При всех своих несомненных достоинствах – коих, следует заметить, у него было немало – барон Сан Симон да Ко́ста не был отчаянным храбрецом. Нет, нет, не подумайте, что он был трусом. Просто, когда речь шла о том, чтобы проявить смелость, он был самой что ни на есть обыкновенной мышью – в меру храброй, когда его жизни ничего не угрожало, и в меру трусливой, если ему грозила опасность.

В тот вечер у него были все основания для того, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке. Если бы у него был выбор, он бы с удовольствием отложил предстоящую поездку до утра, но выбора – увы! – не было. Он знал, что Его Величество Мышиный король с нетерпением ждет его возвращения, а он и так уже задержался в этом сонном провинциальном городке сверх меры. Правда, это произошло не по его вине, но разве король станет выслушивать его оправдания?

Барон мысленно обругал провинциальных бюрократов всеми известными ему мышиными ругательствами (вслух бы он никогда не позволил себе это сделать), бросил печальный взгляд на колченогую кровать, в которой провел несколько последних ночей, тяжело вздохнул и стал медленно спускаться по жалобно скрипящей лестнице. Еще только вчера, ворочаясь с боку на бок в тщетной попытке устроиться поудобней, он проклинал владельца гостиницы за его чрезмерную бережливость. Но вот прошло всего каких-то шестнадцать часов, и тоненький комковатый матрасик, брошенный поверх жестких колких прутьев, уже казался ему самым мягким ложем, о котором только может мечтать путешественник, волею судьбы оказавшийся в этом захолустье. Перспектива провести ночь в вертикальном положении, набивая шишки и синяки в тряской карете (он уже насчитал четыре синяка на мягком месте по прибытии – и это только то, что он смог разглядеть в мутное зеркало) вдруг превратила источенное жучками уродство на четырех ножках в ложе, достойное если не короля, то, во всяком случае, его доверенного лица, каковым являлся барон Сан Симон да Коста.

Но шишки – не самое страшное, что можно заработать на проселочной дороге, большая часть которой пролегает через лес. Ведь где лес, там и разбойники, а местные ночные грабители отличались, как слышал барон, совершеннейшей бесцеремонностью по отношению к своей жертве. Они могли раздеть ее донага и оставить на съедение хищникам – и это в лучшем случае.

При мысли о разбойниках барон непроизвольно замедлил шаг. Черт бы побрал этих провинциальных копуш, из-за которых он вынужден рисковать своей жизнью во цвете лет!

Господин барон испугался бы еще больше, подслушай он разговор, который в это самое время велся за одним из столов в лесной таверне в пятидесяти мышиных лье от города. Но то, что недоступно нашему герою и на что не решаются местные жители, не без основания опасающиеся за свою шкуру, не запрещено читателю, а посему давайте заглянем в это заведение, которое облюбовало для себя звериное «дно» – отверженные и отторгнутые звериным обществом грызуны и мелкие хищники. Возможно, нам удастся услышать обрывки интересующего нас разговора.

Но что это? Кажется, мы немного опоздали. Один из собеседников как раз поднимается, чтобы уйти. Вот он встал, сделал последний глоток из стоявшего перед ним деревянного кубка – на посошок, нацепил шпагу, которая на протяжении всего разговора покоилась на краю стола, кивнул напоследок своему визави и направился прямиком к двери. Его собеседник остался сидеть, взвешивая в огромной когтистой лапе мешочек с золотыми монетами, потом сделал знак бармену повторить заказ.

Через минуту перед ним появилось блюдце с молоком, в которое бармен добавил капельку валерьянки. Жмурясь от удовольствия, посетитель вылакал все до последней капли. Потом, отодвинув блюдце в сторону, занялся своим туалетом: первым делом достал из наружного кармана сюртука носовой платок и навел глянец на свои ботфорты. Потом извлек из того же кармана черную повязку и нацепил ее на правый глаз. Для этого ему пришлось снять свою широкополую шляпу, украшенную двумя белыми перьями. Справившись с повязкой, он взял шляпу, ласково провел лапой по перьям и лишь после этого аккуратно водрузил шляпу на голову. По тому, как бережно он обращался со своей шляпой, было видно, что незнакомец очень привязан к этому предмету своей экипировки. Потом, наклонившись, он поднял с пола дорожный мешок. Порывшись в нем, достал оттуда какой-то продолговатый предмет и засунул его под шляпу.

Остальные посетители таверны не обращали на эти манипуляции никакого внимания. В том мире не принято совать свой нос в чужие дела, особенно если они касаются косматого монстра, который в несколько раз крупнее и сильнее тебя. К тому же сам монстр, по всей видимости, тоже принадлежал к завсегдатаям таверны, потому что его устрашающая внешность не вызывала у них ни страха, ни особого интереса.

Задвинув мешок глубже под стол, косматый субъект поднялся и неслышной кошачьей походкой пошел к выходу. Чтобы пройти через дверь, ему пришлось согнуться в три погибели – дверь явно не была рассчитана на его габариты. За судьбу мешка он не опасался: он знал, что его никто не тронет.

Между тем экипаж барона поравнялся с тем местом, откуда невидимая со стороны дороги тропинка вела к таверне. Барон дремал на заднем сиденье. Его правая лапка сжимала револьвер, который он предусмотрительно положил на колени, чтобы в случае внезапного нападения иметь оружие наготове. Барон был далеко не глуп и понимал, что вид револьвера вряд ли отпугнет видавших виды бандитов, но так было спокойней.

Из состояния дремы его вывел какой-то посторонний шум.

Открыв глаза, барон увидел, что карета не движется. Он высунул голову, чтобы узнать у возницы, в чем дело, но заметил лишь темную фигуру, которая, ломая ветки, торопливо продиралась сквозь кустарник.

Вдруг в карете стало темно.

Барон перевел взгляд на другое окно – и не узрел привычного пейзажа. Освещавший дорогу диск луны тоже куда-то исчез. Вместо него в окне появился какой-то предмет, который барон не смог распознать. И это хорошо, потому что, если бы он его распознал, то в тот же миг лишился чувств, и наша история, скорее всего, закончилась не начавшись.

Предмет, не узнанный бароном, был широким раструбом ботфорт – тех самых, на которые еще совсем недавно наводил глянец косматый субъект из таверны. Однако ботфорты маячили в окне недолго. Не успел барон присмотреться, как вместо них появилась широкая усатая морда с черной повязкой на правом глазу. Барон почувствовал, как его члены, один за другим, цепенеют от страха. Какое-то время он сидел, не в силах отвести взор от пары желтых глаз, которые изучали свою жертву, словно хотели навсегда запечатлеть в памяти ее образ.

«Бежать! Нужно бежать!» – пронеслось в голове у барона.

Он приподнялся, одновременно пытаясь нащупать лапой ручку дверцы. Револьвер, лежавший у него на коленях, упал на пол. Раздался звук выстрела. Барон вздрогнул от неожиданности. Он и думать забыл о том, что вооружен.

– Если ты решил меня напугать, то забудь об этом, – промяукало чудовище, ухмыляясь во весь свой клыкастый рот. – Твой пугач тебе не поможет. Лучше подумай о спасении своей мышиной души, ибо настал твой последний час.

– Прошу вас, пощадите! – взмолился барон, который, как мы уже знаем, не отличался особой храбростью. – Я отдам вам все, что у меня есть. Вот, возьмите это кольцо. Оно очень дорогое.

Дрожащими пальцами он стал стягивать кольцо, которое, как на зло, не поддавалось.

– Не утруждайся. Грабители, которые не преминут нагрянуть сюда через некоторое время, сами снимут колечко с твоего пальца. Но тогда ты уже будешь бездыханным трупом. – Кот отступил на шаг, чтобы жертва могла лицезреть его во весь его огромный рост и, приняв позу декламатора, продолжил: – Меня же не интересуют всякие там финтифлюшки. Я живу ради вот таких минут. Наблюдать за тем, как моя жертва трепещет от страха, – в этом я вижу высокий смысл моего бытия. Я бы с удовольствием продлил это мгновение, так оно прекрасно, но боюсь, что мне могут помешать те, для кого разбой – лишь средство к существованию. Боже, как это все-таки вульгарно!