Мы распрощались со стариком.
Люля, молчавшая в беседе, при выходе из Лавры заметила: де, забавные старички эти священники, она таких очень любит. У них ведь с Мурой дедушка священник, в Луге. В Лугу сестры и отправятся на летние каникулы, сезон разъезда на которые уже начался.
Последний матч в календаре
Перед самым отъездом у нас, василеостровцев, был последний в футбольном календаре матч – с командой духовной академии. Наше моральное состояние было в упадке – боевой дух был подорван предыдущим проигрышем Васильевского острова Петербургской стороне: петровскому кружку любителей спорта, одному из самых сильных в столице.
Чех Алоиз Вейвода, тренировавший нас в тот год, не находил слов – волнуясь, он всегда путал русские слова, переходил на чешский, которого мы не знали, и, махнув рукой, принимался ругаться по-немецки. Смысл его справедливых упреков был таков: эгоисты! играете каждый за себя, а не командой! где ваше убеждение в выигрыше? почему раскисаете при первой неудаче?
«Хладнокровие. Главное – хладнокровие, – наставлял он перед последним матчем. – Противник сильный. Способ выиграть: утомить. Атака и атака. Изматывайте силы противника. Понятно, господа?» – «Понятно!».
Вышедшие на плац поповичи оказались тяжелыми спортсменами: все на голову выше кадет, в корпусе каждый по полтора кадета – им бы в регби, где как раз недобор мощных игроков…
И понеслось над полем:
«Павлуша, голубчик, вбей гол! Володенька, сынок, берегись! Ваня, родной, ради бога не пасуй в центр. Вбей гол, вбей гол!» – скандирует наш экспансивный зритель.
Питерская футбольная публика – отдельная статья! В публике нет нашей родни; ни с кем из господ зрителей мы лично не знакомы, они же обращаются к игрокам на ты, по-семейному называя их ласковыми именами. Примерно так, как на этот раз: «Жондюша, соколик, отними у него мяч! Вот молодец, вот умница», – кричит Жондецкому 2-му один из зрителей, не пропускающий ни единого нашего матча. (У каждого кружка и клуба своя преданная публика; случается, господа зрители доходят до потасовок меж собой).
«Вбей гол, вбей гол!» – басят во все глотки зрители духовных. Ну и голосищи! Верно, будущие регенты.
Вздула нас духовная академия по первое число…
Наш зритель расходился с плаца, виня в проигрыше небесную канцелярию: пасмурное небо, мокрую траву, ветер, холод; и – ни в чем не повинных регентов.
После игры, когда мы по традиции пожали руки противнику и перешли к буфету, взял слово капитан духовной команды:
«Господа, есть три известных священнодействия, которым должен покоряться футболист. Три главных пункта: наше физическое состояние, наша ловкость в обращении с мячом и наша способность играть командой. Команда у вас, господа, отменная: сразу видно, будущие офицеры, опора веры, царя и отечества. Ловкость у вас похвальная, хотя и играете вы в простых строевых сапогах. Однако, господа кадеты, начистоту: физическое состояние ваше та-ак себе. Телесус пунктикус! В нашей команде он на первом месте. Блюдем. Смотрим на футболистов иностранцев. Заметили, что иностранцы перед состязанием совершенно не курят и много не едят. Учли. И вам советуем: избегайте обильных и плотных обедов перед матчем, совершенно не употребляйте алкоголя и насколько возможно избегайте табаку. Ну, а теперь закусим, господа, чем бог послал!».
«Многие лета, многие лета», – басами затянули победители…
Потом говорили о том, что футбол великое дело: объединяет сословия и способствует облагораживанию нравов. Еще недавно городу не было дела до погибающей в душных, грязных улицах столицы учащейся молодежи. Однако новый городской глава граф Толстой вызвался помочь молодым спортсменам. Глава принял депутацию, которую возглавил наш чех Вейвода. Городской думой для спортивных занятий выделено поле Петровского парка. Следующий сезон василеостровцы будут играть с петровцами (сейчас петровцы делят с нами плац) не в пыльном песке Кадетской линии, а в зелени окраины.
Произнесенные здравицы, однако, нисколько не подняли настроение Алоиза Вейводы.
«Плохо, все очень плохо, – сказал нам чех, когда духовные ушли. – Вы слышали, что наши футболисты не едут на Балтийские игры в Мальме?».
«Как не едут?».
«Так. Россию будет представлять Москва. Москва в июне одна выставляет сборную на матч с Германией».
Как? Почему?
Вейвода нам – о неких интригах в Российском футбольном союзе.
Всем известно: у Питера давние трения с москвичами, но чтобы так бесцеремонно оттереть?! При том, что слабые москвичи наверняка продуют мощным немцам?! У нас голкипер Борейша, у нас корнер Шюман, хавбек Штиглиц – лучшие русские игроки! Петербург учился у родоначальников футбола англичан, а в Москве даже правил толком не знают. У москвичей ни натиска, ни глазомера; а наши показывают такую быстроту и такие удары; и т.д., и т.п.
Вейвода продолжает перечень бед: более того, Петербург не пустили и на 2-ю русскую Олимпиаду. В июле в Риге разыгрывать будут только Москва, Ревель и Рига. Одесса и Киев, солидарные с Петербургом, свои команды не записали. Нашему возмущению нет предела.
«Чаша терпения спортивных нетактичностей переполнена! И переполнили ее москвичи! – горячится Вейвода, – пришло время сзывать съезд Российского футбольного союза».
Мы прощаемся с Вейводой на лето – за событиями будем следить со стороны.
«Господа, – напоминает чех, – на каникулах просьба не нарушать циркуляр Лиги футбола. Если кто-либо намерен играть в диких командах, хотя бы и дачных, берите открепительный талон. Никакие отговорки незнанием правил впредь не будут приниматься».
Перед отъездом мы с Жондецким 2-м берем талоны на себя и на Гаврилова, который уже уехал в имение к отцу. Жондюша на прошлых летних каникулах играл в «Левашово» – сборной команде всех дачных местностей по Финляндской железной дороге. Этим летом он едет в отеческое село в Великих Луках, где никогда прежде не был. Понятно, волнуется: как его примут? будет ли там футбол?
Кто ж мог предвидеть, что вскоре всем будет не до футбола, а наш матч с командой духовной академии станет последним в календарях С.-Петербурга.
Почтовый день в Кравотыни
В Петербурге лето 1914-го года было холодное, весь июнь и июль не более 12 градусов. Cелигер радовал привычным теплом, порой переходящим в жару.
Как я уже упоминал, вторник в селе Кравотыни – почтовый день. Служащий почты, разморенный июньским зноем, сопровождает выдачу писем тирадой, обращенной к сонму жужжащих под потолком мух:
«Вот. Дачники. Молодежь. Гимназисты и гимназистки. Кадеты. Семинаристы. Усиленно пользуются казенным учреждением для личных романических целей. Обременяют почтовое ведомство любовной перепиской. Я благонадежный гражданин. Честный семьянин. Содействую падению нравов. Следующий!».
Всем нам вместе письма от папы (он в это лето неотлучно на службе на заводе, так как среди рабочих столицы беспорядки). Открытки сестре Татьяне и племяннице Дуне от подруг; письма мне; газеты и заказанные мамой книжки иллюстрированных журналов – вторую половину дня мы погружены в чтение.
Мама листает столичные газеты: кошмар, в Петербурге холод и дожди, беспорядки на Выборгской стороне, в Лесном хулиганы рабочие даже опрокинули наземь все телеграфные столбы; 10-летний юбилей карьеры Распутина и покушение на старца… Дуня перенимает у нее газету с Чеховым: 10 лет со дня смерти писателя сумерек русской жизни… Слух о смерти Распутина не подтвердился…
Сплошь сумерки.
«Дуня, глянь лучше новую женскую моду в Берлине, – говорит мама, перешедшая на иллюстрированные журналы. – Пишут, ввиду сильной жары нынешнего года в Берлине вошло в моду не только среди мужчин, но и среди женщин ходить на улицах без шляп. А в Петербурге всего 12 градусов! Что с погодой? Пишут, климатический кавардак».
Не дослушав о модах Берлина, забираюсь на чердак. Мурка, «дражайшая Муренция», пишет мне регулярно и у нас установился особый, фатовской тон переписки. Люля на письма скупа, Мурка изводит намеками, связанными с дождями: де, из-за непогоды в Луге вынуждены сидеть целыми днями в доме и играть в винт. Интересно, с кем они там вчетвером винтуют?
