— Меня переебало прям на месте преступления? — мрачно спросил Гэвин. — Охуеть я везучий; надо ж было так опозориться…
— Вы очень мало отдыхаете… — сказал Коннор, но, встретившись с его яростным взглядом, кивнул: — Да, детектив. Вам стало плохо, после того как вы посмотрели на мисс Гронскую… на ее тело. Я оперативно вас увел. Уверяю, остальных больше заботило убийство, чем вы.
Гэвин сел, завертелся, хлопая по карманам в поисках пачки сигарет, и вид у него все еще был потерянный. Убийство Даяны ударило по Коннору тоже; несмотря на краткое знакомство, ему субъективно нравилась эта уверенная в себе женщина. Когда они прибыли, нашли мисс Гронскую с перерезанным горлом, залитую кровью, с порезами на руках и одежде, а над ней — андроида с ресепшена, ту девушку, что говорила с ними; ее звали Лилия, и, очнувшись над телом Даяны с окровавленным скальпелем, она не побежала, а напротив, оцепенела и в истерике дожидалась полицию. Когда Коннор вошел первым, готовый принять удар, он услышал страшное, немного механическое подвывание и заметил в углу скорчившуюся Лилию. Все датчики зашкаливали, она была близка к отключению — настолько это было сильное потрясение. Закрывшись руками, она будто хотела занимать как можно меньше места, а потом — и вовсе испариться, исчезнуть.
Поднимая ее силой, Коннор не обращал внимание на то, что Лилия кричала и царапалась; он не чувствовал боли, только сильную досаду, что допустил убийство. Потеряв ненадолго из поля зрения детектива Рида, Коннор здраво рассудил, что он рассматривает жертву и беспокоиться не о чем, но, когда сдал Лилию на руки полицейским, прибывшим следом за ними, Коннор обернулся и увидел, как Гэвин привалился к стене. Когда он подошел, детектив что-то прохрипел, закатил глаза и чуть не упал прямо на Коннора.
— Не советую сейчас принимать ударную дозу никотина, — сказал Коннор, отбирая пачку из ослабевших рук. — Вот, держите. Или вам молочный больше нравится?..
Гэвин уставился на плитку черного горького шоколада с таким видом, как будто Коннор пытался его отравить, но потом помотал головой, расслабился и отломил себе полоску. Он сидел, глядя перед собой на запыленный асфальт, болезненно сгорбившись, а Коннор размышлял, как тут подступиться. Понятно, что вопрос слишком сложный, на который нельзя четко ответить «да» или «нет», поэтому проверенный способ с монеткой не поможет…
— Ты идиотский металлолом, — потрясенно пробормотал Гэвин. — Я не заслуживаю жалости. Я тебя убить хотел. А ты мне, блядь, шоколадки.
Люди самозабвенно предавались ненависти к себе. Этому у них научились девианты; самоуничтожение — отражение человеческой тяги к разрушению, которая не миновала и Гэвина Рида, не отличавшегося от сотен и тысяч других. Гэвин уничтожал все, что ему было дорого, и в душе давно не верил в себя.
— Я всего лишь подумал, что вам нужно оказаться на свежем воздухе, — честно сказал Коннор. — У вас был вид, как будто вы задыхаетесь. А полезность шоколада, согласно исследованиям ученых…
— Кон, помолчи.
У него, как говорили люди, так и вертелось на языке мрачное: «Я же предупреждал!», но Коннор не стал надоедать детективу. Он не хотел причинять людям боль. Его создали, чтобы он был им полезным, и почему-то это была одна из единственных из его основ, которые Коннор ни за что не отвергал, в отличие от сковывающей программы. Он мог делать жизни людей лучше, следя за порядком в Детройте. Он мог делать конкретных людей счастливее. Однажды у него получилось вернуть Хэнку веру в то, что у него может быть семья, так почему бы не попытаться сотворить что-то снова?
Вот что делало его собой. Коннор ненадолго затих, обрабатывая эту мысль. Он столько раз искал смысл своего существования, но ответ казался обманчиво простым…
— Обычно люди шарахаются, — горько усмехнулся Гэвин, съежившийся на лавке с облезающей краской. Он был похож на взъерошенного дворового кота… или енота. В случае с ним программа выдавала сбои, переключалась на ассоциативное мышление. Гэвин продолжал: — Думают, ломка. Меня один раз так чуть не увезли, когда меня накрыло на автобусной остановке… Ничего, оклемался, доплелся домой. Успел смыться, пока дежурные не подъехали.
Он не заметил, как подошел Хэнк, а когда увидел лейтенанта, то поспешил отвернуться. Коннор не звал Хэнка, хотя ему спокойнее было думать, что он тоже рядом и позаботится о теле Даяны и ее невольной убийце; он не хотел, чтобы на Гэвина обрушивался очередной конфликт. Неизвестно, как он отреагирует. Зная детектива — самым неадекватным образом. А они с Хэнком постоянно ссорились, сталкиваясь на работе или как-то пересекаясь на месте преступления.
— А-а, жестянка, это ты все подстроил, — угрюмо произнес Гэвин, все еще избегая смотреть на Хэнка. — Пользуешься моим состоянием и тем, что я тебе, вроде как, благодарен пока. Решил бить, пока я не очухался.
— Ты переоцениваешь его коварность, Рид, — неожиданно прямо обратился Хэнк, хотя, насколько Коннор помнил, они в последнее время старались друг друга демонстративно игнорировать. — И на тебе свет клином не сошелся. Я хотел об убийстве поговорить.
Коннора это тоже тревожило. Изначально он считал, что у Уорнера не хватит духа напасть на какого-то стороннего человека, не на одну из девочек, которых ученый вполне вправе был счесть сотворенными им самим чудовищами. Исходя из человеческой логики, это было ожидаемое умозаключение. Но сначала он попытался навредить детективам, которые встали на его след, а теперь убил бывшую коллегу, способную сообщить какие-то важные детали проекта. Мистер Уорнер вел себя как человек, которому уже нечего терять.
— Вы уверены, что это именно он? — строго спросил Хэнк.
— Да, практически, — кивнул Коннор. — В его ноутбуке много файлов, касающихся подопытных детей, и это могло бы быть полностью нормальным, но их он открывал не так давно, год назад, как раз перед мнимой смертью. Я заказал экспертизу его праха, но с эксгумацией как-то медлят, — поделился он.
— А еще на нас напали рядом с его домом, и если это, блядь, не доказательство, то я не знаю!.. — добавил Гэвин.
С укоризной Коннор поглядел на него. Впрочем, злиться на детектива он не мог: сам забыл попросить, чтобы при Хэнке не упоминали о происшествии. Тот, бывало, слишком волновался, прекрасно помнивший, как часто Коннор умирал и вскоре возвращался. Так можно было запросто забыть об осторожности, положившись на свое бессмертие, но все-таки Хэнк считал его слишком беспечным и несамостоятельным, иногда видя в нем ребенка, которым Коннор чисто теоретически не мог быть. Хэнк внимательно оглядел его на предмет видимых повреждений, кажется, все-таки приметил новую выбоину на руке, но ничего не сказал. Однако дома Коннор предвещал долгий разговор…
— Я думаю, Уорнер понял, что мы говорили с Даяной. Или собираемся это сделать. Пока у меня две версии: это попытка нечто скрыть, пока она не вспомнила, или наказание за то, что она поделилась с нами документами.
Хэнк важно кивнул — видимо, он пришел к тем же выводам. Хорошо, что они опередили Уорнера в первый раз и смогли забрать файлы — что, конечно, не облегчало совесть детектива Рида, который злобно смотрел куда-то в стену и клял себя. Им стоило обеспечить Даяне охрану, но, во-первых, никто и не думал, что Уорнер станет настолько агрессивен, во-вторых, Коннор не сомневался: эти полицейские сами могли бы стать орудием убийства.
— Девчонка готова содействовать, но тоже ничего не помнит, — сказал Хэнк.
— Есть вероятность саморазрушения… — напомнил Коннор.
— У нас все под контролем, за ней следят.
Ненадолго отстранившись от размышлений о деле, Коннор подумал, насколько это должно быть жутким переживанием — стать причиной смерти кого-то, кто в определенной степени к тебе дорог. Судя по обхождению, Даяна видела в Лилии не просто машину; возможно, они дружили. И как ей теперь найти силы жить дальше, чувствуя такую вину?
— У нас есть два пути: проверить загородный участок Уорнеров и проследить за другими девочками из этой программы, — сказал Коннор, привлекая внимание. — Разделяться нам с детективом Ридом считаю не очень продуктивным. Но…
