– С дядей Алексеем было очень трудно. Ты не представляешь, чего мне это стоило. Но дело нужно было выправлять. А у него и со здоровьем не все ладно. И если ты газеты наши видел… ну, по поводу его француженки-балеринки, всех этих ее побрякушек да мебелей. Уже ведь до полной наглости дошло! Со всякими пошлыми сравнениями. Я едва сумел замять скандал… Да еще в военное время, когда каждый рубль для Кронштадта или Артура под увеличительной лупой, о чем я всех предупредил лично!

– Ну, во-первых, твоя Мати поскромнее была. Хоть она и полька, но не в пример умней и дальновиднее этой вертлявой галльской дуры, – Вильгельм многозначительно взглянул на кузена, – а во-вторых, я за подобные фортеля щелкоперов сажаю в крепость. Сразу. Чтоб другим не повадно было. И тебе не советую либеральничать. Но меня беспокоит только, как тебе все это, в том числе и отставка Витте, отольется со стороны вдовствующей императрицы и остальных старших дядьев.

– Объяснения с мама мне так и так предстоят нешуточные. Как и с дядюшками. С Владом, Сергеем и Николашей. Или ты думаешь, что о нашем сегодняшнем чаепитии не доложат? Но другого выхода по генерал-адмиралу просто не было. Про Витте я тебе уже все рассказал. По поводу предвоенных «успехов» Алексея Александровича и его обожаемых Авелана с Верховским и Абазой ты сам должен быть в курсе, какой бардак творился в наших министерских и дальневосточных делах. И еще попытались все свои ошибки на Алексеева свалить! Слава богу, я решил во всем тщательно разобраться. Кстати, я ведь на многие заседания Особого совещания фон Гинце специально приглашал…

– Да, Пауль мне докладывал регулярно. И, честно говоря, я понял это твое решение как подлинную открытость союзника, а не просто брата и друга! Не говоря уже о твоих планах по морской артиллерии. Но это – отдельно. Здесь у меня к тебе прямо-таки куча вопросов. И, уж извини, но напомню – если бы ты тогда, четыре года назад, заказал броненосцы моим заводам, сейчас бы весь твой флот был в Порт-Артуре. И громил японцев. А ты не мучился проблемой соединения трех эскадр… Или, что вернее всего, тебе и воевать-то не пришлось бы.

– Именно, мой дорогой Вилли, ты, как всегда, все схватываешь на лету. Именно – как брата, друга и союзника. Та весенняя история с французскими игрищами вокруг «двадцати четырех часов» будет памятна мне всегда, как и затяжка со срочным кредитом именно тогда, когда мне действительно внезапно потребовались деньги! Про подписание ими апрельского договора с дядюшкой Берти без каких-либо консультаций с нами вообще молчу… А на другой чашке весов – все то, что ты делаешь для России…

– Сколько раз я тебе говорил, мой милый Ники, что только вместе мы сможем обеспечить нашим народам их подлинно великое, заслуженное трудом, умом и кровью место в мире? Причем охранив их от войны! Сколько раз?! А сколько раз я доказывал тебе, что все, чего хотят франки, – посадить тебя в долговую кабалу ради выполнения твоими руками заветов Гамбетты?

– Много. И всякий раз я убеждался в том, что ты прав.

– Вот! Только почему ты говоришь «гнусной войны»? Победоносной, друг мой! Я надежно прикрыл тебе спину в Европе, и теперь ты спокойно утвердишься на Тихом океане. Если хорошо пойдет у Алексеева, Макарова и Чухнина, возьмешь у желтомордых Токио и сполна рассчитаешься с этим неблагодарным кривоногим народцем. Этих азиатских прихвостней Джона Буля давно пора втоптать в средневековье латным сапогом! Чтоб сидели на своих островах и носа оттуда не смели показывать! Кореи им, Китая захотелось! Ясно, что из Маньчжурии ты теперь не уйдешь, тем более что пекинские мандарины повели себя по-свински. Только второго боксерского бунта нам не хватает… Из Кореи япошек – гнать! Да и мне с твоей поддержкой много спокойнее будет за наше маленькое предприятие в Киаочао. Я не сомневаюсь, ты раздавишь макак, как слон черепаху, только брызги полетят в англичан с янки! – Вильгельм, войдя в раж, грохнул кулаком здоровой руки по краю стола. – И еще в этих британских лизоблюдов лягушатников! И спасибо, что открыл нам с Тирпицем глаза на интриги их и нашего коварного дядюшки Берти с этим «сердечным согласием». D gueulasse![4]

Но ведь получается, ты и сам убедился в том, каковы эти союзнички на самом деле. А сколько раз я тебя предупреждал? Помни, Ники: я всегда готов служить тебе опорой. Это не только завет моего великого деда. Это и моя принципиальная позиция: святой долг христианских монархов – поддерживать друг друга в борьбе с восточным варварством. И я пойду до конца в его исполнении! Жаль, что неблагодарный, мягкотелый Вальдерзее, вопреки прямым моим приказам, позволял себе миндальничать с этими средневековыми чудовищами! Но уж мы с тобой… – Вильгельм явно заводился, собираясь развить тему крестового похода белой расы против азиатов в один из знаменитых монологов-лекций часа на полтора-два, способных закомпостировать мозги и ввести в ступор кого угодно. Однако Николай, до сих пор всегда стоически переносивший эту ритуальную пытку, вежливо, но твердо прервал начавшееся было неконтролируемое словоизвержение кузена:

– Дорогой Вилли. Мне сейчас не до наполеоновских планов. И не до патетики. Сначала нужно, чтобы мои эскадры успешно соединились, не дав японцам поколотить себя поодиночке. И чтобы Безобразов прочно оседлал пути подвоза в Японию вооружений и мяса из Америки. И риса из Индии и с Филиппин. Хотя я вполне уверен в нем, как и в Макарове, Чухнине и Рудневе, но кошки на сердце скребут… Ты зря, кстати, так о действительно заслуженном и талантливом фельдмаршале. Я не могу согласиться с такой оценкой и прошу тебя: будь великодушен к славному старику. Ты несправедлив к нему. Просто он там был, а ты – нет. Я там тоже был. Хоть и не долго. А как говорят знающие люди: «Восток – дело тонкое…»

– Ага. Был! Как званый мирный августейший гость. И чудом уцелел. А у него было все! Были корабли и солдаты шести держав. Было право быть неукротимым воином и суровым судьей! – Усы Вильгельма грозно вздернулись, вены на висках вздулись, ноздри трепетали, как у рыцарского коня в воротах ристалища, а глаза изливали неукротимый, праведный гнев. То ли на отвратительных бестий – азиатов, то ли на опального фельдмаршала, то ли на кузена Ники, столь бесцеремонно прервавшего, возможно, один из самых гениальных его застольных экспромтов, из-за проблемы недопущения которых в печать в нашей истории германский канцлер Бюлов поимел инсульт, хвала Господу, не смертельный, статс-секретарь МИДа Рихтгофен скончался от инфаркта, а близкий друг и советчик Вильгельма принц Филипп Эйленбург превратился в пугливого, затравленного неврастеника.

– Я не об этом, Вилли. Понимаешь, они ведь вовсе не варвары. И тем более не звери… Они – просто другие. И сами, со своей стороны, как на варваров смотрят на нас. На варваров жадных, жестоких и двуличных. Вот в чем дело…

– Что?! Желтые коротышки – не вар… Нет, Ники! Нет!.. Ты здоров ли?! Это же не люди! То есть не вполне люди, они же словно дикие, кровожадные животные. Они же… – Вильгельм, казалось, форменно обалдел от только что услышанной из уст царя чудовищной ереси.

– Милый кузен, бога ради, не распаляй себя так. Прости, что, сам того не желая, взбудоражил тебя. Не стоит нервничать из-за таких пустяков… Прозит! – Николай быстро разрядил обстановку самым проверенным способом.

– Ух!.. Райское блаженство. Черт! Как это твои научились делать коньяк лучше галлов? Мои, сколько ни бьются, все без толку! Ты ведь знаешь, я не особый ценитель крепких напитков, но это действительно божественно…

– Это – горы и солнце, дорогой мой Вилли. Теплый морской воздух и волшебный климат предгорий Араратской долины. Подвалы старой крепости Эривани. И еще – человеческий труд и талант. Хочешь, я тебя познакомлю? И все покажу там. Если по вкусу – скажи, сколько нужно ко двору, пришлем. Но не поминай нечистого всуе… Господи, прости… – Николай набожно перекрестился.