Моей жене – Элеоноре.

Ольге Орловой – за помощь в подготовке к изданию.

Всем друзьям – за умеренную критику.

Эта книга вроде бы ни о чем. Даже весело читать про различные происшествия, что случаются с героем.

И любовь имеется. Разная. Взаимная. Непонятая. Невостребованная.

И жизнь не короткая. Но наступает минута, когда наш герой начинает чувствовать: на него надвигается. Он пытается бежать от этой опасности. Не получается.

Иногда все путается, заволакивает мозг каким-то туманом. И герой наш уже себя-то осознает с трудом. Но все равно ясно, что без любви жизни нет. Даже в такой большой стране, в которой герой долго проживал, любовь была. Просто ее постоянно рекомендовали не показывать. Лучше показывай энтузиазм.

Но любовь прорывается. Она часто нелепая и неудавшаяся. Но не исчезает, и до последних дней, уверен, он знает, что без любви жить невозможно.

По вечерам, уже в совершенной старости, герой наш сидит в кресле. Не может быть, чтобы его забыли. Вот, кажется, стучат.

– Входите! – кричит Маркел. – Дверь открыта.

– О-хо-хо, эх, ух, ух…

Эти и другие звуки несутся теперь из моей кровати. Это значит, я проснулся и собираюсь поменять место пребывания. То есть покинуть кровать, несколько шагов по комнате – и заняться анализом тела: все ли на месте. В смысле членов. Нет, не то, что вы представляете, дорогой читатель. Я имею в виду члены тела, разные. Ноги, руки. Шея. Голова. И главное – что там, в голове.

Да, пока не забыл. Зовут меня Маркел Казаркин. Так в школе меня называли.

Теперь о главном. Зачем я это пишу. И еще пытаюсь утомить тебя, дорогой читатель, чтением. Зачем?

Зачем – не знаю. Но! Доктор, который работает по вопросам старости (а есть и глазнюки, и ушнюки, и п…ки – эти по женскому делу), как бы его назвать… герпентолог[1], что ли? В общем, я у него был. Принес даже снимок мозгов. Моих, чьих же. А он ничего и смотреть не стал.

– Скажите-ка мне, голубчик, – говорит, – за какую футбольную команду вы болеть изволите?

Я от удивления ответил:

– За «Динамо», Москва. Болею аж с сорок четвертого года.

– Это хорошо. А по ночам часто встаете? Ну, по малой нужде, например.

Отвечаю:

– Да от двух до пяти раз, профессор.

– Вот-вот, я только два раза, но регулярно. Как говаривал наш вождь, Ленин… – тут он внимательно на меня посмотрел, прямо в глаза. На секунду мне показалось: я в ГПУ, – главное в нашем деле – пунктуальность, не правда ли?

И доктор залился таким смешком, что уж точно я решил: или я сошел с ума окончательно, или доктор сбрендил и ждет места в палате у коллеги Ганнушкина.

Дальше вопросы пошли и того хуже.

– А как зовут вашу супругу, батенька?

– Какую?

– Ну, с которой вы пришли и ждет она вас в коридоре.

– Да нет, не помню. Это которая, вторая или четвертая[2]? Доктор, вы меня просто с мыслей сбиваете.

– Голубчик, мне все ясно. У вас типичный склерозус вульгарис[3]. Скажу вам прямо: лекарств от этого недуга много. Есть и тибетская медицина. И вьетнамские иглотерапевты. В Абрамцево под Москвой бабка лечит травками. Пока никто не умер. Но – ничего не помогает. Вот, например, вам мышки снятся?

– Нет.

– Вот видите, не снятся. Значит, не так уж и страшно это недомогание. Мне, например, три раза в неделю снятся мышки. Что я вам все-таки, голубчик, посоветую. Есть только одно средство, не очень подтвержденное, может и недейственное, но в ряде случаев эффективное. Не удивляйтесь, не ахайте и не охайте. От неожиданности. Кстати, это мой метод. В США им активно пользуются. И денег мне, суки, не платят, хе-хе-хе.

Я чувствую, я вас заинтриговал. Да-да, батенька, так и надо по нашей деятельности эскулапа: напряги недужного – хворь и выйдет. Через что – никто не знает.

В общем, все просто. Берете толстую тетрадку, шариковую ручку и с утра записываете весь прошедший день. Все мелочи – и даже вещи, может, и неприятные. Например, раздоры с супругой. Днем эти записки перечитываете, дополняете и так далее. У вас начинают активно работать нейроны, мозговое вещество не закостеневает, и, глядишь, уже получается стройный рассказ, который ждет какое-либо издательство.

– Да о чем писать-то?

– О чем угодно. О друзьях. О своем самочувствии. О давлении и мочеиспускании пожалте. О баталиях с супругой. И многое, многое.

– Но, профессор, я же, во-первых, никогда ничего, даже анонимок, не писал. Во-вторых, я и помню мало что. И с друзьями почти не вижусь. Из-за их отсутствия.

– Нет-нет, вы попробуйте, не вы первый, не вы, бог даст, последний. Самое главное, даже не мучайтесь воспоминаниями. Простое, обыденное – оно и будет тянуть вас в развитие.

– Хм, гм, ох-хо-хо, – забормотал я.

Но иголочка-то уколола. И за ушком защекотало. И в паху, извините, потеплело. Что-то в этом предложении есть. Недаром, ох недаром профессор предлагает.

– А далее, например, возьмите блок вопросов, – продолжает профессор. – Ну-с, друзья. Что-то же вспомните? Или дамы. За вашу многолетнюю жизнь дамы, вероятно, бывали, а, сударь мой, хе-х?

– Да, что уж, конечно. Но надо же упомнить всех.

– Что, так много?

– Да нет, нет, доктор, просто не помню, были ли они вообще. И ежели были, что им от меня было нужно. Убей бог, не представляю. Может, денег?

– Да вы не волнуйтесь. Это все уже давно известно. Коснетесь вопроса, а далее все поплывет само собой. Еще и записывать не будете успевать. Помощницу потребуете. У нас был случай в старческом доме, на Кунцевской. Мы эксперимент со склеротиками (извините) проводили по части описания. Так дело до скандала дошло. А было все во времена славного, не к ночи упомянутого СССР.

Сподвигли мы одного ветерана – годиков ему уже было в те времена за восемьдесят пять – записывать вот свои жизненные пертурбации. Он вначале не хотел, потом – не помнил, затем как начал, как начал!

Потребовал помощницу, мол, рука писать устала. Потом сделался скандал: наш ветеран оживился и начал предлагать помощнице литературного профиля такое!.. Такое! Сначала Облздрав разбирался, потом дошло до Минздрава СССР, и попали его записки в ЦК. В отдел здравоохранения. Ох, ох был скандал. Нет, был скандалище! Эта дама оказалась изрядная, извините, сука. Подай ей, видите ли, квартиру. Да на Кутузовском проспекте. А не то эти записки пойдут в Европы, ООН и даже, может, в Израиль.