Пэнси как раз проходила около закутка с садовыми инструментами и почему-то остановилась, взглянув в полутьму, где рядком стояли немного испачканные лопаты, тяпки, мотыги, грабли и грабельки, ящики, совочки, баллоны с органическим противогрибковым и пакеты с удобрениями.

Девушка хмыкнула и подошла ближе. Она провела пальцами по дугам леек, вспоминая, как недавно носила их в теплицу. Только самые маленькие, большие Лонгботтом не дал взять, сказал - тяжело.

- Пэнси. - брюнетка вздрогнула и обернулась. Легок на помине.

Невилл стоял на границе света и тени, одетый в свою рабочую спецовку - теплая льняная рубашка и брюки, а на ногах резиновые сапоги. Лицо чуть испачкано землей, темные волосы взъерошены.

- Привет. - девушка чуть склонила голову на бок, рассматривая его. - Я сегодня не приду.

- Понятно. - он шагнул в темноту и стал перебирать маленькие контейнеры для рассады, складывая их в ящик, чтобы отнести в теплицу.

Пэнси молча наблюдала за ним, почему-то не торопясь уходить. В полутьме было видно только высокую крепкую фигуру.

- Сможешь передать ножницы? - спросил он, повернувшись к девушке. Ножницы висели прямо у нее над головой, рядом с остальными мелкими садовыми принадлежностями.

- Не смогу. - Пэнси качнула волосами, не отрывая от мужчины взгляда. - Возьми сам.

Невилл сначала замер, будто бы не понял, о чем она говорит, и почему не дотянется до ножниц, они же прямо над головой.

А потом Лонгботтом сделал шаг, еще один, ближе и ближе, почти вплотную к стоявшей у стены Паркинсон.

От него пахло сырой землей и травой. От нее все той же винно-алой розой, кажется более сладкой, чем раньше.

Пэнси одновременно понимала и не понимала, что происходит. Она почему-то видела перед глазами только его открытую шею и ключицы, а еще жилку артерии, которая билась довольно часто.

Она сделала то, что давно хотела, наверное с той ночи в квартире - вновь прижалась к Лонгботтому, обхватив его талию руками, уткнулась носом в ямку между ключиц и лизнула ее, осторожно прикусив зубами прохладную кожу.

- Что же ты со мной делаешь? - шепотом произнес мужчина прямо над ухом, прижимая ее к себе в ответ, зарываясь пальцами в короткие мягкие волосы, а лбом прикасаясь к плечу, словно побежденный лев.

Пэнси не ответила. Она гладила Невилла сначала по спине, потом по плечам, а после по затылку, словно бы исследовала и привыкала. Она прислушивалась к своим ощущениям от его близости. Это было нечто новое - чувствовать тепло целого тела, слышать дыхание и сердцебиение.

Раньше Пэнси Паркинсон не медлила, и если ей хотелось попробовать, то сразу переходила к сексу, минуя все стадии вроде дурацкого ужина и прогулки. Смысл тормозить, если все закончится одним и тем же?

Сейчас ей не хотелось поступать по привычному сценарию, не хотелось рушить тонкость момента и новые ощущения, окутавшие ее целиком.

- Спасибо, Лонгботтом. - прошептала она в ответ, сама не зная, за что благодарит. То ли за то, что выслушал и признал, то ли за случай с уволенным бухгалтером, то ли за фиалки и компанию, то ли за его живые чувства. А может быть просто за все вместе и немного больше.

Они простояли, пока за окном совсем не стемнело, так и не сказав друг другу ни слова, а потом Пэнси ушла.

Невилл

Невилл стоял в темноте и прислушивался к уходящим шагам своей начальницы. Пэнси Паркинсон вот уже две недели не выходила у него из головы.

Открытая белая шея, оттененная пушистыми черными кончиками коротко стриженных волос, мягкая линия плеч, затянутых дорогим шелком блузы платинового оттенка. Чуть хриплый из-за сигарет, низковатый обволакивающий голос, черные бархатные глаза, бездонные как колодцы, почти всегда неулыбчивые красивые губы.

Твердый шаг, отточенные четкие движения, словно бы девушка всегда знала, чего она хочет. И чуть небрежная естественная элегантность одежды. Паркинсон одевалась со вкусом, и Невилл каждый раз удивлялся тому, как она в своих дорогих юбках и колготках спокойно возится с растениями и землей, словно бы одета в самый простой немаркий костюм. При этом, она ни разу на его памяти не испачкалась, хотя делала все то же самое, что и он, уже через десять минут, стряхивавший с рабочей рубашки землю, которая размазывалась по ткани полосками.

Конечно Невилл удивился, когда Пэнси впервые появилась на пороге теплицы и, чуть хмурясь, заявила, что хочет повозиться с землей.

Он удивился, когда она пришла во второй и в третий раз, а после привык, заранее придумывая новые и легкие задания для нее.

А сегодня, почувствовав, что Пэнси опаздывает, увидел, как гаснет свет в окне ее кабинета, и пошел на встречу, но в коридоре девушки не было. Невилл так бы и не нашел ее, если б не заглянул в закуток, где хранились все его садовые принадлежности. Требовались ножницы для обрезки недавно привезенных кипарисов, оказавшихся немного подпорченными из-за неправильных условий хранения, но живыми.

Когда Пэнси сказала, что не придет сегодня, Лонгботтом почувствовал давно забытую пустоту, но смирился, понимая, что его начальница не нанималась работать вторым садовником.

Ее двусмысленную фразу про ножницы он понял не сразу, скорее интуитивно шагнул ближе.

Обнимать Пэнси Паркинсон напоминало то, как если бы он обнимал птицу, которая внешне выглядит основательной и весомой, но при прикосновении понимаешь, что большая часть ее визуального “объема” - это перья, а под ними лишь оболочка необходимых мышц и тонкий легкий скелет.

Пэнси казалась высокой, но на самом деле была маленькой. Невиллу даже пришлось наклониться. А когда он сомкнул руки на ее спине, то ощутил будто бы обнимает кого-то легкого, почти без веса, словно чуть нажми, и растворится в воздухе, не оставив и следа.

В тот вечер они не целовались, Лонгботтом даже не думал об этом, словно бы уже получил гораздо больше, чем ожидал, вдыхая сладкий тонкий аромат темной розы.

Поцелуй случился на следующий день, в теплице. Пэнси стояла рядом, сосредоточенно размешивая минеральное удобрение в лейке, а Невилл смотрел на ее лицо. Она вдруг подняла голову и замерла, не отводя взгляда, совершенно спокойная внешне.

И тогда он наклонился, прикасаясь к мягким губам в золотисто-коричневой помаде.

Пэнси сначала не отвечала, будто бы удивленная, и Невилл замер, не зная, что делать дальше, но потом ее язык довольно смело скользнул по его губам, раздвигая их, и мужчина продолжил поцелуй.

Они целовались наверное очень долго, а потом прекратив, продолжили оставленные дела.

Когда Пэнси уходила, то молча протянула Невиллу влажную салфетку - стереть помаду с лица и шеи.

В следующий раз они целовались у места, где обычно перед обедом курила Пэнси, а потом вновь в теплице, а дальше рядом с инструментами, прижавшись к стене.

Прошла целая неделя, а Лонгботтом помнил только эти поцелуи и постоянное молчание в паузах между ними. За все время они оба почти не разговаривали, не решаясь нарушить тонкую атмосферу происходящего и сделать следующий шаг.

В пятницу вечером Невилл, понимая, что не увидит Пэнси целых два дня - субботу и воскресенье, маялся от неясной тоски, глядя на ее спину в тонком свитере, ворот которого открывал преступно белую хрупкую шею. Девушка сосредоточенно обрезала первый в своей жизни кипарис.

Наверное, Лонгботтом просто не выдержал молчания. Он подошел к ней сзади, обхватил руками, прижав к груди и уткнулся лицом в плечо. Будь, что будет. Если даст пощечину, и ладно, зато ее отношение станет более понятным, даже без слов, которые оба боялись произнести.

Но Пэнси не стала вырываться и царапать мужчине лицо.

- Лонгботтом, придешь сегодня ко мне ужинать? - сказала она и продолжила обрезать торчащие среди зелени сухие веточки пушистого хвойника.

- Ага. - ответил Невилл ей в плечо и, кажется, впервые за долгое время счастливо улыбнулся.

Ужинать они не стали, сразу пошли в спальню. Невилл попросил сам раздеть Пэнси, и делал это неторопливо, бережно под ее удивленным и внимательным взглядом.