– То есть, вы сейчас скажете, что это со мной что-то не так? Гена уже выпил кофе и, теперь раздавил в кулаке пирожное.

– Не скажу. Но, вспомните вашего коллегу, Джонатан Керли, так кажется его звали, который в индивидуальном порядке отправился на Юпитер, он пробыл здесь дольше всех. А следующий за ним – вы.

– Так, значит, я всё-таки сумасшедший?

– Нет, но вспомните, что когда вы только прибыли на Астероиды, Юпитер ведь не казался вам таким близким? Я заинтересовался отчётами психологов, так вот, сделаны выводы, что у всех, работающих здесь в открытом космосе меняется восприятие окружающей реальности. Я вам больше скажу – у всех геологов такой сдвиг восприятия, что ещё чуть-чуть и уже не психологи, а психиатры будут нужны.

– А как же города на Юпитере? (На орбите Юпитера шесть орбитальных городов, самому первому более двухсот лет, и еще два строятся в настоящее время).

– Все они надёжно экранированы и никогда не поворачиваются прямо к поверхности. Хотя, возможно, новые исследования будут проведены и там. Непонятное и неизученное влияние космоса на психику здесь очень велико и может быть чрезвычайно опасно. Вы, Геннадий Петрович, подумайте, поработайте, и вот вам мой добрый совет – возьмите отпуск! Слетайте домой, хотя, можете и здесь пожить, близ Юпитера, но вот, в открытом космосе, я бы вам не советовал.

Батюков показал на пейзаж, расстилающийся внизу:

– Это что, я тоже один вижу?

– Ха-ха-ха! – Тимошко засмеялся: – Ну, что вы, Геннадий Петрович, в самом деле, зачем же сразу так мрачно, знаете, вот на Венере просто демографический бум какой-то произошёл, так там гораздо серьёзнее дела обстоят – там уже до «венерианцев» дело дошло, даже имена знают, НИИ Шукрачарьи планируют запустить… Так что, вы не волнуйтесь, и подумайте серьёзно об отпуске. Это я вам как ученый – ученому говорю…

Геннадий Батюков вернулся к себе мрачнее тучи и на следующий день заболел. Началась депрессия. Все валится из рук, то на всё вообще плюнуть хочется, то обида и злость разбирают. Вдобавок, неотступно сверлят мысли о додекаэдре: Что это? Что это? Что это? Гена даже разговаривать почти перестал. Остальные решили в душу не лезть, потому как, если, что и случилось – работа залечит. На работе, и правда, Гена отходил, тоска отступала, но всё чаще он вспоминал того австралийца с Земли – Джона Керли. И наконец, он понял, что надо делать. Батюков отдал свой рабочий жетон-карточку, чтобы коллеги отметили его на корабле, а сам остался с ночёвкой на астероиде. Это было возможно в комнате отдыха, но теоретически строго запрещалось правилами безопасности. Одинаково опасно и с метеорологической, и с радиационной точек зрения. Защитные поля охватывали слишком большую площадь разработок и не могли служить стопроцентным ограждением. Уровень защиты стоял на 60-ти процентной отметке. Гена решился на эксперимент чтобы узнать – что будет? Неужто, его тоже со всей дури потянет броситься на Юпитер? Он был уверен, что продержится силой воли, будет хвататься за крепежи, если припрёт. Но ничего не случилось. На следующий день, он сочинил, что у него свидание в другом секторе корабля, чем и друзей успокоил, и на базу опять не вернулся. Он лежал в прозрачной пластиковой палатке и слушал Юпитер, бесконечную какофонию его голосов. Вся печаль слетела, он лежал и удивлялся, как же раньше он не слышал всего этого, так заметен был разговор Юпитера и его спутников. Он почти понимал, но, в целом, смысл оставался неясен. Наутро заплясала стрелка дозиметра на скафандре, но Гена его сразу выключил, так как, понятно – прибор был неисправен. Он ждал весь вечер, уже с самого обеда чтобы скорее все уехали, чтобы можно было снова услышать Юпитер (а скафандр, вообще звуки не пропускал), его даже шатало от нетерпения, даже есть, он толком не мог, так хотелось поскорее остаться одному… Наконец, каждый коллега хлопнул его по плечу, желая нескучной ночи и все уехали, то есть улетели на большом глейдере. Гена лёг в своей палатке, снял шлем и тут же, как волны прибоя, но богаче, и громче, голоса Юпитера и его спутников хлынули ему в уши. А потом, Юпитер просто подошёл, и Гена, наверное, сознание потерял, потому что спросил:

– Значит, ты есть?

– Да, я есть, – ответил Юпитер.

И, Гена удивился, насколько все в мире оказывается правильно.

– А зачем ты пришёл?

– Затем, что ты меня ждёшь.

– Правда, – сказал Гена: – Я так давно тебя жду! Я хочу спросить, что это?

– Это меридианы мироздания, по ним циркулирует энергия.

– Значит, можно летать по ним?

Тут, в глазах у Гены, без предупреждения стали зажигаться формулы, огненные, они обжигали сетчатку под закрытыми веками, но Гена схватил планшет голосового модулятора и принялся отчаянно набивать символы, слагающиеся в полифонические уравнения перед его внутренним взором в черепной коробке. Какой-то частью сознания он понимал, что схватил такое облучение, что «мама не горюй» и, по всей видимости, уже выгорает сетчатка, но набивал и набивал ряды бесчисленных формул, только боясь не успеть, и если он не успевал то – изо всех сил зажмуривался, тогда формулы замедлялись, а когда догонял, то отпускал глаза и сжимал губы, чтобы только успеть…

Его нашли утром, а очнулся он уже в госпитале. Видеть не мог, и двигаться не мог, и вроде, был связан. «Я слепой и в психушке» – накатило страшное озарение, Батюков забился, руки освободились, но прибежали медики, сделали укол и, со словами: «Вы не волнуйтесь», снова связали. Он сразу заснул и проснулся снова в темноте, хотя теперь он ощутил повязку на лице, и осторожно высвободив руку, всё ощупал: лицо в бинтах, сам под капельницей. Полегчало, но страх остался. «Теперь комиссуют под вектор переквалификации, и всё…, фрилансером стать – тоже не выход… Допрыгался, прыгнул на Юпитер. Хоть вой теперь, Гена Батюков, бывший геологоразведчик». Потом, сняли повязку и он увидел, что лежит в палате, а напротив панорамное окно во всю стену, там сад, кусты какие-то и лужайка. Вошла медсестра в шапочке, вынула капельницу и дала таблетку, а когда она удалилась, Гена глазам не поверил – пришёл аватар корабля. Его звали Корней, но за глаза, всегда только – Пацан. Он был мировой парень, и для геологов точно свой. Сначала пришли шагающие ботинки, они громко шагали, даже если по траве шли, и уже в палате, над ботинками материализовался человек. Как всегда, в очках и в простой мятой одежде. Хотя – сам Корабль! К тому же – стерео-проекция, и на тебе, всё время в мятом… Одет в спортивные брюки, растянутую майку, и сверху наброшен медицинский халат, «снова мятый, хотя прачка сама всё гладила, наверно, ему дроны нарочно комкают», – подумал Гена. Поскольку, сам Корней – стерео-кино, рядом летел дрон-чемоданчик, который сразу подарил Гене яблоко. Корней всегда использовал такой приём, что его изображение было чуть шире нормального человека, и, поэтому он очень значительно выглядел, Гена вскочил, но Корней тут же вернул его обратно и сел рядом на табуретку.

– Ты молодец, Геннадий, что на поправку пошёл, хотя, Гена, меня ты так подвёл, как до тебя, ещё никто не подводил. Прямо не знаю, как отмоюсь – на всю Солнечную, теперь опозорен за халатность и невнимание. Тебе вот, тоже хотели умопомешательство, а то, и суицид приписать, так я же, Гена, дрался, как лев, и между прочим, я тебя отстоял, просто насмерть сражался… Так что, товарищ Батюков , если погонят меня теперь отсюда в аэротакси, это на вашей совести будет… – Так закончил он свою речь и подмигнул.

«Значит – не комиссуют», – понял Гена, и с души, ну, просто огромная глыба скатилась.

– Меня просили построже с тобой, и можно сказать, это я выполнил, – продолжал Корней, у него в руках появился планшет, тоже объёмно изображенный в 3-D.

– Твой пришлось уничтожить, так как дезактивацию он не прошёл, но не беспокойся, я всё в точности скопировал и запомнил.

Он увеличил монитор и, Гена будто снова оказался рядом с Юпитером в той палатке, он даже вздрогнул слегка.

– Вот тут ты вводишь ряд переменных коэффициентов, если, конечно, я правильно понял…– Начал Корней, и те формулы, о которых он говорил, тут же делались ярче.