На другой день Кодар приехал к Петру Николаевичу Лигостаеву и, поздоровавшись, прямо сказал:

- Про меня, Петр-ага, идет худая слава, что я конокрад и разбойник. Но я взял у Беркутбая только свое. Больше я неповинен ни в одном конском волосе. За меня стоит весь мой род. Будь моим посредником. Если Беркутбаевы хотят продолжать вражду, то из нас кто-то должен умереть. Я сделаю так, чтобы мертвыми были они. Кодар молод и силен, он сдержит свое слово. Пусть они не трогают меня, плохо будет... Так и доложи атаману. Пусть он возьмет у меня игреневого жеребца. Такого коня он еще не знал, и если он мне не поможет, то никогда не узнает. Так и говори. Я тебе скажу, Петр-ага, что отсюда никуда не уеду. Буду выводить новую породу овец. Больше мне ничего не нужно, - продолжал Кодар. - Золотых денег у меня много. Мне их дали купцы за то, что мои кони хорошо скачут. Эти дела вел Тулеген... Купцы ругали меня и хвалили. Я много раздавал денег нищим... Я могу дать денег и атаману, если он захочет, только пусть меня не трогают. Я буду разводить овец и делать ковры...

Атаман станицы вахмистр Турков охотно принял подарок, и с тех пор Кодара оставили в покое. Он поселился в степи и редко показывался в станице. Целыми днями сидел в юрте, рисовал на картоне узоры и ткал.

Однажды он встретил в степи русского с котомкой за плечами и пригласил в юрту.

По обычаю, сначала накормил его сытным ужином, потом повел разговор. Кодар уже тогда хорошо говорил по-русски.

- Как тебя зовут? - спросил Кодар.

- Василий, - ответил незнакомец. Это был рослый человек с ясными, серыми глазами, с коротко остриженной бородкой.

- Почему ты шел не по дороге и не зашел в станицу, где живут русские?

- В степи пыли нет, воздух чище... Тут живут такие же люди, как и русские, - ответил Василий.

- Это правду ты сказал, - согласился Кодар. - У нас в степи хорошо, это тоже верно.

- А ты почему отдельно живешь? - в свою очередь, стал расспрашивать Василий.

Кодару был неприятен этот вопрос, его задавали многие гости, но не всем он отвечал на него. Посмотрев на Василия пытливым, прозорливым взглядом, сурово проговорил:

- В ауле бай живет, он мой враг. Он сделал мне много зла. Я ненавижу баев. Но это мое дело... А вот ты тоже один идешь по степи, у тебя и товарища нет... Какое может быть у тебя в наших степях дело, а? Почему ты все-таки не заходишь в станицу? Я украдкой ехал за тобой не одну версту и понял, что хочешь ты зайти к русским, но чего-то боишься. Может, атамана? Вот я не боюсь его и старшин тоже. В глаза им говорю. Потому что я вольный человек! А вот кто ты, я не знаю.

- Я тоже вольный... Ты не боишься баев, а я не боюсь царя, улыбаясь, проговорил Василий.

- Ты не боишься русского царя?

- Да, не боюсь, - твердо ответил Василий.

- Ты очень храбрый человек.

Кодар еще не забыл грозную царскую печать с орлом, по которой отобрали скот его отца. Встретив человека, который не боится царя, Кодар проникся к нему уважением и доверием и рассказал историю своего рода.

- Ты мужественный человек, Кодар, - выслушав его, сказал Василий. Но ты пока боролся один, а это плохо. Есть старая поговорка, что один в поле не воин. Тебе нужны товарищи, если ты хочешь бороться за справедливую жизнь на земле.

- Ты правду говоришь. Вот и будь моим первым товарищем, - ответил Кодар.

Василий прожил у него неделю. Расстались они друзьями. Это случилось около двух лет назад, когда Василий первый раз убежал с каторги.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Посадив Василия на коня, сумерками Микешка и Маринка привезли его в станицу и спрятали в амбаре.

- Это, мама, никакой не бродяга, - успокаивала Маринка обомлевшую от испуга мать.

- Час от часу не легче. Куда мы его денем, господи боже мой!

- Вылечим и дальше отправим.

- Боже мой! - всплескивала руками Анна Степановна. - Мы ее хотели замуж отдать, а она совсем глупенькая.

- Вот и хорошо, значит, не нужно отдавать. Пусть Буянов забирает свои сережки и идет на все четыре стороны.

- А мы уж решили, что тебе замуж хочется. Отца с матерью не спросила, жениха потребовала.

- Для того и потребовала, чтобы вы на него посмотрели, а я уже видела. Богатый, глаза голубенькие.

- Уж не женишка ли себе приволокла? - Мать невольно улыбнулась. Хорош, нечего сказать.

- Не смейтесь, мама. Он человек больной. Ежели не примете, увезу в лес, сама кормить буду. И выхожу.

- Значит, нам самим теперь пропадать? - упорствовала Анна Степановна.

- Не понимаю, мамаша, о чем вы толкуете? Он же больной человек.

- А если атаман узнает, тогда что?

Такой вопрос сначала несколько озадачил Маринку, однако она тут же сообразила, что знать об этом никто не должен, кроме своей семьи.

- Какая нужда атаману к нам в амбарушку заглядывать? Никто не узнает. Меня хоть на куски разрежь, чтобы я кому проболталась. А тятя тоже никому не скажет. Вот и все.

- Делай как знаешь, - Анна Степановна махнула рукой. - Придет отец, с ним и говори.

Когда вернулся Петр Николаевич, не нашедший в тугае дочери, больной был уже вымыт, переодет в чистое белье, накормлен и лежал в амбаре на Маринкиной перине. При свете керосиновой лампы он разговаривал с девушкой.

- Марина, выйди на минутку! - крикнул через дверь Петр Николаевич.

Маринка вышла и встала на пороге.

- Кого это ты, доченька, подобрала? - после напряженного молчания спросил отец.

В его голосе Маринка не чувствовала ни угрозы, ни строгости. Это был обыкновенный, спокойный отцовский тон, каким он всегда с ней разговаривал. Отец и дочь всегда понимали друг друга с одного слова, с одного взгляда.

- А вы, тятя, разве не подобрали бы? - с какой-то внутренней напряженностью спросила Маринка.

Петр Николаевич на минуту задумался. Потом, притянув Маринку к себе, молча поцеловал ее в лоб.

- Замуж пойдешь? - гладя рукой ее мягкие шелковистые волосы, спросил Петр Николаевич.

- А что, я вам надоела?

- Есть немножко.

В темноте Маринка не видела его лица, но чувствовала его обычную задумчивую улыбку.

- Чем же я вам надоела?

- Характером.

- А разве это мой характер?

- А чей же?

- Ваш... Чья я дочь?

- Положим, моя, но все-таки...

- Что все-таки, говорите без колдовства.