Комок в горле Элоры стал слишком большим, чтобы его удалось проглотить. Даже дышать было трудно. Как она могла успокоить сестер, когда ею овладели те же мысли?

Дым шел с той стороны, где располагался их коттедж.

Элора вздохнула, когда волосы на ее коже встали дыбом.

– Уверена, все в порядке.

Ее сестры послушно кивнули, но, очевидно, ни одна из них не поверила. Она тоже не верила. Но что еще можно было сказать? Ноги, наверное, сами по себе несли ее ближе к коттеджу. Ближе к дыму.

Задорный смех и разговоры прекратились.

С каждым шагом они двигались быстрее, чем раньше. Ходьба становилась быстрее, а затем и вовсе перешла на бег.

Это не коттедж. Не кузница.

То, что она мысленно повторяла эти слова, ничего не изменило: каждый шаг вперед, казалось, только подтверждал худшие опасения.

Деревья в лесу были такими сухими. Малейшая искра могла бы их поджечь. Это должен быть лес. Искра от наковальни, вероятно, упала на кучу листьев.

Но…

Ее отец заметил бы. Он достал бы толстое одеяло, чтобы потушить искру.

Ужас пополз по пальцам Элоры и проник в руки. Грудь. Ноги.

Их отец был великим Теобальдом, величайшим бойцом на мечах и кузнецом во всей стране. Он мог выиграть любую дуэль, остановить любую угрозу. Он мог защитить их от чего угодно.

Дым продолжал клубиться над лесом. Потрескивающее дерево щелкало так громко, что девушка не слышала своих шагов.

Грейс начала плакать. Элора пыталась сглотнуть. Она отказывалась оглядываться на сестер. Просто летела по тропинке, стремясь опровергнуть ужасающие мысли.

Горел не коттедж. Не кузница.

И это определенно не ее родители.

Она замерла на месте, когда в поле зрения появился источник дыма. Сердце бешено колотилось, но это не имело значения, потому что она забыла, что такое чувства.

Все вокруг нее двигалось, но Элора словно отключилась. Должно быть, это сон. В реальной жизни такого не бывает.

Хлоя рыдала в носовой платок, крепко обнимая младшую сестру.

Искра от огня упала на тыльную сторону ладони Элоры. Обожгла. Покрутив запястьем, девушка отбросила тлеющий уголек. Но боль заставила ее признать правду, которую она едва могла принять.

Это не сон.

Элора ударилась коленями о сухую землю, и ее сотрясло тяжелое рыдание. Ставни коттеджа валялись в куче, слишком почерневшие, чтобы можно было догадаться, что когда-то их покрасили ярко-синей краской. Огонь, вероятно, начался внутри, потому что оставшаяся часть дома превратилась в сажу и обгоревшие доски.

Кузница была построена из камня, а не дерева, но даже она сильно пострадала. Сундук отца со старой одеждой так сильно обгорел, что девушка едва могла разглядеть металлический замок, прибитый спереди. Одежда пропала.

Из кучи почерневших досок торчал серебряный молот отца. Его рукоять поглотило пламя.

Элора сосредоточилась на инструментах, чтобы не обращать внимания на тела.

Но даже если она не смотрела, все равно чувствовала их. По правде говоря, девушка увидела их еще до того, как заметила ставни, или ослабленные струны арфы, или что-либо еще.

Там, где расплавилась плоть, виднелись кости. Отец прикрыл мать своим телом. Но это их не спасло. Теперь остались только трупы.

А потом она все осознала.

С ее губ сорвался вопль, а грудь пронзила боль. Элора не могла даже вздохнуть между рыданиями. Колени проваливались в грязь, когда она подползла к сестрам.

Они прижались друг к другу. Каждая упавшая слеза могла принадлежать любой из них.

По крайней мере, огонь поутих. Больше никому в деревне не угрожала опасность.

Но разве это имело значение, когда родители погибли?

Их имущество, их кузница, все, что у них имелось… пропало.

Обнимая сестер, Элора могла думать только об одном. Она была самой старшей. Их отец больше не мог их защищать. Теперь ее работа заключалась в том, чтобы присматривать за ними.

Письмо от мистера Мерсера, выглядывающее из-под корсета, казалось, обжигало ее кожу. Только одно могло их спасти.

Другие жители деревни прибыли вскоре после Элоры и ее сестер.

Они отстранили их друг от друга и предложили свежие носовые платки. Миссис Рольф помогла Элоре смахнуть сажу с юбки. Все выражали соболезнования.

Никто не сказал ей этого в лицо, но Элора слышала, как несколько человек говорили о том, как ей повезло, что она уже договорилась о браке. Будто она и ее сестры тоже погибли бы, если бы не мистер Мерсер.

С наступлением вечера миссис Рольф провела осиротевших сестер в свободную комнату в своем доме. Она пожелала им приятных снов, что было совершенно бесполезно. Наверняка этой ночью они вообще не смогут уснуть. Или вообще никогда.

Боль пронзила грудь Элоры, когда она расчесывала спутанные волосы Грейс. Может, дело было в освещении, но теперь волосы сестры казались темнее. Красные оттенки, которые обычно виднелись в прядях, стали… почти тусклыми.

Хлоя сидела на углу кровати, снимая и снова надевая один и тот же носок, и глядя в никуда.

Откашлявшись, Элора попыталась заговорить. Ее голос звучал странно. Он был отрывистым, жестким, еще немного и надломится.

– Разве ты не говорила, что нашла в развалинах записку, Хлоя? Что там написано?

Хлоя вздрогнула, после чего едва заметно пожала плечами.

– Пустяки. В ней говорилась какая-то чепуха о том, что пожар был местью за смерть тролля. Должно быть, это одна из поэм в моей коллекции. – При упоминании о своих стихах она вздрогнула еще сильнее, чем раньше.

Теперь все поэмы исчезли. Остался только пепел. Как и от книги рисунков Элоры. У нее не осталось даже рисунка рыцаря, которым она так восхищалась. И старой одежды отца.

Все пропало.

Грейс подтянула колени к груди и бросила на старшую сестру испытующий взгляд.

– Я не должна грустить, что моя арфа уничтожена, верно? Мы потеряли отца и мать. – Ее подбородок задрожал, когда она выдавила из себя последние слова. – Арфа не должна иметь значения.

Первой расплакалась Хлоя. Она свернулась калачиком в углу кровати и крепко сжала в кулаке прядь светлых волос.

– Мне нужны мои поэмы. – Ее рыдания сотрясали кровать. – Мне потребовались годы, чтобы собрать эту коллекцию, и… – ее глаза расширились, когда она посмотрела на своих сестер. Девушка поджала губы точно так же, как их мать чуть раньше днем. Хлоя зарылась лицом в одеяло, так что ее слова были едва слышны. – Я даже написала несколько собственных поэм. Отец всегда поощрял это, особенно мои стихи о Фейрии. Я никогда никому их не читала, потому что они казались довольно посредственными, но теперь их нет. А я даже никому их не показывала.

Элора проводила младшую сестру на кровать, после чего села за маленький письменный стол. Она разгладила свежий кусок пергамента, который миссис Рольф дала ей. Как и в коттедже, Элора чувствовала себя оторванной от мира. Трагедия, видимо, лишила ее эмоций, так что она могла смотреть на все ясным взглядом. От этого ее разум стал тверже, чем когда-либо.

Не потребовалось усилий, чтобы говорить ровным тоном.

– Нет ничего плохого в том, что ты грустишь по своим поэмам.

– По маме и папе я грущу больше. – Хлоя выпрямилась, слезы ровными дорожками текли по ее щекам.

Кивнув, Элора сказала:

– Я знаю. – Она уставилась на чистую страницу перед собой, подавляя любое чувство сожаления. – И, Грейс, ты имеешь полное право грустить по своей арфе. Как только я выйду замуж, то буду экономить все деньги, которые даст мне муж, пока не смогу купить тебе новую.

– Но кто будет меня учить? – голос Грейс прозвучал тише писка.

Элора стиснула зубы, глядя на пустую страницу. Написать письмо должно быть легко. Ей просто нужно выбрать дату свадьбы. Чем скорее, тем лучше.

Вместо этого она забралась на кровать и обняла сестер. Возможно, у них больше и не было родителей, но они все еще были друг у друга.