— Питер, говори по существу. Если бы я боялась психов, я бы никогда не стала продолжать общение с ним.

Парень замолчал на некоторое время, словно всерьез раздумывая над моими словами, в итоге все-таки приняв решение в пользу меня.

— Хорошо. Он в больнице, в психиатрическом отделении. Это не первый раз, когда он ее посещает. Каждый раз по собственному желанию, пусть и по моему совету. В этот раз он тоже согласился, чтобы я его туда отвез, но больше он мне ничего не сказал. Гарретт всегда возвращается от родителей в плохом состоянии, до сюда он обычно доезжает уже более-менее спокойным, потому что вся дорога у него может занимать до недели. Он не едет сразу домой, потому что плохо себя чувствует, но я знаю, в каким местах он обычно останавливается, чтобы в худшем случае иметь представление, где его искать. Как ты понимаешь, этот случай как раз-таки был худшим. У Гарретта тревожно-депрессивное расстройство еще со средней школы и когда его состоянии обостряется, у него может начаться дереализация. Обычно он справляется с ней сам, не теряя ощущения собственного я, но в самых плохих ситуациях он может потеряться. Он перестает осознавать себя в пространстве и времени и, сама понимаешь, к каким последствиям это может привести. Я не знаю, что произошло в этот раз, но в таком паршивом состоянии я не видел его уже давно. Я нашел то его по счастливой случайности. Мне повезло, что на стойке регистратуры в одном из мотелей, где он всегда останавливается, уже третий год работает все тот же парень. Он видел, как Гарретт уходит и понял, что с ним что-то не так. Он, конечно же, не решил за ним последовать, но я хотя бы знал, откуда начинать искать. Он отошел от мотеля на пару миль и видимо совсем потерялся. Я нашел его сидящим под деревом вдали от дороги, он смотрел перед собой, но ничего не видел, никак не реагировал, но и не сопротивлялся. Он не ответил ни на один из моих вопросов, только уже подъезжая к городу сказал «Хорошо» на мои слова, что я везу его в больницу. И еще кое-что. Ты же получила от него сообщение?

Я молча кивнула.

— Он себя потерял, а о тебе не забыл.

***

Когда мы приехали, я была удивлена, хотя едва ли смогла бы объяснить, что именно ожидала увидеть. Но по факту лицезрела самую обыкновенную больницу. В такую же привезли Гарретта после плавания в ледяной воде и в примерно подобную меня на скорой привозили, когда я пару раз теряла сознание от переутомления на первом курсе. В целом ничего особенного, прилично, современно и очень бело. От этого здания холодом разило на километр.

Ощущение февраля заставило меня немного притормозить. Питер воспринял мою заминку по-своему.

— Лайла, все в порядке. Там не будет ничего страшного, самая обычная больница.

— Я знаю и это мне не нравится. Ненавижу больницы, — последние слова я пробурчала уже на ходу. Меня немного разозлила мысль парня, что я испугаюсь встречи с психами. Для меня самым главным чудиком всегда был Гарретт и уж его я точно совершенно не боялась.

Внутри Питер себя чувствовал вполне комфортно и уверенным шагом повел меня куда-то вглубь. Мы шли белыми коридорами, по которым в белых халатах сновали врачи и прочий мед. персонал. Наполнение этого здания тоже никак особо не отличалось от среднестатистических больниц, что, честно говоря, меня немного смутило. И это от Питера тоже не ускользнуло.

— Это на самом деле обычная больница. Отделение психиатрии дальше, но и там нет ничего страшного.

И он был прав. Не страшнее всей остальной больницы, такое же белое. Разве что тут было тише, гораздо тише.

— Он лежит в отдельной палате дальше по коридору. Сейчас должно быть спит. Он под успокоительными. Я могу пойти с тобой, если хочешь, — мы остановились в тупиковом коридоре, вдоль которого располагались пять дверей ведущих в палаты. Здесь Питер уже не звучал так уверенно. По его голосу я поняла причину его беспокойства насчет моего страха. Он тоже боялся.

— Я пойду сама.

Он внимательно на меня посмотрел, словно считывая по моему лицу, действительно ли я была готова к такому, и видимо получил утвердительный ответ.

— Хорошо, я зайду на минутку к его лечащему врачу. Скоро подойду, — он кивнул и исчез за поворотом.

В одиночестве я еще немного постояла в коридоре, не двигаясь. Наедине сама с собой я уже не была настолько уверена в своем решении. Я не боялась видеть Гарретта из-за того, что он был общепризнанным психом. Нет, я боялась своих эмоций, когда увижу его. Меня страшило сомнение, не схожу ли я сама с ума. Мои чувства и переживания никак не вписывались в границы «нормальности», которые я сама для себя установила.

В какой-то момент я испугалась, что простою там так долго, что Питер успеет вернуться и застанет меня в таком виде. Я разозлилась и это подтолкнуло меня в сторону нужной двери.

Перед ней я тоже на секунду застыла в нерешительности, но в конце концов все же зашла.

Парень лежал в белой больничной рубашке на белой подушке в белых простынях и выглядел умиротворенно. Я начала задыхаться.

На какое-то невыносимо долгое мгновение я словно оказалась в том февральском дне, когда вытащила ненормального парня из-подо льда. На какое-то мгновение я поверила, что все события последних пяти месяцев были лишь наваждением, фантазией, галлюцинацией и эта вера разучила меня дышать.

Но я не была бы собой, если бы не смогла взять себя в руки, оттолкнув иррациональное наваждение. Я была не в подходящем месте, чтобы впадать в панику. И как только это осознание дошло до меня, я увидела те моменты, которые фундаментальным образом отличали этот день от того в феврале.

Для начала за окном палило солнце и деревья были покрыты листьями, хоть и выгоревшими. Дальше палата явно отличалась от той, где он находился тогда. Тогда была общая палата, куда привозят людей из реанимации. Здесь же она явно предназначалась для длительного проживания. Ну и наконец сам Гарретт. На первый взгляд мне показалось, что он выглядел так же безмятежно как тогда, но приглядевшись внимательно, я поняла, что это было не так. Он спал, но по всей видимости сон у него был тяжелый. Он еле заметное хмурился и сам в целом выглядел гораздо хуже, чем после купания в ледяном пруду.

С болезненно сжимающимся сердцем я рассматривала его осунувшееся бледное лицо с глубокими синяками и обескровленными губами. Он выглядел как мертвец и лишь тяжело вздымающаяся грудь опровергала это предположение.

Я никогда не видела серьезно больных людей и будучи нервным ипохондриком всегда считала ангину с температурой выше 38 — смертным приговором. Все это способствовало моей иррациональной панике, что парень передо мной не выглядит как человек, который когда-нибудь очнется. Я ничего не могла поделать с этим страхом. У меня снова сперло дыхание, затряслись руки и к горлу подкатили рыдания. Но Гарретт не был бы собой, если бы волшебным образом не чувствовал все мои переживания и не знал, что именно и когда мне нужно.

Белый призрак на больничной кровати слегка пошевелился, хрипло выдохнул и едва слышно пробормотал несколько слов:

— Здесь…я…здесь… Лайла.

========== XXIV. ==========

Появившийся минут через пятнадцать Питер застал меня зареванную сидящей на стуле возле кровати Гарретта и державшей его за руку. Несмотря на усилия все еще не пришедшего в себя парня, спасти меня от слез так и не удалось. Оставалось лишь благодарить его и судьбу, что наш общий друг с психологическим образованием мог лицезреть лишь печальные последствия мирового потопа.

— Вижу, вы успели поболтать по душам, — все равно пошутил Питер, хотя, хочу отметить,

его никто об этом не просил.

— Он не просыпался, но разговаривал во сне. Боже, ну что за заноза в мягком месте.

— Абсолютно с тобой согласен. Проблем с нашим другом не оберешься, — подобное саркастично-вредное отношение к одному из самых любимых людей в нашей жизни было безусловно отвратительным, но вероятно лишь оно одно спасало нас от затяжной тоски и непрерывного потока слез.