«Подожди… подожди, Таня… подожди… Ш-ш-ш… дыши! Дыши ровно. Ровно, глубоко, вспомни, как в детстве учили в больнице, дышать ровно и глубоко, это успокаивает ход сердца… Дыши. Дыши… Вот так… тише… тише… Так кровь начинает правильно циркулировать и снабжать кислородом мозг. Ну вот… теперь думай. Надо понять, где ты и что происходит», – сказала я себе, заставляя дышать ровно, чтобы постепенно выровнялся и бег сердца.
Сначала, где я?
Это точно больница, хотя и похожа на тюрьму, но что мне делать в тюрьме? Хотя я уже ничему не удивляюсь… Но нет, больница, это и по вони ясно. Но не та, где я была до сих пор. Ничего похожего. И стены, и одеяла и кровать, и запах, там пахло карболкой, хлоркой тоже, а здесь совсем иное, так пахнет там, где люди и не проветривают, а моют без энтузиазма, никакого сходства с хирургией, гинекологией, даже с терапией… есть и запах больничной еды, подмешанный вот к этому. Но всё превозмогает он – тела плохо моющихся или особенно неприятно пахнущих людей… Странно.
«Что странного, Таня, мозг работает плохо, вот ты и не сообразишь никак. Посмотри на печати на этом постельном белье и всё станет ясно. Ищи печать», – сказал мне мой разум.
И я стала оглядывать себя и постель. Да, я привязана, но приподняться я могу. Вблизи вижу плохо… как испортилось зрение, вот чёрт. Но вдаль превосходно, только темно тут. Я наклонилась и подтянула зубами пододеяльник за угол… мне стоило применить всю гибкость, на которую я была способна, чтобы выгнутся, чтобы видеть печать так, чтобы прочесть. «Областная психиатрическая больница №1» стояло на подслеповатом штампе…
Мне казалось, я уже знаю, что такое ад… Вот сейчас ужас ещё больший пробрал меня и я снова чуть не закричала, но сдержалась, если бы я не чувствовала, что кто-то только что насиловал меня, я не боялась бы закричать, а я боялась, что он вернётся, поэтому только заплакала, стараясь не издавать звуков…
Со слезами пришла головная боль. Но я, наконец, успокоилась, и снова заставила себя соображать.
Почему я здесь? Вот это вопрос, который я сейчас не разрешу точно.
И как мне выбраться? Это тоже только утром можно понять. Наверное, какой-то врач со мной поговорит, и я пойму всё…
Я стала вспоминать, не могло ли произойти что-то, чего я не помню? Но из-за этого я оказалась здесь. Что я могла сделать настолько ненормального, чтобы меня вот так положили в дурдом? От этого слова я опять затрепыхалась, настолько мне становилось страшно. Мне стало казаться, что оттого, что я здесь, я стану сумасшедшей и меня продержат до конца жизни. Потому что из тюрьмы выпускают, когда кончается срок, а из психбольницы не выпускают никогда…
Утром, Таня, утром. До утра ты всё равно ничего не поймёшь. А теперь дыши ровно и думай… Успокойся! Успокойся, не вспоминай, что тебя насиловали тайно, и что это мог быть не один человек… Всё! Всё, дыши… ровнее. Глубже…
Я закрыла глаза, чтобы заставить себя дышать ровно, чтобы сердце не перескакивало через удары, не захлёбывалось. Я заставила остановиться слёзы и отвлечься от связывающих ремней. Никогда прежде я не была несвободна, никогда не могла подумать, что окажусь в таком месте. Почему? Что я могла сделать и не помнить. А ведь я не помню… ничего не помню после того, как ушли Кира и Володя. Володя… милый, золотистый, радостная улыбка всё время выскакивала ему в глаза искрами, он был так рад нашей встрече. И я была рада. Очень. Не было и речи, чтобы возобновить наши отношения, я, такая как теперь после всего, что было с Маратом, не могу снова быть девушкой Володи, они чистый, как первый снег, а на мне повалялся весёлый мохнатый пёс… Нет, теперь мы не можем быть парой, я всегда буду стыдиться себя, того, что так поступила с Володей, что изменила ему. Но мы можем снова дружить, теперь мне хотя бы не надо выходить замуж… Прости меня, мой бедный, несчастный нерождённый сыночек, так многим ты мешал в мире, что Бог и не позволил тебе родиться. Мой сыночек…
Я заплакала, снова заплакала, как заплакала в больнице, когда пришла в себя от наркоза и мне сказали, что ребёнка не будет. Во мне была лёгкость и пустота, звенящая, гулкая пустота, там, где уже поселилась ещё маленькая, но тёплая и осязаемая моим сердцем и моим телом жизнь. Я уже любила его, моего малыша, у него уже было место в моей душе и оно росло с каждым днём, когда я, замирая от неведомого раньше счастья, ощущала его движения и толчки внутри себя, а они становились всё отчётливее и привычнее. Я планировала, как мы будем жить, как мне всё устроить, понятно, что представляла с трудом, потому что вообще плохо представляла, что такое дети, я только хорошо помнила себя маленьким ребёнком, и мне казалось, что я пойму, что надо делать и как. Ведь все справляются. И мама подскажет, так что я почти не волновалась уже об этом. Меня волновала только учёба и то, как мне совместить её и малыша, как сделать так, чтобы не расставаться с ним, вот это я пока вообразить не могла со всей отчётливостью. Но, думаю, и это решилось бы как-то. О мужчинах я не думала вовсе, ни о Володе, ни тем более о Марате, я только не хотела, чтобы с ним была беда и несправедливость. Мама его меня пугала своим напором, я понимала её умом, но я не была готова к тому, что моя жизнь так сильно обогатится новыми людьми. Однако, с появлением малыша, я уверена, и я сама изменилась бы.
И вот, теперь… теперь ничему этому не бывать. И меняться не придётся. Вот от этой мысли, от этой потери и жалости к моему мальчику, которого я так и не увидела, я заплакала снова. И так, что завыла в голос, вокруг никого не было, и я могла себе это позволить. Но от этого начала опять пухнуть голова и путаться и застывать мысли. Поэтому я снова стала командовать себе, как в детстве: «Дыши! Не плачь, дыши!»…
К тому же я слышала, как говорили маме, что детей вообще может больше не быть. Я не могла ни осознать до конца, ни как-то понять этого до сих пор. В гинекологии я была так слаба, и в голове всё время был туман от этой слабости. Теперь туман развеялся. Почему? Сколько прошло времени, сколько я здесь? Моя голова яснее потому, что я стала здоровее или потому что она прояснилась от ужаса, что окружает меня? Я не могла пока этого понять. Хотя бы разобраться с тем, какой сегодня день. Володя с Кирой приходили накануне Нового года, теперь мне казалось, что Новый год прошёл уже давно. Но насколько давно? Своё тело я ощущала совсем иначе, настолько, что его будто вовсе больше нет. Кроме вот этого тошнотворного ощущения между ног теперь. Так нет, об этом тоже думать нельзя. Я подумаю об этом завтра, когда осмотрюсь. Я пойму, кто сделал или делал это, не сомневаюсь, что этот человек захочет посмотреть в моё лицо в сознании. Я пойму это по взгляду. Надеюсь только, что это был один человек…
Боже мой…
Я опять запрокинула голову, заставляя себя ровно, спокойно и глубоко дышать, не позволяя сбиваться и сбивать сердце с правильного хода. Я даже заставила себя заснуть, вспоминая, как мы с Валерой гуляли в усадьбу, какие мы обнаружили там замечательные комнаты, промерзшие и холодные, но пронизанные светом. Снега не было внутри, потому что почти все стёкла были целы, только иней выступал на стенах, и Валера даже сказал, что если растопить камины и печи, а дымоходы там просто перекрыты заслонками, но не заложены, то будет и тепло… Мне снова захотелось там жить. И, думая об этом, я заснула…
Наутро свет солнца сквозь довольно плотные облака проникал очень слабо, но это обычное наше зимнее северное утро, сизое, но радостное, потому что ночь тут у нас зимой так длинна, что кажется, не доживёшь до рассвета. Я открыла глаза, потому что меня трясли за плечо:
– Таня! Таня! Просыпайся. Слышишь меня?.. Зоя Михална, проснулась.
Я разлепила веки и увидела сначала просто свет, но силуэты быстро сконцентрировались и собрались в двоих человек: большущую тётку с желтыми от гидроперита дикими кудрями, впрочем, ей пора снова краситься, корни жуткие, изжелта-чёрные… И вторая, маленькая и какая-то жёлтая, с очень спокойным лицом, почти неподвижным взглядом небольших серых глаз, у этой, в отличие от первой, наверное, «очень модной», аккуратная причёска «бабетта», волосок к волоску начёсиком. Эта самая Зоя Михална внимательно смотрела на меня, но когда я, наконец, смогла сконцентрировать свои глаза на её, она немного приподняла свой взгляд куда-то вверх, будто мне на лоб.
