Садовский согнулся и наблевал под стол.

– Какого чёрта здесь происходит? – вернулся капитан, неся в руке четыре бумажки.

– Поплохело герою, – ответил я. – Должно быть, посттравматический синдром.

– Выпейте, лейтенант, – плеснул Репин в стакан из графина и поставил перед страдальцем, после чего обратил своё внимание на нас: – Командование даёт добро. Вы получите оговорённую сумму. И теперь, – положил он передо мной и Станиславом по две бумаги и ручку, – мы всё оформим, как полагается.

– Забавно, – ознакомился я с заверенным печатями контрактом. – И что же, если платить откажетесь, нам с этим вот в мировой суд обратиться? Процесс «Коллекционер и Вдовец против Железного Легиона»?

– Можете не подписывать, если не хотите.

– Нет, – взял Станислав ручку, – мы подпишем. И, если кинете нас, снова, будем показывать каждому встречному, сопровождая задушевной историей.

– Точно, – поставил я автографы. – Глядишь и выпивкой угостят. Кстати, как насчёт аванса? Поиск информации – дело затратное.

– Сейчас казна пуста, – развёл капитан руками. – Но если вам нужна экипировка и амуниция…

– Не откажемся, – передвинул Станислав подписанный экземпляр заказчика к противоположному краю стола.

– Полученной информации достаточно?

– Более чем, – закончил я с бюрократией.

– Отлично. И ещё, чуть ни забыл, вам в помощь будет придан лейтенант Павлов.

– Это ещё для чего? – состроил недовольную мину Станислав.

– В помощь, – повторил Репин. – Кроме того, я вам не доверяю. Павлов будет информировать меня обо всём, что происходит. На этом предлагаю завершить нашу встречу и перейти к делам.

В арсенал Репин с нами не пошёл, выдал пропуска и сержанта Ерофеева с наставлением «не злоупотреблять». Кроме того удалось разорить Легион на заправленный под горло грузовик из муромского автохозяйства, двухсотлитровую бочку соляры и рацию, дабы наши странствия не затягивались, а ценная информация о ходе расследования оперативно поступала заказчику.

Как следует прибарахлившись, затарившись провиантом и немного вздремнув, с первыми лучами Солнца мы подобрали Павлова и выдвинулись навстречу приключениям.

Глава 4

Пищеварительный тракт свиньи прекрасен, он принимает от этого мира всё, что тот даёт, и превращает в говно. Овощи, корнеплоды, хлеб, икра, помои, антрекот по-бретонски – он из всего с равным успехом сделает однородную каловую массу. В том числе и из человека. Конечно, сытая свинья предпочтёт что-то менее жёсткое, но она никогда не бывает достаточно сыта. Если тот, кто работает со свиньями, надолго исчезает, соседи первым делом берут грабли и идут проверять, нет ли в загоне пряжек, пуговиц, монет и других неперевариваемых вещей. Заокская пустошь давно стала таким загоном, и нам понадобятся чертовски большие грабли, чтобы разгрести тамошнее говно.

– Бля! Не гони так! – посоветовал Стас сидящему за рулём Павлову и крепче вцепился в сидушку, надеясь уберечь голову от очередной встречи с крышей кабины.

– Разве нам не нужно спешить? – спросил лейтенант, глядя на меня. – Я думал, горячий след и всё такое.

– Сбавь, – согласился я со Станиславом. – Так от нас самих горячий след останется. Эта колымага, наверняка, войну помнит, прояви уважение к мощам.

Будто, вторя моим словам, ЗиЛок закряхтел и стрельнул глушителем, отчего Павлов тут же лёг грудью на баранку.

– Гляди, какой ловкий, – оценил Стас и сунул руку за пазуху. – А меня, похоже, зацепило.

– Очень смешно, – расправил плечи Лейтенант.

– Мне казалось, ты спокойнее, – заметил я. – Или так только на привале?

– Сократить вероятность поражения, минимизировав видимый силуэт при звуке выстрела – это логично, разумно и не имеет никакого отношения к состоянию моей нервной системы. А она, кстати, в полном порядке.

– Рад это слышать. Ты, главное, когда до реальной стрельбы дойдёт, силуэт не минимизируй слишком сильно. А то, знаешь, как бывает, на словах кремень, стальные яйца, а как жареным пахнуло, так и след простыл.

– Об этом можешь не беспокоиться.

– Я много о чём могу не беспокоиться, но обстоятельства, зачастую, мешают.

– Ты с карамультука-то своего, – кивнул Станислав на притороченную позади винтовку, – стрелять приспособлен?

– Это не карамультук, – заявил Павлов слегка обиженно, – а Штейр «Скаут».

– Впервые слышу.

– Не удивительно. Винтовка австрийская под НАТОвский 7,62.

– Стволик не коротковат? – глянул я в зеркало заднего вида. – И чего это прицел так далеко поставил?

– В самый раз ствол, лёгкий и разворотистый. А в прицел этот нужно двумя глазами смотреть, потому и стоит так, он малой кратности, два с половиной всего. Винтовка, конечно, больше для охоты загонной, чем для войны, но нравится она мне, удобная. А если прицел на шестнадцать поставить, то и поснайперить можно. Тоже есть, быстросъёмный. А ещё банку можно навинтить. Маскировать не маскирует, зато по ушам не бьёт. Ложе, кстати, в сошки раскладывается.

– Толково. Смотри, как бы у тебя эту диковину заморскую не отобрали. Там, куда мы едем, народец ушлый.

– Для ушлых у меня «Кедр» припасён, – похлопал лейтенант по висящей на левом боку кобуре.

– О, вот это дело, – оценил Станислав. – Дай посмотреть.

– Нет. Личное оружие никому в руки не даю.

– Суеверный что ли?

– Ревнивый, – предположил я. – Чего, рожу кривишь? Признайся – подрачиваешь на него?

– Не отвлекайте от дороги, – резко съехал Павлов с оружейной темы, но Станислав тут же вернул его в прежнее русло:

– А у меня гляди какой, – вынул он свой ПБ и прикрутил насадок. – Нравится? Ну, я тебе свой подержать дам, а ты мне – свой.

– Блядь, прекратите, – как-то неуютно почувствовал я себя, сидя между ними.

– Не любишь оружие? – удивился Павлов.

– А ты любишь плоскогубцы?

– Что? При чём тут плоскогубцы?

– Это инструмент такой, для работы. Ну, любишь или нет?

– Я даже не знаю…

– Сейчас он тебе расскажет, – встрял в беседу Станислав, – что оружие – такой же инструмент, и нехер его облизывать. Но ты ему не верь?

– Это ещё почему? – поинтересовался я, немного настороженный столь уверенным тоном.

– Я же вижу, – указал Стас на свои ясные очи. – Ты тут вот распинаешься почём зря, а сам, когда ВСС свой чистишь, тряпочку мягкую под него подкладываешь.

– С мягкой ткани детали мелкие не скатываются, в отличие от брезента.

– Да, рассказывай. А помнишь, как ты «Пернач» свой покоцал о кирпичи? Так ты ж потом дня три то место на затворе пальцем теребил. Полировал, наверное.

– Не было такого! – возмутился я, сам того не ожидая.

– Может, ты и в самом деле не помнишь. Это ж чистый рефлекс – рука сама к любимой игрушке тянется, приласкать хочет.

– Хуйню не неси.

– Ну, конечно… – гадко щерясь, охочий до беззащитных стальных тел извращенец выудил из рюкзака банку тушёнки и нарочито растерянно похлопал себя по карманам: – Чёрт, куда я нож задевал? Кол, одолжи кинжальчик.

– А поебаться не завернуть?

– Да брось. Жалко, что ли? Это ж просто кусок железа.

– Дешёвый трюк, Станислав, тебе должно быть стыдно.

– Почему?

– Потому что инструмент должен использоваться строго по назначению. Вот если бы ты сказал: «Кол, дай кинжальчик, хочу лейтенанта проткнуть», я бы дал, а банку вскрывать – иди ты нахуй. Хотя, знаешь, у меня есть альтернативное предложение – раздолби её прикладом, или шомполом проткни, а лучше прострели. Тебе ведь похер, как и для чего оружием пользоваться.

– Прострелить?

– Да, жахни прям в упор, а потом слижи, что останется.

– Так? – зажал недоумок банку подошвой в угол торпеды и приставил дуло автомата к рифлёному жестяному боку.

– Эй, прекращайте! – забеспокоился лейтенант.

– Открывай консерву, – подначивал я, будучи уверен, что такого не сделает ни один отморозок, никогда и ни за что. О, как глубоки оказались мои заблуждения.