один человек, которому он нёс однажды сумки из мягкой хрустящей кожи, расспросил его о девочке, а потом сказал приходить на завод. Так он начал работать и получать жалованье. Мумтаз подрастала. Одна старуха за несколько рупий приглядывала за ребёнком, пока он был на работе.

Он занял в конторе денег и купил в рассрочку крошечный домик из комнаты и кухни. В ночи, когда не было смен, пока Мумтаз спала, раскинув ручки на циновке, старик брал фонарь и уходил.

Из ночных походов он принёс сначала Махеназ, на самом деле индусскую девочку. Он нашёл её под тонким слоем почвы, только что закопанную кое-как, словно зерно сорняка. В её глазки и ротик набилась земля, но она ещё дышала.

В другой раз он подобрал Нааз, брошенную в коробке на автобусной остановке. Она охрипла от крика, но редкие прохожие делали вид, что ничего не слышат.

Амрин он попросил отдать ему рыбака, который уже отплывал на лодке, чтоб бросить внучку в Дамодар. Он плакал и говорил, что им никогда не воспитать этого ребёнка, никогда не выдать её замуж, она добьёт их нищую семью.

Шахин в грязной пелёнке подкинули к крыльцу незнакомцы. Крепкая девчонка всю ночь пролежала под дверью, кряхтя и извиваясь, но не плача.

Близнецов Наушрин и Шагуфту он забрал с постели роженицы, где на них никто и глядеть не хотел.

Когда девочки подросли, он сказал, что их мать, такая же красивая, как они все, умерла, а перед смертью велела им хорошо учиться. На рынке он купил дешёвый хиджаб и несколько бус, хранил их якобы в память о матери. Разрешал девочкам трогать чёрную ткань и играть с бусами. Сколько Мумтаз ни пыталась вспомнить, других игрушек у них не было.

Мумтаз вздохнула с облегчением – русалка закрыла кран, теперь крадётся обратно. Снова вспыхнуло раздражение: «Завтра ещё следы за ней вытирать». Хотя это было не так, Мария кралась, протирала пол тщательно, старалась мыться под тонкой струйкой, воду заклинала не шуметь. Мумтаз попыталась уснуть, но не смогла. Муж храпел, как старый зверь, на соседней кровати. Она снова вернула себя в утро юности.

После того как папа велел носить ей хиджаб, новые слёзы залили комнату и промочили постели сестёр. Те проснулись, обхватив друг друга, разрыдались. В мокрых сорочках под формой они пошли в школу. На всех девочках были серые юбочки, синие блузки, гольфы и закрытые туфли. Только одна шла куском чёрной ночи.

После того как о свадьбе условились, жених стал часто попадаться на её пути. Каждый раз Мумтаз опускала свои остренькие глазки и старалась юркнуть в любую щель. Он узнавал её и через чёрную вуаль, продолжал путь, склонив голову.

Она сказала учительнице, что больше не может танцевать в ансамбле. Та, жалея, что теряет самую талантливую свою девочку, вскочила, накинула на голову платок. Хотела бежать к отцу, умалять не отдавать ребёнка замуж за незнакомца.

– Прошу вас, госпожа, останьтесь в школе. Отец очень стар, а у меня ещё шесть сестёр, – сказала ей Мумтаз, касаясь её золотисто-коричневой кожи.

Весь квартал знал, что она выходит за сироту от бедности. Другие женихи со свёкрами потребовали бы мопед, золото, телевизор, посуду. Только брат дьявола знает, что ещё могло взбрести им в голову. Старенький отец сумел сговориться с молчаливым, вечно одиноким парнем с завода. Он сделал один шаг из семи. В приданое дал сотню простыней и три выцветших от времени золотых кольца с самоцветами. Эти кольца однажды принесли ему добрые люди, видя, какими муками поднимает старый мудрец чужих дочерей. Но даже в трудные времена старик не продавал колец, берёг до свадьбы старшей.

Скажем наперёд, что кольца Али не взял: «К чему мне? Только мешают работать. Носи сама, а если не хочешь, так подарим их нашему сыну».

Свадьба была хорошей, пришли соседи, рабочие и все девочки из школы. Много пели, но песни стучали у Мумтаз в висках, ей было жарко. Ночью она обернулась в простыни из приданого, сделав из себя тугой кокон. Муж заглянул в комнату, пожелал ей добрых снов и вышел. У него оказался ласковый голос.

В ту ночь она в первый раз спала на кровати. Так чудно это было, что под утро Мумтаз перебралась на пол. Когда на рассвете она вышла из первой своей настоящей спальни, Али в кухоньке уже сам варил себе чай и жарил лепёшки, придерживая щипцами тесто над синим газовым огнём. Она, опустив голову, принялась ему помогать.

Али уходил на завод, а Мумтаз оставалась хозяйкой в доме. Её школьных подружек терзали свекрови так, что они выли ранеными тигрицами Сундарбана[11]. Старшие невестки держали их за прислугу, могли ударить по лицу за неловкость. Мужья за них не вступались. Забегая к ней на минутку по пути с рынка, они завидовали, что у её мужа нет родителей.

– Ах, Мумтаз, – рассказывала подружка, запыхавшись, – нынче свекровь захотела спать в нашей комнате, только у нас есть вентилятор. Сааб выгнал меня, я спала на крыше. Мумтаз, я хочу домой.

– Ах, Мумтаз, – говорила другая подружка почти на бегу, – жёны братьев Рахула заставляют меня делать всю работу. Сами только причёсывают волосы и ногти красят, а вечером говорят Рахулу и своим мужьям, что всю работу они переделали, а я лежала. Я покончу с собой, повешусь на дупатте, подруга.

– Ах, Мумтаз, – говорила третья, опираясь о стенку дома, – свекровь сама выбрала меня для Вишну, а теперь каждый день мучает меня, соседям говорит, какая я нищенка и неряха, как мало дала моя семья приданого. Боюсь, они толкнут меня в огонь и возьмут Вишну другую жену.

Мумтаз целый день прибирала дом, скоблила и переставляла нехитрую утварь по своему вкусу. Она могла несколько раз за день сбегать к отцу и сёстрам, ей было тревожно одной в тишине дома. У них-то всегда были визги, потасовки, смех. Под вечер она прибегала назад, тушила овощи с рисом, пекла хлеб. Али ни разу не похвалил и ни разу не ругал её стряпню, ел молча, уставший рабочий человек.

Со временем она стала замечать, что Али не такой уж унылый, как думалось сначала. Он приносил ей подарки: красивую ткань, капроновые колготки. В них душно было ногам, но она натягивала их в гости, а там как бы случайно приподнимала подол. Металлургический завод благоденствовал, прославляя город на всю страну, платили там хорошо.

Мумтаз располнела и текла по улицам, как Дамодар во время разлива. Как-то раз, встретив учительницу, которая была огорчена, что фигура танцовщицы так бездарно потеряна, Мумтаз лишь поздоровалась и без сожаления поплыла дальше.