Интересно, когда это к нам обращались и кто им так отвечал? Точно, не я.

Выглянув из кабинета, позвал секретаршу.

– Светлана Николаевна, на минутку…

Наша пламенная антисемитка тотчас же явилась. Хорошо, что без револьвера.

– Что Олег Васильевич?

– Светлана Николаевна, а к нам обращались из французской газеты? – поинтересовался я.

– Обращались, – любезно ответила секретарша. – Вчера позвонили по телефону, просили назначить встречу, но я отказала. А тут они принялись спрашивать – будут ли официальные комментарии по поводу уплаты советским правительством по французским кредитам? Но я ответила, что не знаю. И вообще, мы частная фирма, не наше дело обсуждать правительство и давать официальные комментарии. Но журналисты такие наглые, начали от меня чего-то требовать… Ну я их и…

– По матушке? – вздохнул я.

– Нет, что вы, как можно? – сделала честные глаза секретарша. – Я их и всего-то попросила…

Секретарша отчего-то замялась, но особого смущения не выразила. Пришлось подпустить металл в голос.

– Куда вы их попросили?

– Ну, я их попросила пойти к Кулнэ.

– Кулнэ? Ни разу не слышал. Это на каком языке матюг? – заинтересовался я.

– Это не мат, товарищ Кустов. Кулнэ – это женщина-рыба.

– У кого? На каком языке?

– У манси. Манси – это народ такой, – принялась объяснять женщина, но я ее опять перебил. – Ну, я знаю, что манси – финно-угорская народность, проживающая в Сибири. Чего вы журналиста к рыбе послали?

– Так вы же сами нам приказали нецензурно французов не посылать. Вот я их и послала к Кулнэ.

Я посмотрел на Светлану Николаевну. Вообще-то, я ее понимаю. Журналисты народ вредный и въедливый, кого угодно достанут. Но Светлана-то Николаевна, хоть и подпольщица, борец с Колчаком, женщина интеллигентная, гимназию в Тобольске заканчивала!

– Светлана Николаевна, вы понимаете, в чем ваша главная ошибка? – поинтересовался я тихим и, стало быть, очень противным голосом.

Моя секретарша сделала вид, что ей стыдно, потупила голову и тоном нашкодившей, но очень хитрой старшеклассницы, сказала:

– Не смогла соблюсти революционную выдержку.

– Ответ неправильный, – выдохнул я.

– Тогда не понимаю, – искренне призналась она.

– Вина ваша не в том, что журналиста к рыбам отправили, а в том, что вы мне об этом не доложили. Я открываю газету – а там наше торгпредство поминают. Оно нам надо? Отобьюсь, конечно же, не в первый раз, но мне хотя бы знать, что же случилось во вверенном мне заведении.

– Вот, теперь поняла, осознала, – кивнула Светлана Николаевна. – Сама бы за такое своего подчиненного вздрючила… – Призадумавшись, женщина хмыкнула. – А ведь я поняла, отчего я вам не доложила. Сама когда-то принимала решения, не посчитала нужным сообщать. И какое придумаете наказание? Выговор? Или полы?

Ох уж эти полы! Понимаю, я где-то нехорошо поступил, приказав женщине мыть полы на пару с «залетчиком», но она сама виновата – незачем было спорить с начальником, да еще в присутствии коллектива. Правда, в знак протеста перед начальником-самодуром полы и окна в торгпредстве принялись мыть все женщины (включая Наталью!), а также примкнувший к ним Александр Петрович. Если честно, мне было немного стыдно, но отменять свое решение я не стал, а иначе начнут по любому вопросу устраивать профсоюзные собрания.

– У меня не торгпредство, а этнографический музей имени князя Тенишева, с лингвистическим уклоном… – вздохнул я. – И полы вы не одна мыли, а вместе с трудовым коллективом. Сплачивает, знаете ли, физический труд.

– Только не говорите – блин. – усмехнулась секретарша. – Это тоже эвфемизм нехорошего слова. Вон, Александр Петрович теперь, чуть что – все блин, да блин.

– Зато матом не кроет, – усмехнулся я и спросил. – И чего же эта… как там ее? Кулмэ, рыбой стала?

– Она поначалу была женщиной, ее хотел взять в жены болотный дух – не помню, правда, как его имя, но она отказалась, – охотно пояснила женщина. – За это он ее в женщину-рыбу и превратил. Наш преподаватель этнографией увлекался, а я ему помогала. Кстати, мы и в этнографическое бюро анкеты отправляли, и сообщения о манси.

Я только махнул рукой. Подобрали мне сотрудников НКИД… Вон, посылают журналистов… к женщине-рыбе. Но хоть не на три буквы, и то ладно. И наказать-то как-нибудь надо.

– Ладно, на первый раз делаю вам замечание, – решил-таки я. – Будем считать это издержками и недопониманием. Главное, что вы поняли, что поступили неправильно.

Показалось мне, или нет, но Светлана Николаевна вздохнула с облегчением. Мытья полов она бы не испугалась, но самодур-начальник может и с работы выгнать. У нас ведь не государственная организация, а частная, и я, стало быть, не обязан печься о благополучии подчиненных.

– Олег Васильевич, если хотите, я вам могу переводы статей из газет сделать, – предложила Светлана Николаевна. – Я для Александра Васильевича работу делаю, но у меня ум за разум заходит.

– А что за работа? – заинтересовался я.

Товарищ ротмистр к порученному делу отнесся очень серьезно. Закупил все монографии семейства Кюри, сборники статей и, даже добыл подшивки старых журналов «Nature» со статьями Резерфорда. «Nature», хотя и считается научно-популярным журналом, но для невежд, вроде меня, сойдет и для Политбюро тоже. А еще он приобрел «Comptes rendus de l’Académie des Sciences»[2] со статьями физиков и «Journal de Physique et Le Radium»[3]. Вот этим может и сам Иоффе заинтересоваться, и ученикам дать почитать.

– Лабораторные журналы и отчеты института Кюри, – сообщила Светлана Николаевна, потом пожаловалась. – Отчеты я кое-как перевела, а вот с лабораторными журналами плохо. Сплошные цифры, какие-то сокращения.

М-да… Увлекся Александр Васильевич, определенно. Вряд ли отчеты, а уж тем более лабораторные журналы поймет неспециалист. А журналы, как мне кажется, и специалист не поймет. Но если уж раздобыл, не возвращать же обратно? Да, а зачем переводить-то было? Пусть на «Большой земле» разбираются. Впрочем, Книгочеев человек основательный. Видимо, хотел сделать предварительную оценку своих приобретений, а с языком не очень в ладах. Но он же как-то умудрился приобрести всю эту… Нет, пока не могу сказать – макулатура это, или стоящие документы.

Надо будет выяснить – у кого экс-жандарм покупал отчеты? Этак и наследить можно. Впрочем, Книгочеев волчара битый, должен принять меры предосторожности.

– Лабораторные журналы можно не переводить, – приказал я секретарше. – . Скажите Александру Васильевичу, что он молодец, пусть продолжает работать в том же духе. И пусть он ко мне зайдет.

– А еще, можно вопрос? Или просьбу… – Стушевалась Светлана Николаевна. – У вас нет ли какой-нибудь работы поинтереснее? Понимаю, я сюда секретаршей направлена, но скучно мне. Я бы не в ущерб основной работе.

Ишь ты, скучно ей. Того и гляди, попросится в помощь к Петровичу – создавать боевую группу и заготавливать оружие для разгрома обнаглевших контриков. Исаков, хоть и шифруется, но от дамы сердца мелочи не ускользнут.

– Подумаю, – кивнул я, показывая, что секретарша может занять свое место в приемной – комнатушке, смежной с моим кабинетом.

Когда Светлана Николаевна вышла, я призадумался. А ведь темная лошадка моя секретарша. Я знал, что она в прошлом подпольщица, была на связи с самим Смирновым- не того, что в Смоленске, а того, кто руководил Сиббюро ЦК РКП (б) и организовывал борьбу против Колчака. Если подумать, именно товарищ Смирнов обеспечил для Тухачевского победу в Сибири. И похоже, что Светлана Николаевна не рядовая подпольщица, раз говорит, что сама когда-то принимала решения, что «вздрючила бы подчиненного». Для руководящего работника перевод в секретарши – явное понижение. Но советское торгпредство в Париже – это вам даже не канцелярия губкома партии, а что-то повыше. Девочки-машинистки – Маша и Даша, особый случай, но все равно – брали с расчетом, чтобы и французский язык знали, владели стенографией и на машинке печатали. Возможно, я уже начинаю страдать паранойей, но вполне возможно, что Светлана Николаевна приставлена ко мне не просто как секретарша, а как наблюдатель. Вопрос только – кем? Может, поручить Исакову выяснить – на кого работает дама его сердца? Нет, обидится бывший штабс-капитан, а мне от него еще работа нужна.