– Да, – произнесла госпожа «Большая Энциклопедия», – жалко мне людей: опять же до пещер опустятся, если мы покинем Землю. Опять будут вонять, носить шкуры и ходить косматыми. Однозначно нужно подождать. Может, враг наш – Интернет капитулирует и не будет вставать между нами и людьми! Объявим ему войну!

– Ах, что же мы можем сделать: мы такие маленькие и беззащитные, – горько заплакала книжка «Детские сказки».

– А давайте мы будем еще красивее, давайте мы будем так пахнуть, что человек просто не сможет пройти мимо нас, не приласкав, не погладив и не пригласив к себе домой.

– Нужно рекламировать книги и библиотеки по телевизору! Вот! – провозгласила книга «Кинематография». – Многие люди смотрят этот ящик, иногда целыми днями в него пялятся. Он тоже враг книг, но его можно сделать другом, если попросить рекламировать книги и библиотеки.

– Тогда нам нужна помощь человека, но кому мы откроемся? Ведь люди даже не представляют, что мы живые!

– Друзья, все это время, что мы обсуждаем с вами, за нами наблюдает человек! – тихо прошептала госпожа «Большая Энциклопедия». – Это верный друг и слуга наш – библиотекарь, только он сможет сделать так, чтобы наш ультиматум дошел до людей, а иначе нам придется покинуть их. Федор Прокопьевич поможет нам, он запишет и распространит эту историю. Нам останется же только надеяться и ждать, что люди опомнятся и придут погладить нас и пригласить к себе в гости.

И тут, осознав, что они говорят обо мне, я полностью открыл глаза и привстал с места, на котором уже около часа делал вид, что сплю.

Все было, как прежде: книги стояли ровными рядами на своих местах, и ничто не нарушало тишину в моей любимой библиотеке, кроме тихого тиканья часов.

Сон ли это был, иль явь, не знаю, друзья мои, но после этого случая я каждый день провожу пальцами по корешкам книг с любовью. Теперь я знаю, что им это нравится. Некоторые из них иногда беру домой. Я отключил интернет у себя – мне его хватает на работе, а каждый вечер, окончив дела по дому, с благоговением беру книгу в руки и погружаюсь в волшебный мир чтения.

Ах, вы знаете, как пахнут книги?! Это самый невероятный запах на Земле – так пахнут звездные галактики, параллельные миры, далекие страны и неведомые земли!

Для чего я поделился с вами сегодня этой волшебной историей, что произошла со мной? Я призван донести до людей это послание книг.

Не забывайте их, берите к себе в гости. Они очень скучают без вас в библиотеках. Гладьте их, читайте. Теперь точно знаю: они живые. Надеюсь, мое маленькое послание человечеству найдет отклик в сердцах людей, и они прислушаются к просьбе книг.

Искренне ваш, библиотекарь Арсеньев Федор Прокопьевич.

Реальная история, случившаяся в ныне исчезнувшей деревне Новики, Калужской области.

– Деда, а деда, расскажи нам о войне. Каково тогда было, ты помнишь? – тянули за рукав ребятишки старика, который сидел на завалинке и любовался красивым закатом. Такие закаты могли быть только в России под конец лета. Сколько их было в его жизни – не счесть. В этом году деду Васе стукнул девяностый год, но он был все так же бодр и полон сил, как и тогда, в июне 1941-го.

– Ах, о войне, а что было тогда? – призадумался дед.

Тогда ему было немногим больше семидесяти, и, хоть прошло уже почти двадцать лет с тех пор, в памяти все было так же свежо, как если бы это случилось вчера.

– Ну, присаживайтесь, ребятушки, я вам расскажу о войне. Хотя и не воевал я: стар уже был тогда, вот и не призвали меня. Поэтому расскажу, что знаю. Уж извините, если мои воспоминания не о героических боях. А расскажу я вам, детишки, историю об одной маленькой деревне. Итак, – начал свой рассказ дед, – была в нашей Калужской сторонке небольшая деревушка на пятнадцать домов. Жили мы дружно, сплоченно, как одна семья, и не думали не гадали, что однажды придет к нам война. Хотя, кто ее ждал-то, окаянную, пришла нежданно-негаданно.

Были среди немцев и хорошие люди, которые заходили в дома и предупреждали нас, показывая на лес и объясняя, что за ними идут каратели, чтобы мы прятались, иначе не оставят никого в живых. Мы и убежали схорониться там, в лесу.

Каратели, как коршуны, налетали на деревню, закидывали гранаты в погреба и в силосные ямы: боялись партизан, рыскали по всем домам, но не разрушали их. К чему-то готовились. Форма у них была черная, на шеях на цепочке висела пластина с черепом. Называли этот отряд карателей «Черный череп».

После них пришли в деревню офицеры, видно, перед их приходом каратели делали проверку и зачистку. Офицеры ходили по всем домам, смотрели чистоту дома, открывали покрывала на кроватях, смотрели чистоту постельного белья, залезали в печки, смотрели чугунки: не черные ли, чищенные ли они, переворачивали посуду и осматривали дно. Вот какие дотошные к чистоте господа захватчики были. Из пятнадцати домов они выбрали два дома – из них один наш с бабкой был. Заселилось к нам пять офицеров. Их белье приказали стирать каждый день, и готовила Настасья моя им каждый день, на второй день харчи они уже не ели, но и нам не давали – все выливали в яму. Выглядели они очень интеллигентными, но нас за людей не считали: не разговаривали с нами и не обращали на нас внимания, будто стеклянные были мы. Внучок-то понимал их немного: до войны изучал немецкий язык. Так вот, любили эти окаянные хвастаться, мол, смотрите, старики: новый год будем уже праздновать в Москве. А мы им про то, что зима лютая скоро, нет на них нормальной одежонки, как в холода-то выживать будут. На что они чопорно отвечали, что скоро все они будут ходить в лучших мехах мира – российских – недолго осталось.

Солдат же своих расселили в остальных домах, простые они были, но очень глупые, все вшивые. И постель вся во вшах была. Бывало, искупаются только, и опять на эту вшивую постель заваливаются. Мы им пытались объяснять: мол, вы бы хоть постель поменяли, она же вся в живности, ее бы на двор да и сжечь, но они только смеялись над нашими словами, а нам и дико было такое решение. Наши дома они заняли, а нас всех выгнали ночевать в сараях на сене. Стояли они в нашей деревне две недели, а потом ушли дальше – на Москву. За ними вслед снова нагрянули каратели и сожгли нашу деревню огнеметами, ничего не оставили, окаянные.

Дед замолчал, видно было, что тяжело ему рассказывать эти истории: жива была еще боль того времени от потерь и зла, причиненного войной ему и родному краю. Но, ведь если не рассказывать это потомкам, как еще передать им неизвестную часть истории?

Старик пожевал беззубым ртом и продолжал:

– После пожаров сгорела вся наша небольшая деревушка, и мы построили несколько времянок с бабоньками: жить-то как-то надо было, и детишкам не дело спать под открытым небом в шалашах. Лето прошло незаметно. Работали в поле и огородах. Хороший урожай уродился в тот год. Все понимали, что, пока погода теплая, можно жить на родном месте, но к зиме нужно было перебираться в соседнюю деревню, которую немцы обошли стороной, где хаты остались целы, – к родственникам на зимовку. Мы надеялись, что мужики наши вернутся до зимы, но все равно отстроить дома до зимы своими силами – немыслимое это дело.

Уже была глубокая осень, когда решили мы собраться и отправляться в другую деревню. Помню, вышли мы всей деревней на дорогу и смотрим: идут обозы с немцами длинной вереницей мимо нас. Стояли мы молча и лишь наблюдали, как едут на Москву нашу. Да и что мы могли с ними сделать? Пара стариков да бабы с детишками мал мала меньше. Начинались заморозки по утрам. Мы были одеты тепло: в тулупы и полушубки, теплые платки и меховые шапки, а они все в осенних тоненьких шинелях и хлопчатобумажных кальсонах, из теплого у них были только шерстяные перчатки и шарфы. И вот проезжают телеги мимо нас, как вдруг один немец спрыгивает с телеги, подбегает ко мне и срывает с меня мою добротную овчинную шапку, и заскакивает назад на обоз как ни в чем не бывало. Злость обуяла меня: да как этот басурманин смел позариться на чужое, али его это одежа? Гнев застлал мне глаза, и ринулся я со всех сил догонять телегу, дабы возвратить свою шапку. Да, куда мне, старику, было догнать их. Бежал я, кричал, да и упал лицом в осеннюю грязь. От обиды и ненависти все внутри переворачивалось. Тут маленький худой немчик голубоглазый с другого обоза соскочил, подбежал, поднял меня, помог отряхнуть мой тулуп и приставил палец к рту: