Знаете, что случилось тем вечером, когда Ваше Каганеттское Превосходительство изволило проводить меня в мои покои после праздника? Он испугался. Испугался, что я знаю его тайны, что я видела его таким, какой он есть на самом деле, что я считаю его ничем не лучше и не выше остальных. Он пришел ко мне пьяный вдрызг и изнасиловал, как одну из тех тупых сук, которые каждый вечер танцевали для вас, а потом раздвигали перед вами ноги. Он хотел тем самым доказать, что имеет власть надо мной, что мне лучше подчиниться ему. Не смог смириться с одним человеком во всей империи, который не ослеплен его императорским великолепием. Какая гордыня, какая постыдная, примитивная самоуверенность! И он знал, что я буду зависима от него в любом случае. Знал, что я буду ненавидеть его, но подчинюсь, потому что у меня нет другого выхода. Возможно, он думал, что ненависть рождает страх, которого он добивался. Или думал, что я предам его и переметнусь к Милоа, а он это как-то использует.

Вы не в курсе, каганетт? А, может, это тоже был ваш общий план? Да если бы он знал хоть толику того, что я думаю о нем, я бы давно была мертва. Я видела, как он это делает – посылает наемных убийц, проверяет на верность слуг, стравливая родственников. Меня тошнит от одной мысли, что он до сих пор сидит на своем троне и утирает всем нос.

Но еще больше, чем его, я ненавижу турмалонскую знать. Только это и спасает обожаемого вами Атамурлана. И хотя эта ненависть распространяется на весьма близких вам людей, вы вряд ли можете хотя бы представить ее причины. После того низкого поступка Атамурлана я любила только раз. И это помогло мне справиться с черной пропастью в моей душе. Это спасло вашего горе-императора от моей жажды мести. Ведь женщина в гневе – существо опасное и бьет всегда в самое слабое место. В этом уж мы мастера, поверьте. Только вот благодаря интригам вашего дядюшки меня лишили и этой любви. Вырвали из сердца, будто просто прихлопнули муху. Я даже не увидела труп любимого, да и не вынесла бы этого, наверное. Если бы в тот момент у меня была атомная бомба – я бы скинула ее на этот проклятый Турмалон. Полагаю, о земном оружии Дмитрий вам тоже поведал…

Я стояла сбоку от Амироша, все сильнее прижимая лезвие к его горлу.

– Я вас всех ненавижу. Как женщина, как каганетта, как землянка. Ненавижу за то, как вы разбрасываетесь жизнями людей, какого высокого о себе мнения, в то время как на деле остаетесь не более чем похотливыми, жалкими животными.

По моим щекам текли горячие слезы. Вся обида, боль и гнев, много лет копившиеся в душе, разом вырвались на волю, оставив после себя лишь зияющую пустоту. Я судорожно вдохнула, стремясь унять бьющую меня дрожь.

– Я не знал обо всем этом, каганетта, – тихо произнес Амирош, стараясь не шевелиться. – Понятия не имел. Пожалуйста, успокойтесь. У меня ведь тоже есть семья. Если бы кто-то такое сотворил с моими сестрами, я бы с него кожу заживо содрал…

Эти слова заставили меня осознать нелепость своих действий. Амирош вовсе не крайний, он не виноват, что в моей жизни произошли все эти события.

Я бросила кинжал и отступила. Налила себе воды, выпила, подошла к окну.

Амирош какое-то время сидел, потирая рукой горло. Он был бледен, но, надо признать, держался со всем мужеством.

Я тяжело дышала, шмыгая носом и царапая ногтями подоконник.

– Я не знал… – раздался за спиной его голос.

Он тоже налил себе воды.

– Простите меня, каганетта. Если бы я ведал, что у вас на сердце, что с вами произошло за все это время – я бы ни за что не стал врываться в вашу жизнь и делать какие-либо предложения.

– А что так? Испугались бы? – мой голос звучал глухо и хрипло, горло мучали спазмы.

– Я бы отправил Атамурлана обратно на Землю, если бы узнал обо всем сразу.

Меня поразили его слова, я даже обернулась.

– Да что вы!? Всесильного императора да на Землю? Сдали бы его Милоа? Из-за какой-то женщины? Не глупите!

Каганетт казался растерянным, стоя посреди моего кабинета со стаканом воды в руке.

– Вы думаете, я просто так был с ним рядом все это время? Да, я зову его императором, но еще смею звать его своим другом. Кроме того, он еще и юноша, просто человек. Иногда мне казалось, что он совсем не подходит для своей роли… Что ему бы жить, как все, гулять с равными себе, развлекаться, а потом – завести семью. Вы упрекнули меня в сочувствии ему, но я действительно искренне переживал за него. Мне было стыдно за свой мир, который нагромоздил на Атамурлана все эти обязательства.

– А теперь? Больше уже не стыдно? Уверена, он вполне соответствует миру Эбери по уровню своей нравственности… – хотя постепенно я успокаивалась, на меня стала накатывать новая волна злости.

– Его власть за последние годы сильно укрепилась. Знаете, ведь можно считать, что я в некоторой мере тоже сослан. Да я и нужнее тут. Атамурлан и меня обыграл в какой-то степени.

– Как благородно вы все воспринимаете! Минуту назад ваша жизнь висела на волоске, – зло выплюнула я, метнув взгляд на валяющийся кинжал.

Амирош тоже посмотрел на клинок. Поднял его, покрутил в руках.

– Не висела. Вы не хотели меня убивать.

Меня стало раздражать его хладнокровие. Из хозяйки положения я превратилась в истеричку. Глубоко вздохнув, я произнесла:

– Ваша смерть мало что изменила бы. Да я и не сторонница насилия. Так что можете отужинать и на утро уезжать восвояси, – я снова повернулась к окну, пытаясь отдышаться.

– И оставить каганарт во власти разъяренной фурии? – услышала я чуть ироничный голос каганетта. – Нет уж, этого я не позволю.

Он подошел ко мне сзади. Я помнила, что в его руке нож. Меня накрыла странная волна умиротворяющего оцепенения. Я чувствовала его дыхание на своем затылке, и как он вытянул руку где-то за моим плечом.

Нож с грохотом упал на подоконник рядом с моей рукой. Амирош придержал его ладонью.

– Поедемте ко мне, каганетта, – предложил Бивир Кур, чуть наклонившись ко мне. – Вы развеетесь и пообщаетесь с равными себе людьми. Будьте моей гостьей, прошу вас.

Я отстранилась от окна, и он поспешно отступил назад.

– Обещаю, что не буду кидаться на вас с кинжалом или делать что-либо подобное, – поспешно произнес он, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.

Я ощутила, как после нервного напряжения накатывает усталость. Я взглянула на каганетта.

– Идите ужинать, Ваше Превосходительство. После слуга проводит вас в ваши комнаты. Я дам ответ завтра, – сказала я, чувствуя себя загнанной в угол ланью.

Амирош кивнул, чуть поклонился и вышел из кабинета. По его напряженной спине я поняла, что он не исключает еще одного нападения. Мне стало стыдно.

Было нелегко. Слишком долго я держала в себе эти чувства. И вот – освободилась. Но что пришло на их место? Пустота. Иногда человек живет благодаря своим горестям. Воспоминания гложут его, но он продолжается хвататься за жизнь вопреки им, храбриться и быть сильным, несмотря ни на что. Но когда обида на жизнь облекается в слова, когда весь гнев, отчаяние, страх высказаны и излиты слезами, душа оголяется. Кажется, что ты снова открыт и уязвим, что появилось свободное место, которое можно заполнить лишь новыми переживаниями.

Хотелось кричать и бежать, съежиться и спрятаться. Сжиться с новым состоянием оказалось очень сложно.

До утра я не сомкнула глаз. Бродила по комнате, подкидывая в камин дрова. Сидела на кресле, укутавшись в плед. Ворочалась в постели.

На рассвете заснула. Меня разбудил мокрый нос Барклая, бессовестно залезшего всей своей тушей на мое белое одеяло.

– Совсем не ценишь работу прачек! – недовольно фыркнула я, отталкивая пса. Тот дышал мне в лицо, пытаясь лизнуть.

Пришлось выбраться из-под грязного белья и поспешно накинуть халат. Дрова догорели, в комнате снова было прохладно.

Не прошло и пяти секунд, как я вспомнила все, что произошло вчера вечером. Внутри все сжалось, накатила новая волна стыда и страха.