По дороге я пытался придумать, как бы повежливее пригласить Катерину к себе, и вспоминал, нет ли в квартире разбросанного белья и прочих безобразий, но курсантские привычки взяли своё, и всё оказалось в порядке.

Так в мою жизнь вошла Катерина.

Это была очень странная связь. Она знала обо мне почти всё, а я о ней – ничего. Она могла оставаться у меня на две-три ночи подряд, а могла исчезнуть на неделю и даже на месяц. Номер её мобильного я, конечно, знал, но, чаще всего, на мои звонки она просто не отвечала. В конце концов, я смирился и ждал, пока позвонит она.

О себе Катерина ничего не рассказывала, я даже не знал, есть ли у неё муж и дети. Обручального кольца она не носила, домой при мне не звонила ни разу. Не знал я и то, кем она работает в правительстве Москвы. Деньги у неё явно водились, и побольше, чем у меня, но Катерина вела себя тактично, и денежный вопрос никогда нас не разделял.

Та, первая ночь у нас получилась довольно обыкновенной, и поначалу я списал это на шампанское и на то, что мы ещё плохо знали друг друга. Но потом оказалось, что Катерину секс вообще интересует сравнительно мало, и в постели она холодновата и суховата. Но, вероятно, считая, что мужчине секс необходим, она никогда не уклонялась от него, старательно делая что положено. И это тоже было загадкой: то ли у неё был неведомый, но яростный любовник, на которого она тратила все силы, то ли была такой по природе.

Гораздо больше Катерине нравилось заниматься благоустройством моей квартиры: покупать шторы, посуду или бытовые мелочи, готовить. У неё были свои ключи, и, возвращаясь с работы, я часто заставал её на кухне в переднике в разгаре приготовления очередного феерического блюда, рецепт которого был найден в Интернете. Но, правда, без предварительного звонка она никогда не приезжала.

«Идеальная подруга, – со смешком подумал я. – Вот только зачем я ей нужен?»

В тот вечер мы ужинали на кухне. Катерина очень любила рыбу, я же после училища и армейских столовок переносил её с трудом, но кривить физиономию было бы хамством, тем более что приготовлено было действительно отлично.

Я убрал со стола и подал кофе. Катерина потянулась за бутылкой «Бейлиса». Это означало, что она собирается остаться на ночь. Впрочем, бывали случаи, когда она по неизвестной причине вдруг меняла своё решение, вызывала такси и уезжала. По негласной договорённости расспрашивать её о причинах таких поступков не полагалось.

– А я в командировку лечу, – сообщил я, допивая кофе.

– Куда на этот раз? – без особого интереса спросила Катерина.

– На Мальту, на месяц. Что тебе привезти оттуда?

– С Мальты? Ничего. Оттуда везти нечего, была я там. Скучное место, курорт плохой. Купаться особенно негде, смотреть нечего. Ну дня на три можно поехать, это максимум.

– Неужели так плохо? Расскажи о Мальте, мне сейчас всё интересно, я там не был.

– Да говорю же, нечего рассказывать. Остров маленький, мне с воздуха показалось, что аэропорт занимает чуть ли не половину, камень кругом, зелени мало, летом очень жарко. Ну старый город, церкви, сувенирные лавки, ресторанчики морской кухни. Всё как обычно. Понимаешь, когда много ездишь, с какого-то момента всё сливается. Что Таллин, что Брюссель, что Валлетта – какая разница? Наверное, в своё время я поездками за границу объелась. Не представляю, что ты будешь в этой дыре делать целый месяц.

– Буду работу писать о войне в Северной Африке. На Мальте базировались британские самолёты-торпедоносцы, которые охотились на итальянские и немецкие корабли. Вот о них.

– Это Первая или Вторая мировая?

– Вторая, конечно.

– У меня с историей совсем плохо, а уж с военной и подавно. Пробовала я твои статьи читать, но, извини, не осилила. Скучно и непонятно. Какой-то язык тарабарский… «Располагаемый наряд сил и средств». Нормальные люди так не говорят.

– Не извиняйся. Если читателю скучно, виноват не он, а автор. И потом, я же не Дюма…

– Об этом я, положим, догадываюсь. Но ты лучше объясни, почему так получилось, что у нас нет хороших книг о Второй мировой? Вернее, не так. Художественная литература – лучшая в мире, а вот военно-историческая не задалась. К примеру, у англичан есть Лиддел Гарт, все знают книги Ширера о Третьем Рейхе. Он, кстати, кто, немец?

– Американец.

– Ну неважно, пусть американец. А у нас – ничего. Даже воспоминания великих полководцев как будто написаны одним человеком, каким-то пыльным и занудным языком. Но ведь были же у нас Тарле, Манфред, Скрынников, наконец. А тут – такая война, а у историков – пшик.

– Ну, барин, ты задачи ставишь! – крякнул я и почесал в затылке. – То есть ты, конечно, права, всё так и есть, но вопрос не по чину. Тебе бы с Дядей Фёдором поговорить…

– Это ваш генерал?

– Да.

– Ну его, лучше ты ответь. Ну есть же у тебя какие-то мысли об этом?

– Причин много. Во-первых, секретность. Любят у нас архивы секретить – спасу нет. А без работы в архивах что напишешь? Всё боятся: как бы чего не вышло. А многие архивные дела просто не разобраны. Лежат офицерские полевые книжки с войны, многие уже и не читаются, ведь писали донесения тогда простым карандашом, иногда – химическим. Выцвело всё, грифель осыпался. То есть эти документы как бы есть, но на самом деле их уже нет. Во-вторых, много лет боялись что-нибудь не то сказать про наших новых братьев по соцлагерю, а ведь если разобраться, картина получается невесёлая. Про немцев я даже не говорю, но вот чехи всю войну спокойно клепали оружие для Вермахта, а словаки вообще находились в состоянии войны с СССР. Болгары и румыны вступили в войну на стороне немцев, про зверства венгров и говорить нечего, их даже в плен старались не брать, такое зверьё было… Только югославы дрались с фашистами по-настоящему, да и то не все. Хорватские усташи, например, собирались уничтожить всех сербов. Вообще всех, представляешь? Восьмисот тысяч человек – как не было… Хотя сейчас начинают выходить интересные работы, наверное, надо подождать…

– Да мы-то подождём, – вздохнула Катерина, – мы и так знаем, что к чему. Нам бы не упустить тех, кто сейчас в школу ходит. Приходилось тут общаться со школотой, ведь это жуть кошмарская! Потом поздно будет… Ладно, что это я на тебя накинулась, как на врага народа? Ты когда летишь?

– Через два дня.

– Собери, что надо постирать и погладить.

– Да я сам…

– Сам он… Сказано: собери!

– Есть, мэм!

– Так-то лучше. Люблю военных!

– Что, всех?

– Некоторых. Список представить?

– Обязательно.

– А ху-ху не хо-хо?

– Хо-хо.

– Ну тогда отправляйся в душ, а я тут приберу немножко.

Перед командировкой Катерина не пришла попрощаться и даже не позвонила. Ну и ладно, я привык к её причудам, да и не на войну еду.

Раньше я любил командировки и вообще поездки, неважно куда, лишь бы увидеть новые места, новых людей. А с некоторых пор – как бабка отшептала – стал домоседом. Однажды, листая каталог юбилейной выставки Левитана в Третьяковке, я прочитал про искусствоведа, который посвятил жизнь изучению картин Исаака Ильича. Он описал все его работы, разобрал до тонкости каждую картину, каждый мазок. Между прочим, этот человек был фантастическим домоседом, предложение поехать на дачу повергало его в ужас. Так и прожил всю жизнь в своём кабинете, работая над длинными, скучными и никому не нужными монографиями. Второй Левитан так и не явился, а обычному посетителю музея все эти искусствоведческие тонкости попросту не нужны. Ещё несколько лет назад я посмеялся бы над чудаком, устроившим себе добровольное заключение, а сейчас, пожалуй, нет. В одиночестве есть определённая прелесть, а свой дом есть свой дом.

Теперь перед очередной поездкой я испытываю неприятное, сосущее, изматывающее волнение, хотя повода для беспокойства и нет. Злюсь на себя, но поделать ничего не могу. Это только в книжках люди управляют своей психикой, как смартфоном – хочешь так настроил, хочешь этак. Зато уже в Аэроэкспрессе беспокойство отступает: механизм путешествия уже вступил в работу, расслабься и получай удовольствие! От тебя уже ничего не зависит.