На втором этаже были кабинеты начальства, но к этому времени их обычно уже никого не было.

        Правда, один раз рука припозднившегося начальника отделения высунулась и отстегнула нижние ремни с портфелем. На каждом ремне было написано фамилия и группа курсанта. Ремни торжественно раздали вместе с нарядами в не очереди, портфель с продуктами, правда, тоже вернули.

– У вас рабочие по камбузу воруют продукты.

Наезжал дежурный лейтеха (лейтенант) Сливин на пожилую повариху тетю Валю.

– Да, воруют, ну и что?

– Как что? Это непорядок.

– Они что их продают?

– Нет, съедают.

– Продукты для курсантов, пускай съедают.

– Нет, это надо прекращать!

– Оставь мальчишек в покое, больше чем он сможет поднять не украдет.

– За ними надо следить

– Вот ты дежурный, ты и следи. Держи ключи, иди с рабочими и пусть они принесут 4 ящика сгущенного молока.

        Провизионка находилась в подвале. Локотов и Батищев несли сразу 4 ящика на маленьких носилках. Через плечо «Бати», идущего вторым не мигая наблюдал Слива. Проходя по коридору, где вдоль стены стояли пустые молочные бидоны, курсанты резко притормозили, лейтенант налетел на заднего и все радостно грохнулись, сшибая бидоны.

       Матерясь, поставив бидоны на место, поправили коробки с молоком и донесли до места. Сливин был горд.

– Вот, тетя Валя, принесли.

– Уследил?

– А как же.

– Что там у вас грохотало?

– Ребята неуклюжие запнулись и упали.

Повариха усмехнулась.

– Коробки переверни.

– За чем?

– Переверни.

У 2-х коробок были разорваны углы, 4 банок не хватало.

– Где сгущенка? Спросил Гоша.

– 4-ый нижний бидон от прохода.

– Молоток, Батя!

– Пошли, там машина с мукой пришла.

15-ти летние пацаны таскали тяжелые мешки с мукой на плечах, по лестнице в подвал, и никто не кричал, что эксплуатируют детей, никто не жаловался, и главное никто не надорвался.

        В училище устраивали вечер танцев. Мужское население города не допускалось, зато девиц пускали всех без всяких приглашений.

        Первокурсники с радостью узнали, что у них есть подшефные девчонки первокурсницы педагогического училища. На первый раз все были приглашены оптом, и уже в последствии разбились на пары. Бальные танцы, как в старину, никто не танцевал, была, как сейчас говорят, обыкновенная тусовка.

        Ансамбль «Северные мальчики» был полностью из курсантов. Играли и пели ребята, по тем меркам, очень хорошо, одно удручало, чем меньше лычек на рукаве, тем меньше на тебя обращают внимания представительницы слабого пола.

        Старшие курсанты водили своих красавиц по училищу, увлеченно что-то рассказывая, одновременно ища укромный уголок для продолжения беседы в более раскрепощенной форме.

        После танцев разрешалось проводить своих избранниц до дома или до общежития. Обычно на это давали 1 час, но никто практически не укладывался.

        Локотов стоял у тумбочки дневальным, время тянулось медленно, было 5 часов утра. В 6.30 надо было разбудить командиров и дежурного по роте, а пока он в нарушение устава борясь со сном выходил на площадку 4-го этажа и втихаря курил.

        Курево кончилось, присев на тумбочку и оперевшись спиной о стену, дневальный прикрыл глаза.

        Что ему приснилось не имеет значения, но разбудил его сигнал громкого боя (звонок). Старшина и командиры отделений, не разбуженные заранее, матерясь одевались в спешке. С перепугу, глянув на стенные часы, Гоша обнаружил, что таковых нет, так же отсутствовал ротный журнал и ботинок на левой ноге.

        Все не разбуженные считали своим долгом, пробегая, выразить свое отношение к дневальному, кто матом, кто тычком.

        Наконец из своего кабинета появился командир роты старлей Чебоксаров. Стоя на одной ноге Локотов пытался что-то доложить.

– Ну, что, цапля?

Гоша молчал, вопрос ответа не требовал.

– Сразу 6 нарядов в не очереди я дать вам не могу, устав не позволяет. Хотя вы этого заслужили.

6 нарядов выдали по частям:

        2 – с настенными часами;

        2 – с ротным журналом;

        2 – с левым ботинком.

        Хорошо, что неприятности заканчиваются и забываются быстро, правда кличка «Цапля» еще 2 месяца преследовала курсанта.

        Наряды в не очереди первокурсникам раздавались щедро, иногда для всех наказанных не хватало  работы.

        Общежитие, где обитали курсанты было 4-х этажное казарменного типа. Кубрики с 2-х ярусными железными койками на 30 – 35 человек, все были на виду друг у друга, но жили в основном дружно.

        Тянулись будни учебы, строевые занятия, дежурства… 2 месяца карантина закончились. На лысых головах подрастали волосы. Первокурсников стали отпускать в увольнения.

        Курсанты из местных, как-то негласно взяли шефство над иногородними. На увольнение приглашали к себе домой с ночевкой с субботы на воскресение.

        Гоша, если не было очередных свиданий, или самоволки в свой город, ехал к своему сокурснику в Колу. У Сергея дома они выпивали, ели домашнюю еду, слушали музыку. Васенко хорошо пел и играл на гитаре, даже пытался научить Локотова, но безуспешно.

        Несколько человек, не выдержав муштры и казарменных условий ушли из Мореходки как-то незаметно.

        Потихоньку подкатил Новый 1973 год и первые семестровые экзамены. Был среди первокурсников переросток Володя Скворцов, 20 лет от роду. Рыжий, бледный и такой худой, что больше было похоже на дистрофию. В армию его не взяли и как он прошел медкомиссию в Мореходку не понятно.

        Все разговоры его сводились к бл-ким похождениям в родном Архангельске, так что его очень быстро все перестали слушать. Единственные свободные уши остались у Славки Лычкина. Своим трепом «Скворец» до такой степени раздраконил Славика, что тот обратился к Локотову.

– Гоша, ты не знаешь где в Мурманске найти проституток?

От волнения он заикался сильнее обычного.

– Тебе зачем?

– Да к приятно же.

– Ну, у тебя и заявочки. Откуда я знаю, я же не местный. Вон у Кольки спроси, тот все знает.

        Кузин Колька, красавец парень, ловелас на которого девки пачками вешались, еще до Мореходки, а уж когда одел форму, вообще стали выкладываться вдоль дорог штабелями. Лычкину не отказал в помощи. Написал на бумаге адрес.

– На, держи и помни мою доброту, там этих шалав сколько хочешь. Выбирай любую.

– А с чем идти с цветами?

– Совсем дурак. Купи бутылку водки и за глаза хватит.

Получили стипендию 12 руб 60 коп. Славик отпарил брюки, купив бутылку водки, отправился в увольнение целенаправленно: лишать себя невинности.

        Кузин, Локотов и еще человек 10 не успевшие до конца недели закрыть неуды (двойки) по учебе и потому лишившиеся увольнения, курили в сушилке. Кто-то бренчал на гитаре. Сушилка была выходным клубом для оставшихся в роте. Там было жарко, сумрачно и прекрасная вентиляция. Все курили.

        Распахнулась дверь, на пороге стоял всклоченный Лычкин. Говорить от возмущения он не мог. Заикаясь на каждой букве размахивал руками, потом плюнул в пол и ушел, хлопнув дверью.

– Чего это с ним?

– С бл*док вернулся.

– Ты чей адрес уму дал?

– Стационара КВД (кожно-венерологического диспансера). Там шалав пруд пруди.

        Хохотали до слез!

Приколы вообще были в ходу. То ночью толпой снимут верхнюю койку, нижнюю поднимут под потолок со спящим. Включают свет и орут- ПОДЪЕМ! Человек, привыкший что пол рядом, довольно оригинально приземляется. Бывало кровать со спящим уносили в гальюн (туалет). Мало того, что просыпаешься в отхожем месте, не совсем приятно, так еще и свою кровать обратно перетаскивать. Иногда под простынь укладывалась длинная нить и когда человек засыпал начинали медленно ее вытягивать. У спящего создавалось впечатление, что кто-то там ползает. Он вставал и отряхивал простынь рукой и ложился снова. Процедура повторялась.