– А что, видели, как я хазарину между лопаток попал?

– Да-а? – удивился Житко. – А я думал, что я.

– Ну ты, – покладисто согласился Трегуб. – Но я в него ведь тоже попал, и вас я нашёл. А насчет хазар ты, Путята, не прав. Стан у них в поле за Паучьей засекой. А у самой засеки в лесочке хазары засаду устроили.

– А ты откуда знаешь? – заинтересовался Путята.

– Так видел я ночью огни стана. А на засаду хазарскую случайно наткнулся. Вначале подумал, что это вы костёр разожгли. А как понял, что это хазары, так сразу дёру дал. Вот корю себя, что не удержался и стрелу пустил. Охнул там кто-то, может – попал. Теперь хазары будут думать, что за ними идут по их следу. Осторожней теперь надо, и в следующую ночь лучше к ним не приближаться.

– Значит, будем осторожней, – вздохнул Житко. – А завтра должны уже и воины нас догнать.

Глава 5

Агапе сидела на войлоке рядом со спящим Единцом, и её время от времени пробирала дрожь, но это было не от холода. Агапе было страшно. Весь день она бодрилась, вселяя в себе уверенность, что их скоро освободят, но уже проходит ночь, а отца всё нет. Ей стало страшно, как стемнело. Подошёл Куреп, грубо схватил Младу за косу и утащил к себе в шатёр, а в соседний хазары привели Агапе с прижавшимся к ней от испуга Единцом.

Она ожидала, что с наступлением темноты вот-вот раздастся шум битвы, и войско северян нападёт на хазар, но кругом было тихо, и только из соседнего шатра раздавались крики, стоны и плач Млады. Когда всё стихло, Агапе осторожно выглянула из шатра. Рядом с шатрами два воина сидели у тлеющего костра и изредка подбрасывали в него сучья, после чего костёр ярко вспыхивал, а затем опять продолжал искрить прогорающими углями. Невдалеке горели такие же тусклые костры, и только из-за горизонта долетали яркие всполохи зарниц.

Агапе опять села рядом с Единцом и стала ждать рассвета. Спать совершенно не хотелось. Под утро прискакали какие-то всадники, и в стане хазар началось движение. Занавеска входа шатра откинулась и хазарин грубо схватил за руки Агапе и Единца и подтащил их к повозке. Их уже не связывали. К ним подошла Млада. На лице у неё был кровоподтёк, а руки и шея были в синяках.

– Больно, Млада? – Единец осторожно дотронулся до синяка на шее.

Сестра не ответила, а уткнувшись в ладони, горько зарыдала. Агапе обняла её за голову и прижала к своей груди:

– Поплачь, поплачь – всё полегче будет. Главное – мы живы. Скоро нас освободят и всё закончится.

Млада отстранилась от Агапе и вытерла слёзы:

– После всего, что было ночью, мне уж всё равно. Жить не хочется. Был бы нож – и этого гада убила бы и себя. Да и не верится мне, что выручат нас.

– А ты верь! Мой отец рассказывал, что он и твоего отца Древана, и дядю твоего Бажена, первую жену свою, да и многих других из полона спасал. И нас спасёт, а северяне ему помогут.

– Да где ж они, северяне-то? – простонала Млада.

Стан хазар быстро сворачивался. Хазары суетливо бегали, сворачивали шатры, тушили костры и запрягали коней. К шатру Курепа подвели двух коней, между которых, как в люльке, лежал раненый воин.

– Млада, посмотри туда! – Агапе указала на лежащего хазарина. – Как думаешь: кто его так? А может северяне не так уж и далеко? А иначе чего они так замельтешили?

– Хорошо бы, – вздохнула Млада.

Куреп вышел из шатра. Он был недоволен. Молодая славянка ночью не отвечала на его желания и была намного хуже его наложниц. Не было сладострастия от поцелуев. Он впивался в её влажные губы, но поцелуи не были сладкими, как ожидал он, а какими-то пресными. Да и не целовала она его, а старалась отвернуться от его губ. Если бы она сопротивлялась, но была безразлична, и Куреп чувствовал, что девчонка ждала, чтобы всё скорей закончилось. И от того, что она безразлична ко всему, он ещё крепче сжимал её хрупкое тело и руки, кусал её за шею и за губы. Да ещё эта весть о раненом воине, стоны которого тоже раздражали Курепа.

Разъярённый всем этим, он смотрел на стоявшего перед ним Бураша:

– Что случилось? Почему он стонет?

– Караману стрела попала в живот.

– Какая стрела? Что ты несёшь?.. – зарычал Куреп. – Я вас направил охранять пути подхода со стороны славян, чтобы мы не прозевали возможной погони с их стороны. И что я слышу? Что прилетела стрела и попала Караману в живот! Она сама прилетела? Для чего вы там были, а? Как вы могли проспать врагов?

И уже тихо и зловеще произнёс:

– А может – вы действительно там спали?

Бураш, предчувствуя нехорошее для себя, начал оправдываться:

– Но он прискакал со стороны нашего стана. Мы думали, что кто-то скачет к нам с какой-то вестью. А в темноте было не разглядеть.

– Так сколько их было?

– Один.

– И ты хочешь сказать, что этот, кто попал в темноте в Карамана, объезжал ночью место, где мы безмятежно спали?

Этот вывод озадачил Курепа. Один воин в погоню не пойдёт. Выходит, что это был лазутчик. А если есть лазутчик, то может быть и дружина славян. А это значит, что они могут попытаться отбить полон, и тогда его не продашь, и не будет у Курепа денег, тем более не удастся получить выкуп за эту славянскую кошку. Куреп взглянул в её сторону: сто золотых монет на земле не валяются. Надо срочно уходить дальше в степь. Так далеко славяне не сунутся. Опять раздались стоны Карамана.

– Как он? – Куреп взглянул в сторону раненого. – Выживет?

Бураш отрицательно покачал головой:

– Вряд ли.

– Значит, не жилец. Отвези его и … – Куреп многозначительно поглядел на Бураша. – Чтоб не мучался.

Подошёл хмурый Олу-Ата:

– Чего так рано поднялись? Что за суета?

– Ночью славяне вокруг нашего стана шастали. Одного воина стрелой подбили. Надо подальше в степь уйти от этих лесов и перелесков, где в каждом из них можно спрятаться и устроить засаду. В степи славяне не воины.

Олу-Ата удручённо покачал головой:

– Не нравится мне всё это. Эти северяне могут больно кусаться. Трудно нам будет с ними в будущем, а сегодня жди нападения. Если днём будет тихо, то нападут ночью. Пусть твои воины ночью не спят, а то могут не проснуться.

– А твои?..

– Я покидаю тебя. Я не могу рисковать своими воинами из-за твоего полона.

Олу-Ата повернулся и пошёл прочь. У Курепа заходили желваки на скулах. Сквозь зубы он тихо процедил:

– Трус.

Как можно бояться этих славян, когда они разбегаются по своим лесам при появлении хазар? А как же тогда погибшие воины Олу-Ата из непобедимой тысячи? У Курепа пробежал холодок по спине. Ему показалось, что из ближайшего леска на него смотрят тысячи глаз и направлены в него сотни стрел.

– Куреп! – за спиной стоял Бураш. – Карамана больше нет.

– Почему мы до сих пор не тронулись в путь? Почему мы стоим? – округлив глаза, заорал Куреп.

Таким злым Бураш не видел его давно. Он вскочил на своего коня и поскакал подгонять людей, лишь бы поскорей убраться с глаз Курепа.

Млада с ненавистью смотрела за всеми действиями хазар, а потом с сожалением произнесла:

– А может мы зря отказались от побега, а?

– Ты что, Млада? Поймали бы – убили бы, – возразил ей Единец.

– Так надо ещё поймать. А по мне – лучше уж смерть, чем с этим… Ночью…

* * *

– И-и-и, хлюп. И-и-и, хлюп.

Вячеслав открыл глаза. Солнце уже появилось над горизонтом, и было уже светло. Часто дышащая и мокрая от слюней морда Серко, обнюхивая, уткнулась ему в лицо. Вячеслав отвернулся от волка, и Серко от него отстал.

– И-и-и, хлюп. И-и-и, хлюп.

Вячеслав приподнял голову. На лавке в середине ладьи спиной к нему сидели Сивояр и Василь и размеренно гребли вёслами. Вячеслав посетовал на себя: что же он сразу не распознал этот скрип уключин. Он хотел уже подняться, но слова Сивояра заставили замереть:

– Я вот думаю, а может мы зря взяли с собой отроков? Что ждёт нас в пути? А вдруг и не вернёмся живыми? Ну ладно мы, в жизни всякое было: и хорошее, и плохое. Всё видели, многое пережили, и умирать не страшно. А им каково? Видишь, как умаялись.