– Давайте про это после. Мы расположились в самой светлой комнате. Просторная гостиная с дубовым столом посреди. Я велел протереть спиртом все поверхности.

– Очень надеюсь на объяснение сих таинств, – хмыкнул Сергей Павлович.

– Пренепременно. А сейчас скажу, что от нашего вмешательства больной не умрет. А вот от послеоперационных осложнений вполне может. Их профилактикой мы и занимаемся.

Стонущего Иннокентия Семеновича уложили на стол. Я перекрестился на иконы и начал. Сначала обложили всего пеленками. Оставил только маленький участок живота. Две простыни использовали как халаты. Руки вымыли с мылом и потом спиртом. Больному дали разведенной водой настойки стакан. Через пять минут еще один. Глазки поплыли.

Я сделал разрез. Небольшой, десять сантиметров. Расширить можно, если надо. Под кожей желтая жировая ткань. Потом мышцы. Наконец брюшина. Вот будет сейчас нетипичное расположение. И конец. Но мне повезло. Я вытащил наружу слепую кишку с набухшим от гноя аппендиксом. Уложил на пеленку.

И он лопнул с конца. Гной потек на ткань.

– Сергей Павлович, внутрь не должно попасть ни капли.

Помощник хищно бросился с пеленкой и закрыл рану, как смог.

– Нам повезло. Если бы лопнул там, ничего бы не сделали. С перитонитом в этих условиях не справиться.

Я достал нитку, перевязал. Отрезал коротко отросток. Теперь кисетный шов. Утягиваем и вправляем в кишку. Сергей Павлович смотрит широко открытыми глазами. Шьем брюшину, мышцы, кожу. Вставляем трубку и подшиваем к коже. Пациент молодец, только иногда кряхтел да настойки требовал, какую и получал по полстакана.

Все. Закрываем рану повязкой. Велю вымыть и проветрить комнату, в которой будет лежать Иннокентий Семенович. Его переносят прямо на одеяле. Надо еще на счет диеты рассказать.

От психического напряжения дрожат колени, поворачиваюсь к выходу и вижу картину – все стоят и смотрят на меня, а я один посреди залы. Дмитрий Семенович в середине, рядом его супруга, супруга больного, еще какое-то воздушное прелестное существо, слуги, Никифор и Домна сбоку выглядывает. И только у ее одной хитрые глаза.

– Что? Сейчас его не кормить, только поить. Завтра протертая каша. За трубкой смотреть, чтоб не выдернул.

– Андрей, голубчик, – не слушая шагнул ко мне полицмейстер, – как все прошло?

– Да, вроде, нормально прошло. Еле успели. Еще час и не спасли бы. А так живет. Если осложнений не будет, то через неделю ходить можно.

– Прошу на молебен, – Дмитрий Семенович размашисто перекрестился.

Внизу уже ожидали батюшка с дьяком. Судя по следам, один молебен уже служили, пока мы делали операцию. Представили, их как отца Петра и отца Василия. Куда тут денешься. Полчаса усердно крестился, а сам вспоминал, где и какие косяки в лечении могут быть.

После молебна предложили обед. Меня посадили рядом с хозяином. С другой стороны разместился доктор. Домна с краю стола. Я хотел было перебраться к ней, но она сделала знак, что все нормально, сиди, где сидишь.

– Ну, дрожайший незнакомец Андрей, – начал доктор, – Дмитрий Семенович затрудняется выспрашивать, но все мы в нетерпении желаем услышать вашу историю.

– Не может столь чудесное спасение обойтись без промысла Божия, – поддакнул лысый священник с окладистой бородой, который Петр.

Пора легализоваться.

– История моя проста. Я ничего не помню. Очнулся я совершенно голый в соседней с вами Мереславской губернии. Спасла меня тетя Домна со своим родственником. Очевидно, я ехал или шел в ваши края, раз здесь оказался. Но достоверно ничего сказать не могу. С трудом я вспомнил имя и то не уверен, что свое.

– Как загадочно! – воскликнула девушка лет семнадцати. Ее тонкую точеную фигурку я приметил сразу. Очень милое личико, завитые пряди спускаются на щеки. И глазками стреляет прямо наповал.

– И самое загадочное, это сегодняшняя операция, – кивнул доктор, – не знаю, где вы учились. Но вы хоть понимаете, что сделали? Если Иннокентий Семенович поправится, то это прорыв в медицинском искусстве. Сколько больных похоронили с подобными симптомами!

Все перекрестились.

– Понимаю. Очевидно, здесь это еще не знакомо. Да и я не мастер, но выбора не было.

– Тем не менее, вы знали, что делали, а значит, как минимум, видели неоднократно и сами исполняли.

– Наверное, видел и исполнял. Не помню.

– Необходимо написать статью. Непременно. Утаить такие знания – преступление, – поднял указательный палец доктор.

– Позвольте, – завладел инициативой полицмейстер, – не те ли жуткие разбойники вас побили, что напали на усадьбу господ Тростянских? Если те, то вам очень повезло остаться в живых. Говорят, они снимают с жертв кожу и посылают в подарок родственникам.

– ПапА, что ты такое говоришь! – возмутилась девица.

– ЛизИ, я очень взволнован. Прошу простить за излишне натуральные картины. Я приложу все усилия, чтобы эта дрянь не перешла к нам.

– А что, может? – осторожно интересуюсь я.

– Насколько я знаю тамошнее полицейское начальство, всех им не словить. Но шороху навели. По последнему донесению разбойничья деревня Елизарова сожжена. А вот сами лихие люди разбежались. И кто знает, куда направятся. Непроходимые леса и болота между нами, но вы же прошли?

– Да, в лесу, как раз мы и таились от них. Сами понимаете, обжогшись на молоке, на воду дуют.

– Здесь вы в безопасности. В моем доме свободных комнат в достатке, но доктор очень жаждет вас заполучить к себе на постой. Надеюсь, вы не собираетесь сегодня в обратный путь?

– Нужно понаблюдать за больным. Через два или три дня вытащим трубку и уйдем.

– Андрей, я очень прошу остановится у меня, – взял меня за руку Сергей Павлович, – нельзя упускать такой момент. Мы подготовим статью в Вестник.

– А вдруг дяде станет хуже ночью? – вмешалась ЛизИ, – Андрей непременно должен жить у нас.

– Право, Сергей Павлович, так неудобно получится. Вы похитите у нас гостя, – сказал Дмитрий Семенович.

– Понимаю, но уступить не могу. Медицина превыше амбиций. Решите же, Андрей!

– Отдадимся в руки идеалистов. Я буду осматривать больного вместе с доктором два раза в день.

– И обедать у нас, – пискнула Лиза.

– Это уж обязательно, и отказов не приму, – басил Дмитрий Семенович.

После всех инструкций и согласований мы откланялись. Нам дали экипаж в двумя лошадьми, ехать недалеко. Выдохнул я только у доктора.

Он жил в длинном одноэтажном доме, разделенном на две половины. В одной был прием, в другой проживал сам и прислуга. Комнат всего семь. Нас поселили в отдельных покоях.

Я зашел в комнату к Домне.

– Ну, ты дал огня! – она смотрит в упор, хитринки в глазах, как искры, – стало быть, по лекарской части был?

– Когда-то и по лекарской.

– А я вот чего узнала. Пока ты там бок резал, с Никифором поговорила. Иннокентий этот большой человек в самом Петербурге. Действительный статский советник. Самому царю советы, вишь, дает. А братец у него непутевый. Прочили его в Мереславле полицмейстером, а не вышло. Попал в скверную историю. Да не сам, а нынешний начальник его подвел. Пришлось в соседнюю губернию уезжать, да в маленький городок определили. Брат приехал с Костромским губернатором поговорить да с градоначальником. Иннокентий ждал его как манну небесную. От него дальнейшая жизнь зависит.

– То-то он так переживает.

– Конечно. Не будет руки в верхах, далеко не пройдешь.

– Да, тетя, их тебя хороший опер бы получился. Продолжай в том же духе. Аленка нас там не потеряет?

– Так она с понятием. Обождет.

Нас позвали пить кофий. Домна отказалась: «Вам о своем поговорить надобно, а я с прислугой поем».

К кофе были булочки.

– Мне сегодня предстоит бессонная ночь, – заявил, улыбаясь, доктор, – и виной тому будете Вы, если не расскажите все подробности того, что мы сегодня делали.

– Расскажу, извольте. Только давайте так. Я буду говорить, а вы слушать. Чует мое сердце, много будет в разрез с вашими представлениями. А переубеждать я никого не собираюсь. Нужны горы трупов для подтверждения правоты? Пусть они будут на совести сомневающихся.