Но в этот раз ведьмак удержал равновесие, снова изобразил хитрый финт, который не удался бы никогда обычному человеку, такому неловкому.

— В тебе еще много осталось от графа, вашмилость, — фыркнул Ян, язвя из последних сил. Отталкивая его, отодвигая куда-то в сторону. — Как смею я разочаровать такую особу. Что вообще ты знаешь обо мне?

— Хочешь, я расскажу? — негромко сказал Влад. — Я неплохо умею предрекать будущее и читать прошлое, когда-то мы с Карой тем и развлекались на рынках, что люд веселили, гадали. Я гадал, а она резала кошельки… Твой отец согрешил с эльфкой, Янек, а потом хотел избавиться от сына, так похожего на лесной народ. Он слышал про эльфских партизан, что вырезают целые селения, он боялся. Вот и вся история. Ты ненавидишь себя, но разве лучше было бы провести жизнь рядом с таким уебком?

И Влад попытался представить ведьмака человеком. Нарисовал ему ясные синие глаза, мягкие черты, золотистые волосы. Дитя Дол Блатанна — ему бы жить там, среди пышных цветов, а не топтать дороги и не вязнуть в болотах. Не корчиться от безумия.

А Влад говорил и говорил, будто пьяный.

— Все люди боятся Фальку до сих пор. «Так гори, прими же муки. Фалька, изверг, брось надежду…» Поют про нее глупые песенки, но содрогаются, когда смотрят на эльфский народ. Я знаю, как они глядят. Как на чудовищ. Как смотрели эти крестьяне на тебя, как на нас пялились. Мы похожи, ведьмак, ты чувствуешь. У меча Предназначения два острия: зверь и охотник на зверя… Это мы — Фалька. Но они не догадываются, что однажды нелюди могут набраться сил и растерзать их, изодр-рать в клочья…

В нем поднималось негромкое рычание, билось под горлом, и Влад замолк. Отодвинулся в сторону от костра, отворачивая лицо, и Ян напряженно дрогнул, но усидел на месте. Лишь теснее стиснул пальцы на рукояти меча, царапнул оплетку.

— Умоляю тебя всеми богами, в которых ты веришь, уезжай, — хрипло выдавил Ян. — Развернись, чтобы я никогда не видел вас. Ведьмаки убивают чудовищ.

— Мне не нужны боги. Они не отвечали на молитвы, не приходили, когда мы с Карой, грязные и замерзшие, загибались на улице. Прежде чем самим начать грабить и убивать, прежде чем превратиться в то, что убило наших родных. И я оставил веру, перестал каяться в грехах.

Он вскочил и истаял в темноте.

***

Под утро снова сторожил Ян. Слышал где-то неподалеку бродящих тварей, но ни одна не вызвала у него опасения, потому он безмятежно помалкивал, не тревожа своих товарищей.

Войцеки спали рядом, вжавшись друг в друга, обнявшись, и Ян набросил на них куртку, под которой он сам спал. Что-то мурлыкнув во сне, Кара завозилась, ее хвост задрожал, но она не проснулась. Ее безмятежное лицо будто бы казалось мягче, когда она не хмурилась и не скалилась, когда просто — была.

— Что ты делаешь, ведьмак? — настороженно протянула Ишим, завозившись. Она прищурила глаза, как кошка, готовая к броску. На что она надеялась, деревенская девчонка, не умеющая драться, — он бы отшвырнул ее прочь одним движением…

Отчетливо представилось, как с треском ломается косточка. Замутило.

— Ничего. Я их не трону.

«Никогда», — истаяло в тумане. Не теми голосами, что обычно толпились в его голове.

— Ты смелая, — сказал он Ишим. — Не побоялась отправиться в никуда с незнакомцами, пойти на болота…

— Дома страшнее. Как мама умерла, стало совсем невыносимо, — всхлипнула Ишим.

Ян растерянно глядел в слезящиеся голубые глазищи: совсем не умел утешать.

***

— Так далеко я в тот раз не заходил, — шепнул Ян. — Полил дождь, а ничего живого на болотах не было, вот я и решил вернуться. Он смыл запах крови и гари… Проклятие.

Они наблюдали издалека — небольшое подворье, останки дома, обгоревший остов, скелет. Все-таки люди из Лисоловов добрались до волчьей семьи. Подожгли дом, должно быть, ночью. Остались пожарище, поваленный, проломленный заборчик, разметавшие по двору обломки… И тела. Сначала Ян подивился, что они нетронуты и не стали поживой для голодных накеров, но потом увидел. Из-за дома выступило нечто большое, темное, с оленьими ветвистыми рогами. Лохматое, черное.

Оно наклонилось над одним из тел, полураздавленным, лишенным головы — там была какая-то буро-серая каша. Вгрызлось мощными челюстями в грудь, выламывая ребра, выкусывая мертвое темное сердце. Ян не дрогнул, внимательно наблюдая, а Ишим затряслась, закрыла лицо руками и прижалась к нему — от страха не видя, у кого ищет защиты. Неловко приобняв ее, Ян похлопал девочку по плечу. Может, она узнала кого-то из лежавших на поляне, обглоданных…

Тварь продолжала трапезу, роясь во вскрытой грудине. Деранула ниже, брезгливо, лапой вываливая вздувшиеся сизые кишки, добираясь до печени и с радостным рокотанием выковыривая ее.

— Что за хуйня с рогами? — прошипел Влад, дергая хвостом. Он тоже закрывался: запах разложения становился невыносим, заполнял легкие.

— Бес. Очень древний.

Вздохнув, Ян покачал головой. Он надеялся, что защитником будет леший, потому что с ними еще был крохотный шанс договориться, убедить в добрых намерениях. Но бес был зверем — зверем, верным жившей на болотах семье, которую безжалостно растерзали люди.

— Он нас чует, — выдавила Кара, встретившись с безумным взглядом чудовища — третьего, гипнотизирующего глаза. — Не сможем обойти?

Подняв голову к небу, бес заревел. С деревьев, молотя крыльями, сорвались птицы и с истошными криками взвились ввысь. По лесу прокатился долгий порыв, заскрипели старые ветки, что-то хрустнуло.

— Нет, он следил за нами и ночью… Сидите здесь, держите лошадей, чтобы не сбежали, — шикнул Ян. — Не вмешивайтесь. Людям тут не совладать. Для таких случаев придумали ведьмаков.

— Мы не люди, — рыкнул Влад.

Но Ян внимательно посмотрел на Кару, пока она не кивнула, и тогда, отбросив сомнения, вышел на поляну. Прикрыл глаза, вдохнул-выдохнул, а когда посмотрел на подобравшегося беса, вынул оба клинка. Что-то разгоралось в груди. Не знакомая ярость, лишавшая его памяти, горячая, грязная. Он знал, что за его спиной притаилась троица. Он не хотел, чтобы их сожрали тоже.

Его учили рубиться с двух рук, но за два серебряных клинка пришлось бы продать нечто посущественнее трав. Пришлось бы торговать собой на грязных улицах Новиграда — и то бы не хватило. Потому он обходился старым, но верным серебряным клинком с рунными насечками. Махакамская ковка. Ян надеялся, что меч выдержит.

От первого удара по боку беса сломался стальной меч. Хрупнул, разлетелся осколками, брызнул в лицо — Яну пришлось отбежать, чтобы не израниться.

Было мокро от дождя и крови, сапоги вязли, уворачиваясь, он оступился. Тяжелая лапа беса рухнула в грязь, окатывая его. Серебряный меч чиркнул по лапе, прорезав кожу — его снова повело. Бес взял разгон, склонив рогатую голову к земле, шумно дохнув. Ян взвился прочь.

Он слышал про ведьмака, прошедшего по воде. Этой историей наставники на мгновение их поразили, мальчишек, падких на легенды, еще не узнавших испытаний. Теперь ему нужно было не пройти — станцевать по воде.

И Ян вертелся по поляне, шил клинком, бесконечно уклоняясь от беса, пытаясь выровнять дыхание. Становилось жарко — выпитый заранее эликсир горячил кровь. Невыносимая, обманчивая легкость — он вильнул в сторону от тяжелого удара, рубанул быстро, наискось, крест-накрест, что напряженно загудели руки. Бес отлетел назад, прижимая к себе раненую лапу, хлестнул хвостом — прямо, поверх. Уклонившись, Ян уже готов был рвануться снова, ударить в открывшуюся грудь, впиться клинком в сердце. Хвост немыслимо извернулся, ударил поперек. Вышибло дыхание. Ян хрипнул, чувствуя, что ноги отрываются от земли.

Он упал, смог перекатиться, но выпустил меч. Оскаленная оленья пасть оказалась прямо над ним, между зубов еще болталось чье-то сухожилие, тяжелый, знакомый запах, исходивший от всех трупоедов, накрыл с головой. Он пробовал вскочить, но бес прибил его к земле раненой лапой — разрез дымился, постепенно стягиваясь.