Сулейман страдает подагрой, и во время жестоких приступов теряет человеческий облик. Ни один целитель не способен облегчить его муки, и вот, головы учёнейших лекарей гниют у ворот в царский дворец, насаженные на копья. Теперь султан, ослеплённый яростью и болезнью, решил истребить орден святого Иоанна, последнее препятствие на пути превращения Средиземного моря в турецкое озеро. К тому же, в недобрый час одна из наших военных галер потопила судно, шедшее в Константинополь с товарами для гарема. Главный евнух и жёны султана в ярости и требуют мести…

Войны не избежать. Я получил тайное послание от наших лазутчиков в столице Порты, которые скрывались под видом венецианских купцов. Двое из них были схвачены и приняли мученическую смерть – им влили во рты расплавленный свинец. Но ценой их жизней стало знание. Ныне мне ведомо, что Сулейман поручил командование своей пехотой Мустафе-паше. Может, кто-то из старших рыцарей ещё помнит этого дьявола по Родосу. Флотом же командует адмирал Пияле Мехмед-паша, любимец Сулеймана. Привязанность султана к нему столь высока, что он отдал замуж за адмирала свою внучку, дочь Селима. Пияле по национальности не турок, а мадьяр, ребёнком захваченный в плен и обращённый в ислам. Влияние этого человека при дворе очень велико, это опытный военачальник, хитрый и двуличный царедворец.

И Пияле, и Мустафа считают себя главнокомандующими и будут грызться, подобно псам, приписывая себе все победы, а сопернику – поражения. В их распрях наша надежда. Но истинным начальником турецкого войска всё же будут не они, а жестокий пират по прозвищу Драгут, бейлербей[14] Алжира и паша Триполи. Драгут – непримиримый враг христианства, потому что однажды угодил в плен и четыре года провёл гребцом на христианских галерах. Только железное здоровье и фанатичная злоба помогли ему продержаться так долго. В конце концов, его выкупил турецкий адмирал Хайреддин Барбаросса.

И вот теперь вы, братья, собравшиеся в главном храме ордена, церкви святого Лаврентия, должны утвердить принятое мной решение, от которого будет зависеть всё.

– Брат Жан, позвольте узнать, известны ли силы турок? – спросил кто-то из рыцарей.

– Частично известны, – ответил Валетт. – Около семи тысяч янычар, девять тысяч сипахов,[15] четыре тысячи исламских фанатиков, которые не боятся боли и смерти, потому что идут в бой, накурившись гашиша, и десять тысяч простых воинов. Сколько человек приведёт с собой Драгут, я не знаю, зато наши лазутчики сумели посчитать, что на галеры погружено сто тысяч пушечных ядер и пятнадцать тысяч квинталов[16] пороха.

О силах ордена на острове я говорить не буду, они вам известны. Скажу только, что все мои просьбы о помощи пропали втуне. Одни христианские государи заняты братоубийственными войнами, как Карл V против Франциска I, другие взирают на наши беды равнодушно, а третьи, подобно королеве-еретичке Елизавете Английской, не станут помогать католикам. Наместник Карла V на Сицилии опасается, что следующей целью Сулеймана будет его остров, поэтому значительной помощи от него ждать не стоит. Вы знаете, что орден беден – многие его командорства и приораты отняты у него обманным путём или конфискованы, а поток респонсий[17] превратился в жалкий ручеёк, поэтому на наёмников рассчитывать мы не можем. Но даже если бы каким-то чудом необходимые средства нашлись, времени на вербовку уже нет. Враг стоит на пороге нашего дома. Это будет последняя, самая жестокая и всесокрушающая битва Креста и Корана. Мы – избранные солдаты Креста, и если святые небеса потребуют пожертвовать собой, то мы обязаны сделать это спокойно и достойно. Вспомним принесённые обеты, покажем готовность умереть за веру, и эта готовность сделает нас непобедимыми.

Обсуждения не будет. Я, Великий магистр ордена святого Иоанна Иерусалимского Жан Паризо де ла Валетт, пользуясь его уложениями, решил: мы не уйдём с этой земли, и либо победим, либо умрём. Позор Родоса не повторится. С этой минуты я принимаю на себя командование силами ордена. Все, кто решат соблюсти верность обетам, должны принять причастие и вверить свою судьбу Господу, у тех же, кто тщится сохранить свою жизнь, есть ещё немного времени, чтобы сложить с себя звание рыцаря и покинуть остров. Это всё.

Старки проводил Великого магистра до его покоев, которые располагались здесь же, в стенах крепости Биргу. Идти было недалеко, но стемнело, и англичанин приказал освещать дорогу слуге с факелом. За безопасность Валлетта он не опасался – крепость хорошо охранялась, да никому бы и не пришла в голову святотатственная мысль напасть на гроссмейстера ордена. Но Старки всегда провожал своего господина до дома, так он поступил и в этот раз.

– Поднимись ко мне, Оливер, – сказал Валетт, – я хочу поговорить с тобой.

– Слушаю, милорд. – Без свидетелей Старки обращался к своему господину на английский манер.

Они поднялись по лестнице. Ступени необычайно широкие и низкие, наверное, для того, чтобы было удобно подниматься и спускаться в доспехах. Слуга с поклоном отворил дверь. Гроссмейстер и его секретарь вошли в комнату, освещённую шатающимися огоньками свечей и тлеющими в камине углями. Камин в безлесной Мальте был неслыханной роскошью, но старик любил тепло, а живой огонь защищал его от сквозняков, гуляющих вдоль стен и качающих шпалеры.

Старки принял плащ своего господина и отдал его слуге, а сам стал снимать с Валетта доспехи, ловко управляясь с многочисленными ремешками и шнурками, соединявшими их части. Англичанин осторожно снял с Великого магистра кирасу и поставил её в угол, потом опустился на колени и стал снимать налокотники и стальные щитки с ног. Ла Валетт терпеливо ждал. Когда были сняты последние части, из доспехов вылупился худощавый, широкоплечий человек, лысый, с висячими усами и бородкой клинышком. Кого-то он напоминал. Присмотревшись как следует, Сергей Поляков мысленно хлопнул себя по лбу: «Да это же Дядя Фёдор!» Конечно, сходство не было идеальным, мешала средневековая одежда, да и потом, генерал начальник не носил бороды и усов, но в остальном… Странная игра природы.

Слуга подал магистру халат, тот надел его и с блаженным вздохом усталого человека опустился в кресло, вытянув ноги.

– Изабелла ещё не спит? – спросил он слугу.

– Нет, господин.

– Позови. И потуши часть свечей.

– Сию минуту.

Комната погрузилась в полумрак и сразу стала казаться маленькой и уютной.

– Садись, Оливер, – предложил магистр англичанину. – Нет, не сюда, подвинь кресло к огню, от этих жутких сквозняков нет спасения, ну и потом, так я буду лучше видеть тебя. Я не могу разговаривать с человеком, если не вижу его лица. Вот так… Тебе удобно?

– Вполне, благодарю вас, милорд.

– Отлично, тогда поговорим. Что бы ты сказал о грядущем нашествии сарацин?

– Ничего, – пожал плечами Старки.

– Как ничего?! Тебе нечего сказать?

– Милорд, я всегда был правдив с вами, не буду кривить душой и в этот раз. Мы знали, что нашествие будет, и готовились к нему. Всё, что было в человеческих силах, сделано. Теперь остаётся только ждать, и да благословит Господь наше оружие и да покарает османов!

– Ты не слишком-то красноречив, – усмехнулся магистр.

– Я воин, милорд, и воюю с детства. Война для меня так же привычна, как для других мир. Когда враг осадит наши твердыни, своё слово скажут пушки, а потом придёт время меча. Вот и всё.

– Ну хорошо, тогда скажи, как, по-твоему, поступят турки?

– У османов много кавалерии, а лошадей нельзя долго держать на кораблях. Значит, они постараются захватить плацдармы на острове и высадить десант. Большие пушки тоже не смогут стрелять с палубы. Сражение развернётся на суше.

– Я тоже так думаю, – кивнул магистр. – И ключом к битве будет форт святого Эльма. До тех пор, пока он останется в руках рыцарей, остров будет держаться. Падёт форт – падёт и остров. Я предвидел это. Именно поэтому столько сил и было вложено в его укрепления. Но оставим это. До начала сражения остаются считанные дни. Что, по-твоему, следует предпринять сейчас?