Несомненно, капитан – это душа и сердце круизного лайнера, а также правосудие и правитель целого острова на воде с жилыми кварталами, магазинами, ресторанами, театрами и кинозалами, мэрией и коммунальными службами, с собственным вулканом и тропическими зарослями. Поэтому встретиться с ним для приватной беседы путешественникам выпал случай только из-за чрезвычайной, из ряда вон выходящей и довольно редкой ситуации – бесследного исчезновения пассажира.

– Никогда прежде подобного не случалось, – словно оправдывался капитан. – Во всяком случае за время моей работы. И нет никаких гарантий, что это больше не повторится. Поэтому мне хотелось бы выяснить, каким образом пропала мадам Качкова. У нас есть версии, но вы можете добавить свои. Необходимо обезопасить не только пассажиров, за которых я несу ответственность, но и оградить круизную компанию от напрасных нападок и обвинений.

Несмотря на безукоризненные манеры, он даже не предложил им присесть. Неужели хотел побыстрее избавиться от гостей, которых ему навязало руководство? Все же капитан пообещал всяческое содействие в расследовании и просил обращаться, если что понадобится. Глаза его при этом были холодны как лед, что говорило о настороженности и недоверии.

А с какой стати ему доверять неизвестно кому? Скорее, известно. Ведь он проверил их документы. И теперь знает, например, что Софья не просто детектив, а детектив в интересном положении. Ну и что? А то что капитан наверняка счел ее появление на борту за насмешку. Или нет?

Значит, Софья исходит из чисто российского менталитета с его предвзятым отношением к женщинам. Она ни за что не забудет, как их местные – да и столичные от них не отставали – полицейские чуть ли не со смехом восприняли начало ее расследования тяжкого преступления, а сама Софья для них стала неудачливой клоунессой. Потом она им, конечно, утерла носы и показала, «ху» из них «ху». Но чего ей это стоило!

Вряд ли американский менталитет капитана позволит отнестись к Софье нетерпимо только из-за того, что она женщина. Так что вполне можно быть уверенной в том, что ее здесь на смех не поднимут и идиоткой не выставят. Наверное.

Мистер Смит представил сыщикам главного офицера службы безопасности, невысокого плотного крепыша с красивым именем Барни Эванс, но колючим, словно у полицейского, взглядом.

– Мне жаль, но официально установленное законом время на поиски пропавшего пассажира прошло, – заявил капитан. – И я даже готов выдать документ, подтверждающий, что мадам Качкова пропала без вести во время шторма. Однако предоставляю вам возможность провести дополнительное расследование. Сейчас мистер Эванс сопроводит вас в Центр обработки данных и ответит на ваши вопросы, – закончил свою речь капитан и отпустил всех восвояси.

Следует отметить, что когда на борту находятся следователи, обязанности работников службы безопасности лайнера автоматически нивелируются, поскольку местная полиция имеет основные полномочия. Софье подобный карт-бланш никто не выдавал, поэтому ей придется довольствоваться малым. Так что пыжиться и строить из себя великого детектива вряд ли получится.

Да еще бедолага Северов, который смотрит на нее мученическим зовущим взглядом побитой собаки, только охлаждает пыл Софьи заниматься расследованием, напоминая о знойной ночи и чувственных удовольствиях, сводивших ее с ума.

«Нет уж, – мысленно сделала она для себя единственно правильный вывод, – сексом, то есть, конечно же любовью, лучше заниматься регулярно. Иначе потеряешь форму и будешь кидаться на первого встречного. Или и того хуже: завянешь как цветок, который потом хоть поливай, хоть не поливай, а былую свежесть и красоту ему будет уже не вернуть».

Решив, что две пары глаз вполне оправдают ее доверие, она предложила мужчинам последовать за мистером Эвансом в Центр обработки данных просматривать записи с видеокамер. Сама же, позаимствовав электронную карту Жана-Пьера, направилась в его сьют для контрольного осмотра места исчезновения Зои Сергеевны.

Хоть Жан-Пьер и перерыл там все вверх дном, пытаясь найти какую бы то ни было зацепку – как-никак, бывший оперативник, – но свежий взгляд Софьи на привычные ему вещи не помешает. Может, упустил что-то важное или не придал чему-то значение.

А Софья так вот сразу что нужно разглядит-заметит? Кто знает, кто знает! Лично она в этом даже не сомневается.

Ну что, погладила себя, любимую и ужасно талантливую, по головке, похвалила пока что ни за что, подбодрила для верности? Теперь за дело!

Глава 7. ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД… ЕСЛИ ЭТО НЕ МЫШЕЛОВКА

Софья ехала одна в лифте и пощипывала себя за щеки. Они словно одеревенели от приклеившейся к губам намертво искусственной… нет-нет, назвать улыбкой это вынужденное мимикрирование язык не поворачивался. Так долго растягивать губы ей еще не приходилось ни разу. Без привычки трудновато. К этому, наверное, нужно приучаться с детства.

Она вдруг вспомнила внука соседки, семилетнего вежливого умненького мальчика с исключительно приветливым лицом, приехавшего в гости к бабушке аж из самой Америки. Стоило кому-нибудь – включая собак и кошек – на него взглянуть, как уголки его губ мгновенно, как по незримой тайной команде, растягивались, обнажая зубы. Причем все, сколько их было.

Он напоминал Софье гуттаперчевую куклу, которая начинает делать такие вот манипуляции с губами всякий раз, когда ее дергают за веревочки. В этом было что-то нарочитое, бездушное, так как выражение глаз мальчика оставалось отсутствующим.

Словно он еще только собирался начать размышлять, кто перед ним – друг или враг – и как к нему нужно относиться: настороженно или, наоборот, расслабиться и получить удовольствие от общения. Однако его дежурная улыбка, подобно палочке-выручалочке, которая всегда при нем, должна была действовать безотказно, обезоруживающе. Ведь предполагаемый враг вполне мог оказаться другом или – при исключительной доброжелательности с его стороны – стать им. Так уже с детских лет умные родители с головой окунули его во взрослую жизнь.

Соседка сетовала, что никак не может уговорить внука пойти погулять во двор с местной ребятней. А когда уговорила, очень пожалела. Тот пришел через час с синяком под глазом. Возмущенная бабуля тут же бросилась на разборки. Поймав малолетнего хулигана, кстати, такого же возраста, как и ее внук, и взяв его за шкирку, приступила к дознанию.

Вот только пацанчик оказался ершистым и ни в какую не собирался признавать себя виноватым. «А чего он все время смотрит и лыбится, как дурак? – предъявил он, охваченный праведным гневом, встречные претензии разъяренной защитнице. – Чего он передо мной зубы скалит? Я же не говорил ничего смешного. Я ему что – клоун, что ли?»

Той ничего не оставалось, как отступиться. Да ей и самой порой казалась не совсем оправданной вечная, словно приклеенная, улыбка на устах внука, которая у него всегда была наготове и для своих, близких, и для совсем посторонних. Больше она внуку гулять одному не предлагала.

Вот тебе и менталитет, взращиваемый с детства. Бедный ребенок потому и отказывался играть с нашими детками во дворе, что принимал их неулыбчивость за опасность, даже угрозу для себя. Но вместо того, чтобы быть попроще, пытаясь подружиться с ребятней, он цеплял на себя – по примеру взрослых – фальшивую улыбку. В надежде на то что получит в ответ такую же фальшивую, которая его вполне устроит и решит все проблемы.

Откуда же ему было знать, что придется столкнуться с суровыми законами действительности и колоритным местным менталитетом, когда ни за что ни про что можно и по шее схлопотать.

Но так ли уж ни за что? А за обман, который дети чувствуют как никто другой? За страх, что не примут таким, какой ты есть на самом деле, вынуждающий притворяться и строить из себя не пойми кого?

К тому же смех без причины – признак дурачины. Это известно у нас всем и каждому. Даже детям. Зря ему бабушка не рассказала, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Что у нас улыбка как на вес золота, ее еще нужно заслужить. Улыбку дарят, а не отдают кому ни попадя. Дарят от чистого сердца и с добрыми пожеланиями, даже если они и не высказаны вслух. И такая улыбка стоит многого, потому так и дорога всем.