На следующий день он встретил её в фойе и проводил до класса. Он спросил, хочет ли она поговорить о вчерашнем, но девушка замотала головой.

— Лучше расскажите о Луне, Юги–сенсей. Я люблю Вас слушать, — сказала она, впервые упомянув его фамилию. Аманэ почему–то ощутил прилив крови к щекам. «Нет, нельзя так смущаться перед ученицей», — мысленно посмеялся он, прикрывая лицо: «Но она очень милая».

В тот же день они пообедали на крыше. Она рассказывала что–то о своём хомяке Маммоне, а он внимательно слушал её, то и дело опуская взгляд к пакету рядом с её небольшим бенто. Знакомый запах любимой выпечки очень легко уловить.

— Это пончики? — когда он не выдержал и спросил это, по его подбородку уже текла слюна. Нэнэ лишь снова засмеялась и потянулась к пакету.

— Да. Думала, может Ханако–кун хоть на пончики купится. Почти каждый день готовлю, — она произнесла это и улыбнулась. «Да кто он такой? Или всё–таки фантазия?» — Аманэ едва задел подушечками пальцев её плечо, но не успел ничего сказать.

— Вот, — Она протянула ему домашний пончик — свежий, уже слегка холодный, но с неповторимым запахом собственной выпечки. Слюнка стала ещё больше и толще, а потом позвала своих собратьев, пока Нэнэ не вложила пончик в рот. Мужчина прикусил его и придержал руками.

— Потрясающе. Ни отец, ни сестра таких не делали.

— Хи–хи, — снова рассмеялась ученица, — Юги–сенсей, Вы можете рассказать о своей семье?

— А? Ну, я не против… А как же твоя?

— Ах, я сирота, — Тогда на лице Нэнэ впервые проступила грусть. Ей это совсем не шло, её глаза в этот миг будто полностью чернели, — О родителях ничего не знаю, с младенчества оказалась в детском доме. Было сложно…

— Яширо–сан…

Аманэ было нечего сказать. Его детство было вполне радужным, если не считать смерти матери и депрессии отца. Сейчас он вряд ли мог сделать что–то большее, чем доесть свой пончик и постараться приободрить девушку своей слабой улыбкой.

— Ладно, я расскажу о себе.

— Правда?

— Да.

— Ура!

Да, за этот месяц они удивительно быстро сблизились, как если бы давно друг друга знали. Он то видел в ней подругу, то сестру, а то краснел и бил себя по голове за симпатию к шестнадцатилетней ученице. «Мне двадцать один год, чёрт возьми! Это ведь пять лет разницы!» — так он себя ругал, когда зарывался тетрадями и документами в учительской. Другие учителя сами начали пускать слухи о нём, но Аманэ был на хорошем счету, и всё быстро замялось.

Вот только слухи о Нэнэ не прекращались, а она и не собиралась отпускать Ханако–куна.

Чем больше Аманэ её слушал, тем сильнее потел. Это ведь надо — мальчик школьного возраста пятьдесят лет жил в кабинке женского туалета. Из любимой еды — пончики, из оружия — кухонный нож. На вопрос «почему именно нож?», Нэнэ отшутилась: «Не знаю» — и повернулась к одной из закрытых дверей так, как если бы обладала способностью видеть сквозь стены. Аманэ тоже поднял глаза туда.

Это был кабинет радиовещания.

— Он давно закрыт, да?

— Хм, да, — быстро согласилась девушка и ускорила шаг. Аманэ мог только наблюдать за её ровной спиной.

— Яширо–сан!

Нэнэ оставалась для него загадкой, которую он ужасно хотел разгадать. Потому он и шёл за ней, потому что…

… влюбился?

— Нет… Нет! — сказал он сам себе, когда снова провожал её. Он смотрел на неё с ухмылкой, а она мило щурилась, изучая его скулы, пока он вёл машину. Как–то часто он возит её домой. Он точно не её личный водитель?

Наверно, и правда влюбился. «Как наивно», — машина остановилась у небольшого детского дома. Мужчина вышел, чтобы помочь Нэнэ, но та вышла раньше. Она помахала ему с другой стороны машины, подпрыгивая выше, чтобы он видел её.

— Завтра приходите! — упала вниз, подпрыгнула, — На крышу! — упала, подпрыгнула, — После уроков!

— Ах, — почему–то двадцатиоднолетний старик Аманэ тоже почувствовал себя маленьким кроликом и оттолкнулся от земли, — Хорошо!

Он обошёл машину. Нэнэ неслась к своему «дому», как ребёнок к ларьку с сахарной ватой, хотя недавно он слышал много всякого. Про того парня… Про ту девушку… Про другую… Про издевательства… И что её так внезапно порадовало?

— А сколько времени? — чтобы отвлечь себя, он вытащил телефон. Дисплей загорелся, — Восемь часов и четырнадцать минут, тринадцатое февраля. О, может, просто завтра День Святого Валентина? — Аманэ слегка покрутил в руках смартфон, — Кому она подарит шоколадку?

Он снова обошёл свой чёрный автомобиль, марка которого его особо не беспокоила, и присел за руль. Остаётся завести машину, но глаза смотрят на вырванный из её тетради рисунок с этим странным шатеном в непонятной кепке.

— Ну нет, в воображаемых друзей не влюбляются…

***

Хотя до встречи оставался один урок, Нэнэ уже сидела на крыше. Вчера ей сломали руку, и хорошо, что левую, иначе она бы не смогла прийти в школу. А одной рукой сложно вынуть из рюкзака что угодно, даже две очень маленькие коробки.

В квадратной лежала шоколадка для красивого и высокого учителя астрономии по имени Юги Аманэ. Нэнэ заметила его, когда только поступила сюда. Она правда не ожидала, что так вырастет, так похорошеет, будто красавчик из её фантазий. Но теперь это для неё не причина, а приятный повод посмеяться. И всё–таки старалась она вчера с яростью. «Отличный момент, чтобы признаться в любви, да?» — спросила она саму себя, томно вздыхая. Правая рука внезапно коснулась другой коробочки.

В прямоугольной, более длинной, лежал большой пончик с шоколадной глазурью для Ханако. Ханако, которого здесь нет.

Здесь — в мире, в котором она до сих пор не уверена. Что если это снова творение Четвёртой? Что если это её повторяющийся цикл ада, как у Сумирэ? Но она росла, и Аманэ тоже тёплый, как человек. Всё такое тёплое, живое. Она даже и не помнит, когда в последний раз видела чешуйки на своём теле.

Но вот его холод не исчез, она лишь стала острее его чувствовать, как и его присутствие. И этот голос, и его медленный, ехидный тон…

— Эй, этот пончик для–я–я…

— Да.

— Эй, отдай его мне…

— Нет, он для Ханако–куна.

— Но не пропадать же добру! И оплата…

— Я уже много чем пожертвовала. Я думала, что с самого начала трупа Русалки тебе достаточно.

Вот он задумчиво прикладывает палец к губам, вот отводит детский взгляд — и откуда у Нэнэ глаза на спине? Интуиция? Сколько ещё этот парень будет её преследовать? До конца школы? А он точно школьный дух?

— Мм, ну я ведь очень сложное желание исполнил…

— В чём подвох?

— Его нет. Или ты мне не веришь? — и снова он наклонился над ней. Его опустевшие глаза уже не пугали её, они стали чем–то привычным. Паршивая привычка без зависимости. Только вот воняло от него чем–то — не просто противным запахом, а отталкивающим запашком.

Труп Русалки, которую она выманила, чтобы он её убил. Отвратительная жизнь изгоя в жестоком детском доме с самого нового детства. Юги Аманэ, который видит её впервые и боится сильнее сближаться с юной ученицей, далёкий от неё, как никогда. Ноги, которые сами тянут её в женский туалет старого корпуса, а руки то и дело рисуют его лицо Ханако или тянутся к муке, словно у безумной. Что ему ещё нужно, как плата?

И странно, что теперь он относится к ней, как к младшей сестре, которую нужно обнять и успокоить прямо сейчас. Но его руки совершенно другие, в отличие от Ханако, слишком холодные, как снег в январе. С ним мертвецки холодно, но кого ещё у кого ещё можно загадать желание с проткнутым насквозь животом? Она даже не помнит, как умерла.

— Он идёт, — призрак первым заметил повернувшуюся ручку двери и хихикнул, — Наверное, узнал, что ты не была на физкультуре. Пока, Я–си–ро–тян!

— Да, пока, — не «прощай», он всё равно ещё вернётся, — Цукаса–кун.