– Ты ее видишь?

– Нет, конечно. Она ж не взаправдашняя.

– Не настоящая, – машинально поправил Мэтт.

– Ну да. Когда мне плохо, начинаются эти штуки, и я ничего не могу поделать. Вы должны знать, как это бывает… я ее использую, вот.

Не такая уж она сумасшедшая, эта Эбби. Да и не дурочка.

– Ты ее совсем не контролируешь?

– Разве самую чуточку. Вот, скажем, когда вы дали па виски, я обозлилась и подумала, что хорошо бы оно хоть разок вылилось ему на голову, а не внутрь.

– Как насчет колеса и гаек в колпаке?

Серебряные колокольчики зазвенели опять.

– Вы были такой смешной.

Мэтт нахмурился было и тут же расплылся в ухмылке.

– Воображаю себе.

Снова повернувшись к машинке, он осознал, что воспринимает события последних полутора суток как факты, а объяснение Эбби как правдоподобную версию. Верит ли он в самом деле, что Эбби способна двигать предметы по желанию, при посредстве некой таинственной силы? Конечно, нет. Или верит?

Ему вспомнилась бутылка, висящая в воздухе и выливающая содержимое на голову Дженкинса. Тарелка, соскочившая с полки. Вспомнилось, как вывалились гайки из колпака и как укатилось колесо по ровной дороге.

От этого просто так не открестишься. Если явления не укладываются в определенную схему, схема нуждается в пересмотре.

От этой мысли Мэтта бросило в дрожь.

Первобытный человек поклонялся стихиям и неодушевленным предметам: деревьям, камням, рекам, ветрам, дождю. Позже из этого развилась мифология с нимфами, эльфами, Эолом, Посейдоном, кобольдами и полтергейстами.

Сэр Джеймс Фрэзер говорит о взаимоотношениях науки и магии так: человек ассоциирует идеи по их подобию в пространстве и времени. Если ассоциация легитимна, это наука; если нет, это магия, ее незаконная сестра. Но если предположить, что как раз магические ассоциации легитимны, то нелегитимной становится наука. Она меняется местами с магией, и современный мир переворачивается вниз головой.

Мэтт ощутил легкое головокружение.

А что, если первобытный человек был умней нашего? Что, если можно приманить удачу, совершив нужный обряд, и убить врага, проткнув булавкой куклу из воска? Что, если он сможет все это доказать?

Даже Эбби понимает, что у сверхъестественных явлений, этих квадратных колышков, не лезущих в круглые научные дырки, должно быть какое-то объяснение. Все эти объяснения Мэтт знал наизусть: иллюзии, бредовое состояние, гипноз – все, что не требует изменения установленных теорий и, по сути, отрицает само явление. Мэтту вспомнилась «Книга проклятых» Чарльза Форта, этот удивительный сборник явлений, необъяснимых с точки зрения науки и потому ввергнутых в преисподнюю неприемлемых.

Так как же их объяснить? Как объяснить Эбби? Верит ли он, что неодушевленные предметы все-таки обладают душами и Эбби в определенном настроении способна управлять ими? Верит ли в полтергейстов, которыми Эбби командует? В нематериальную манипуляторшу Либби?

Нет места для Эбби в его вселенной. Грош цена его космологии при отсутствии объяснения.

Парапсихолог Рейн из Университета Дьюка называл это словом «телекинез». Попытка внедрить в науку нечто паранормальное – или, вернее, попытка изменить теорию вселенной с целью это паранормальное в нее втиснуть.

Но обозначить что-то псевдонаучным термином не значит дать объяснение.

Хорошо. Возьмем электричество. Чтобы им пользоваться, не нужно ничего объяснять – ты просто совершаешь определенные действия. Понимание – не физическая потребность, скорее психологическая.

Мэтт посмотрел на напечатанное им слово «полтергейст». Зачем попусту тратить время? Он как-никак ученый, психолог, а пишет о явлении, которого никогда не видел. Теперь у него появился шанс поставить весь мир на уши или, еще лучше, вновь перевернуть его с головы на ноги.

Эбби, закончив с починкой, смотрела в открытую дверь на летнее небо и улыбнулась, когда Мэтт подошел. Он обвел взглядом комнату.

– Принести вам что-нибудь?

– Вот! – Он вынул из клубка штопальную иглу и воткнул ее в стол. – Заставь ее двигаться.

– Зачем это?

– Посмотреть хочу. Разве этого недостаточно?

– Но мне не хочется. Никогда не хотелось. Оно само получается.

– Так попробуй!

– Нет, мистер Райт, – твердо ответила Эбби. – Мне от этого один вред. Всех ухажеров и папиных друзей распугала. Людям не нравится, когда кто-то такое творит. Не хочу больше.

– Хочешь остаться здесь – делай, что тебе говорят.

– Пожалуйста, мистер Райт, не заставляйте меня. Нехорошо это. Даже когда ничего поделать не можешь, все равно плохо, а делать это нарочно и вовсе грех. Как бы чего страшного не случилось.

Но Мэтт был непреклонен. Эбби прикусила губу и уставилась на иглу, наморщив свой гладкий лобик. Игла торчала недвижно.

– Не можу я, мистер Райт. Не можу, и все тут.

– Почему не можешь?

– Не знаю… – Эбби вспыхнула, машинально разглаживая лежащие на коленях брюки. – Наверно, потому, что я счастлива.

Утренние эксперименты не удовлетворили полуосознанную потребность Мэтта. Он предлагал Эбби самые разные вещи: катушку с нитками, авторучку, десятицентовик, ластик для пишущей машинки, каталожную карточку, сложенный бумажный листок, бутылку (последнюю Мэтт счел гениальным озарением). Но ни один предмет, хоть убей, не сдвинулся с места.

Он даже колесо достал из багажника и прислонил к машине. Пятнадцать минут спустя оно так никуда и не делось.

Мрачный как туча Мэтт достал с полки чашку и поставил на стол.

– Посуду ты вроде хорошо бьешь? Вот и давай.

Измученная Эбби уставилась на чашку и простонала:

– Не можу я.

– «Не могу»! – свирепо поправил Мэтт. – Ума, что ли, не хватает запомнить?

– Не могу… – повторила Эбби. Из голубых глаз хлынули слезы, хрупкие плечики затряслись.

Мэтт не испытал жалости. Неужели все, что он видел, просто иллюзия? Или Эбби действительно нужно быть несчастной, чтобы эксперимент получился?

Что ж, своя логика в этом есть. Дети-невротики играли заметную роль в истории колдовства. На одном из судебных процессов в Англии таких детей будто бы рвало иголками и булавками. Они не могли произнести слов «Господь», «Иисус», «Христос», но легко выговаривали «сатана» или «дьявол». Между серединой пятнадцатого века и серединой шестнадцатого сто тысяч человек приговорили к смерти за колдовство. Сколько из них отправились на дыбу, на костер или в пруд из-за того, что показания против них дали дети? Девочка видела у своей двери женщину. Потом женщина куда-то пропала, и девочка увидела бегущего прочь зайца. Больше никаких улик не понадобилось, и обвиняемой вынесли приговор.

Чем все это объяснить – внушаемостью, жаждой внимания? Исследования Общества психологии, на основе которых Мэтт и собирался написать книгу, также указывают на участие детей или молодых девушек в необъяснимых явлениях – особенно в явлениях полтергейста.

Несчастной так несчастной.

– Собирай вещи, – приказал Мэтт. – Поедешь домой к отцу.

Эбби, застыв, подняла к нему залитое слезами лицо.

– Не поеду я.

– Еще как поедешь.

– Не поеду, и все тут. – Чашка полетела прямо в голову Мэтта. Он инстинктивно заслонился рукой, и чашка прилипла к ладони. Эбби при этом даже пальцем не шевельнула.

– Получилось! – заорал он. – Значит, правда!

– Так мне не надо к па ехать? – робко спросила Эбби.

– Нет, если будешь мне помогать.

– Одного раза вам мало, что ли? Вы ж теперь знаете, что я это могу. Хватит уже, а? У меня прям чувство такое, что будет беда. Ну ладно… как скажете.

– Теперь мне нужно знать, что ты почувствовала, когда чашка полетела ко мне.

– Злость.

– Нет, не то. Что ты почувствовала умственно и физически?

Эбби сосредоточилась, сдвинув брови.

– Господи, мистер Райт. Не мож… не могу я найти такие слова. Как будто мне захотелось бросить в вас что-то, вот я и бросила. Всей собой, не одной рукой.