И кто безумен, отмечен, отвергнут – мы ли, с нашими замкнутыми и устойчивыми представлениями о мире; или те, другие, в ком хаос бушует и сверкает грозовыми вспышками?

Э.М.Ремарк "Чёрный обелиск"

Почему, когда нас должны переполнять чувства, мы ничего не испытываем? Или нам только так кажется: переживания настолько сильные, как острые ножи, заставляющие нас страдать или восторгаться, мы их отталкиваем, прикрываемся ледяной глыбой, они отодвигаются, прячутся, так глубоко, что мы остаемся спокойными? Но разве они теряют со временем свою остроту? Не оттачиваются ли они о каменную глыбу, поражая нас при каждом ударе?

Я спустил наушники, не ожидая увидеть перед собой Алана. Почти привыкнув к отцовской квартире и к его другу, мне все же казалось, будто он постоянно был вокруг меня. Однажды он признался, что на время отсутствия отца, присматривает за мной. Как будто я ребенок, скорее, это была его личная инициатива.

Особо Алан не вмешивался в мои дела, но не раз я замечал на себе его контролирующий взгляд, не раз меня посещали мысли, что он знает обо мне больше, чем я сам. Это может пугать. Когда он появлялся в своем черном пальто в такой же чёрной рубашке, мне становилось не по себе. Бывало, его взгляд стекленел и утопал в этой темноте, когда он смотрел на меня, поэтому я старался не испытывать его на себе, как сейчас.

– Я звонил, – он продемонстрировал ключи от квартиры и опустил их передо мной на стол, задержав на секунду внимание на моем лице, было на что посмотреть. – Что слушаешь?

На его пальто уже растаяли редкие снежинки, почти не оставляя и следа. Недавно это была замерзшая капля, переродившись в узорчатую материю, падая, уловчилась приземлиться на нечто иное, чем земля, надеясь, что это куда лучше, но в итоге что принесло ей человеческое тепло крепкого плеча?

– Что случилось? – вряд ли его интересует чем я занят, не зашел же он так рано утром, лишь посмотреть, как мои дела?

– В твоем возрасте я тоже любил слушать музыку, ‐ Алан вышел и направился в другую комнату, его голос уже доносился оттуда, – но не в тишине. Твой отец вернулся.

Я снял наушники и пошел за ним. Значит, его трехмесячное отсутствие закончилось!

– И где же он сам? – я наблюдал, как он собирает вещи.

– В больнице, но ничего серьёзного, – он поспешно поправился. – Небольшая авария, я сегодня же привезу его домой, – он произносил слова все так же медленно в своей манере и складывал вещи в небольшую дорожную сумку.

Он так говорил, как будто больница и авария обычное дело для отца. Тут я вспомнил цель всей этой срочной и долгой поездки:

– Так он нашёл маму Даши?

– Да, – он перехватил готовую сумку, – Можешь позвонить предупредить, что пропустишь первые пары. Ты же скучал по отцу?

Как же трогательно мы проявляем тоску, выдерживаем образ в своей голове, пропуская через сетку памяти, грустим, потому что можем. Можем вспомнить голос, тянущий за собой приятные воспоминания, можем подбросить в голове безликий силуэт, безликий – потому что не в состоянии точно зафиксировать выражение лица, но важно что он был рядом. Он был! и от этого тоска.

Раньше мне этого было не дано. Но отец…все эти пятнадцать лет он скучал? И мысли его были о шестилетнем мальчике, который так долго не взрослел в его сознании?

Мы вышли и сели в его Aston Martin. Машина резво выехала по свежему снегу, оставляя грязные брызги после себя.

– Ты опять подрался? – он все же обратил внимание на мое лицо.

Передо мной снова возникла физиономия однокурсника, которого я ударил, а вспомнив его слова в адрес Дэна, у меня зачесались руки. С тех пор меня часто преследовали разговоры о его неожиданной смерти, часто обращались ко мне, кто помнил или знал о нашей дружбе, были и те, кто слышал о нашей совместной работе и все это приводило ко мне.

Даже не знаю, как я завелся. Только помню, как быстро во мне разгоралась ненависть, она переходила в ярость, а в моей голове словно вспыхивало что-то и мне уже сложно было контролировать себя, как будто я готов был совершить большее. Но главное – это богатое чувство в разряженном теле после адреналина, словно я открыл для себя новый вкус, который мне хотелось испытать еще, вернуться к нему, поэтому сжав кулаки, я чувствовал, как злость во мне возбуждалась с каждым разом быстрее. Головой я понимал, что это неправильно, но видимо еще не совсем…

Алану не нужно было подтверждение моих слов, и он не лез ко мне с поучительными словами, чему я был рад. Пока он только наблюдал и как будто отмечал для себя, "брал на галочку".

Хоть было уже утро, но редкий крупный снег падал из нескончаемого облака, которое казалось было размером со вселенную и от этого заняло все небо, скрывая солнце. Шины шуршали по мокрому асфальту, и мы быстро приехали к одному из корпусов больницы. Двухэтажное здание делило хирургическое отделение и роддом. Поднявшись на второй этаж, мы нарвались на санитарку, распугивающую всех по разные стороны коридора и указывающую на время приема. Заметив Алана, она чуть приостановила пыл, но не забыла про вывешенное объявление, но замолчала, когда тот подошел, шепнул что-то на ухо и вложил в ее карман белого халата купюры.

– Пошли, нам сначала к врачу, – Алан прошел вперед по коридору и заглянул в одну из закрытых дверей, будто уже зная, что там находится.

Я прошел за ним и увидел сидящую перед столом молодую женщину в новеньком халате. Она подняла глаза на нас и холодно ответила Алану:

– Если вы имеете в виду поступивших ночью, то в 20 и 15 палате, но мы ждем рентген!

– Ах, вы до сих пор его не сделали? – Похоже он пытался улыбнуться, сделав несколько шагов внутрь.

– Вы на часы смотрели? 9 утра!

Видимо факт того, что произошла авария на это никак не влияло.

– А рентген у вас в другом корпусе за 500 метров?! – медленно и язвительно заметил Алан.

Врач на это не ответила, и поняв, что он вовсе и не собирался ее слушать, попыталась пригрозить ему, но он, не дожидаясь очередного "нельзя", скрылся, поручив мне добиться выписки.

– Извините его, – я обратил внимание на бейдж, – Татьяна Федоровна, как их состояние?

– Ты их сын? – врач стала искать что-то среди бумаг на столе.

– Это мой отец. – я присел на холодный металлический стул, -Вы могли бы выписать их под мою ответственность?

Врача почему-то это рассмешило. Наконец, видимо она нашла нужные бумаги, что искала и вместе с ними два паспорта. Заглянув для проверки, она передала их мне, и я принял это как согласие.

– Я, конечно, могу выписать, ваш друг вряд ли отстанет, да? – она открыла тонкую карточку, – Пациентка, Ольга, в порядке, столкновение было не сильное. А вашего отца нужно лечить. У него ушиб левого плеча, а главное вы знаете, что у него больное сердце?

– Да, я это знаю.

– Если бы знали, он принимал бы лекарства! – она неодобрительно посмотрела на меня, – Он когда-то перенес инфаркт, хотя я предполагаю у него синдром разбитого сердца, а…

Чтобы не слушать это, я вмешался:

– Можно вы напишите какое лекарство необходимо, и он будет принимать?

Доктор вырвала из блока разноцветный листок с рекламой какого-то видимо нужного средства в тюбике, чей бренд нуждается в распространении и, сделав запись, передала мне.

– Но этого недостаточно, – она стала листать что-то похожее на журнал, – Ваш отец не похож на иностранного гражданина. – врач указала наманикюренным ногтем на строку в журнале для подписи.

– Иностранного? – положив ручку, я открыл один из паспортов, что держал в руке, и только сейчас заметил, что он гражданина Чехии. Я обратил внимание на дату рождения, надеюсь это правда.

С документами я направился к палате, веселый голоса отца и его друга доносились из открытой двери, похоже Алан рассказывал, как встретил их общего знакомого. Я остановился на секунду, успокаивая свои мысли в голове, точнее утрамбовывая их в дальний серый угол и только после этого вошел: папа улыбался и шутил, но иногда на его лице в небольших ссадинах проскальзывала тень боли, его левая рука была перевязана, и Алан помогал надеть рубашку, обойдя раненую руку. Все это выглядело неловко и неумело. Я был очень рад видеть отца, не предполагая все это время, когда же он вернется и вернется ли. Он тогда почти сразу уехал, и теперь мне казалось, что я совсем недавно узнал, что он и есть мой отец, что это были не несколько месяцев, а все те же 15 лет и мы снова встретились, как первый раз.