Шестнадцать! Не может быть. Это ее платье, впрочем, скрывает многое… не забудем и про бедро.
– Замуж, замуж! – проворчала она. – Как будто я сама не хочу. Я не виновата, что парни от меня бегают.
– С чего бы это? – саркастически ввернул Мэтт.
– Вы такой милый, – улыбнулась она. Она становилась почти хорошенькой, когда улыбалась, – с поправкой на местность.
– Нет, правда: почему они бегают?
– Из-за па тоже, кому охота с ним в одном доме жить. А так я, наверно, невезучая просто. Почти год с одним гуляла, а он ногу сломал. Другой упал в озеро и чуть не утоп. И все, главное дело, меня винят! Ну поругались мы, и чего?
– Тебя, говоришь?
Она энергично кивнула.
– Которые подобрее говорят, что я приношу несчастье, а другие и вовсе невесть чего выдумывают. Вот парни больше и не ходят ко мне. Я, говорят, раньше на пуме женюсь. А вы женаты, мистер?..
– Райт, Мэтью Райт. Нет, не женат.
– Райт, – протянула она. – Эбигейл Райт. А что, красиво.
– Эбигейл Райт?
– А я чего, так сказала? Смешно… Вообще-то я Дженкинс.
Мэтт сглотнул и сказал твердо:
– Я отвезу тебя домой. Говори, как проехать, или вылезай прямо здесь.
– Так ведь па…
– Куда ты, собственно, собралась со мной ехать?
– К вам, куда же еще.
– Это неприлично.
– Да? Почему?
Мэтт мрачно притормозил.
– Ладно, – покорилась она с видом христианки, идущей к львам на арену. – На следующем перекрестке направо.
Куры, квохча, разбежались, свиньи в хлеву за домом подняли визг. Домик из двух комнат с косой верандой если и был знаком с краской, то шапочно и очень давно.
В шатком кресле на веранде покачивался крупный чернявый мужчина с буйной шевелюрой и густой бородой.
– Па, – шепотом пояснила Эбигейл.
Мужчина продолжал покачиваться как ни в чем не бывало. Ему что, каждый день дочь обратно привозят? Может, и так.
– Все, приехали, – нервно объявил Мэтт.
– Не могу я выйти, он на меня сразу накинется. Вы с ним поговорите сначала, спросите, зол он на меня или как.
– Ну уж нет, – сказал Мэтт, посмотрев еще раз на молчаливого папу. – Я свой долг выполнил, привез тебя, а теперь до свидания. Не сказать, чтобы рад был с тобой познакомиться.
– Вы такой хороший, такой красивый. Не хочу говорить папе, что вы мной попользовались. Он просто жуть какой, когда обозлится.
Мэтт после долгой паузы вылез, подошел к веранде, занес ногу на ступеньку.
– Я тут вашу дочь на дороге встретил…
Качалка не останавливалась.
– Она убежала, – добавил Мэтт.
Дженкинс молчал. Выражение верхней, не закрытой волосами части его лица при ближайшем рассмотрении сильно не понравилось Мэтту.
– Я привез ее обратно домой.
То же качание и то же молчание. Мэтт, быстро вернувшись к машине, достал из бардачка пинту бурбона.
– Напомни мне больше с тобой не встречаться, – сказал он Эбигейл и спросил ее отца: – Выпить хотите?
Одна ручища прижала бутылку к нагруднику выцветшего комбинезона, другая открутила колпачок. Бутылка запрокинулась к некрашеному потолку, нырнула в нечесаные баки, забулькала и вернулась ополовиненная.
– Слабовато, – сказал Дженкинс, однако бутылку не отдал.
– Я привез домой вашу дочку, – повторил Мэтт.
– Зачем?
– Больше ей идти было некуда. Она, как-никак, здесь живет.
– Она сама отсюда сбежала.
– Да, я знаю. Девчонки этого возраста кого угодно довести могут. Пообщавшись с вашей, я в чем-то вас понимаю, но она все-таки ваша дочь.
– На этот счет у меня есть сомнения.
Мэтт набрал воздуха и попытался еще раз:
– В семьях приходится уступать друг другу. Даже если дочь выводит вас из себя, бить ее не годится. С точки зрения психологии…
– Бить? – Дженкинс поднялся с качалки, как Нептун из морской пучины. Мэтт был ростом около шести футов, но фермер, даже учитывая высоту веранды, превышал его на несколько дюймов. – Да я ее сроду пальцем не трогал.
Пораженный Мэтт заметил, что Дженкинс дрожит.
– Заходите. – Хозяин показал бутылкой на темный дверной проем.
Мэтт нерешительно вошел внутрь. Под ногами что-то хрустело.
Дженкинс зажег керосиновую лампу, и перед Мэттом предстала картина разгрома. На полу битая посуда, стулья разломаны. Стол задрал кверху три ножки, четвертая валялась отдельно.
– Это все она? – пролепетал Мэтт.
– Вы еще вторую комнату не видали. – Голос у Дженкинса тоже дрожал, что при его масштабах прямо-таки пугало.
– Но как? Верней, почему?
– Я не говорил, что это Эб. – Дженкинс мотнул бородищей, и стоящему рядом Мэтту захотелось чихнуть. – Оно само по себе делается, когда ее что расстроит. А она сильно расстроилась, когда ее Дунканов парень бросил. Стулья подскакивали и бились об пол, стул плясал по всей комнате, посуда так и летала. Да вот, гляньте! – Он отвел длинные патлы с затылка и показал большую красную шишку. – Даже думать неохота, что с самим парнем станет. Надо бы поучить девку, так? Надо-то надо, но я скорей суну руку в гнездо к гремучкам.
– Само по себе, говорите?
– Ну да. Что, не верится? Я бы тоже не поверил, кабы сам не видал и не испытал на себе. – Дженкинс потер свою шишку. – Такое и раньше случалось, лет пять-шесть как началось. Стала Эб в возраст входить, оно и…
– Ей же всего шестнадцать.
Дженкинс, посмотрев через дверь на машину, снизил голос до хриплого шепота:
– Какое там, за восемнадцать перевалило. Это она просто выглядит как малявка… вы уж не выдавайте меня.
Единственная уцелевшая тарелка слетела с полки и разбилась у самых ног Дженкинса. Он отскочил и затрясся еще сильнее.
– Вот, видали?
– Упала, – сказал Мэтт. – Бывает.
– Околдовали ее, вот что. – Дженкинс судорожно глотнул из бутылки. – Может, я ей плохим отцом был. Как мать померла, так она и давай чудить. Не сказать, чтобы только к худу: за водой мы давно не ходим, бочка у веранды завсегда полная. Но как заневестилась она да начала из-за ухажеров переживать, жизни не стало вовсе. Люди нас стороной обходят, вещи скачут по всему дому – на стул и то страшно сесть. Мочи уж нет, сынок! – Глаза Дженкинса, к ужасу Мэтта, налились слезами. – Выпить и то больше не с кем, да и в страду никто не поможет. А у меня спина больная, утром иной раз с постели трудно подняться. Слушай, сынок: ты человек городской, ученый и Эб вроде бы приглянулся. Забрал бы ее с собой, а? – Мэтт попятился к двери. – Она знаешь как хорошо готовит, сковородка у ней точно к руке приросла. Я ж не прошу тебя жениться, это не обязательно.
Мэтт продолжал пятиться, мотая головой что есть силы.
– Вы с ума сошли. Не могу же я увести девушку просто так. – Он уже собрался улепетнуть, но тяжелая рука удержала его на месте.
– В наших краях всякий, кто провел больше двадцати минут наедине с девушкой, обязан на ней жениться. Тебя я, поскольку ты приезжий, не заставляю, но Эб ведь сама от меня ушла, и незачем было обратно ее везти. Знаешь, сколько ест эта девка? Больше меня.
Мэтт достал из бумажника двадцать долларов.
– Вот, держите. Это немного скрасит вам жизнь.
Дженкинс потянулся было к деньгам и отдернул руку.
– Не. Ты ее привез, ты и увези.
Мэтт, содрогнувшись, добавил еще одну двадцатидолларовую бумажку.
Дженкинс, обильно потея, зажал банкноты в ладони.
– Ладно, уговорил.
Мэтт, точно вырвавшись из сумасшедшего дома, рванул дверь машины.
– Вылезай, все в порядке.
– А как же па?
– С этих пор он будет для тебя нежным отцом. До свидания.
Эбигейл вышла и зашагала к веранде. Дженкинс съежился и как-то сразу уменьшился.
– Мерзкий, грязный старикан, – сказала она, проходя в дом. Он хотел опять глотнуть из бутылки, но та загадочным образом опрокинулась над его головой и вылила весь бурбон ему на макушку.
Дженкинс, став еще больше похож на Нептуна, устремил скорбный взгляд на Мэтта. Тот поскорей развернулся и выехал со двора. Оптический обман, несомненно. Не может бутылка висеть в воздухе без всякой поддержки.
