Шесть лет назад Токарь по пьяни завалил какого-то дерзкого патлатого уебка-байкера. Во дворе собственного дома. Бросил его труп в кусты, за гаражи. Шатаясь, как смог, оттер его от своих пальчиков. Мотоцикл в тот же вечер скинул знакомому перекупу. Потом закутил у каких-то шалав и через два дня вернулся домой.

И что?

А ничего.

Байкера нашли только тогда, когда он уже смердел так, что к гаражам подойти было нельзя.

Нашли. Увезли. Может быть, даже кого-нибудь посадили.

Но не Токаря.

Да, Токарь любил города. Любил ощущать их ночную лихорадку. Рестораны, девочки, наркотики, удачный гоп-стоп и снова рестораны… Настоящая жизнь. Нескончаемый праздник. Если, конечно, не считать легавские облавы.

Мысль о полиции заставила Токаря поморщиться, будто он проглотил лимон.

Как бы ему хотелось, чтобы предстоящая акция (это слово казалось Токарю более стильным, чем какой-нибудь обрыдлый «налет» или сопливое «ограбление») проходила в Москве или в том же Сочи, да в каком угодно городе, лишь бы не у гостиницы, в которую они сейчас ехали. Не нужно быть гением или иметь такой криминальный опыт, как у Токаря, чтобы понимать, насколько это рискованно – работать у всех на виду, к тому же средь бела дня. Любой школьник знает: акции следует проводить по ночам, и не абы где, а в бетонных лабиринтах огромного города, с миллионами копошащихся в нем людишек.

Правда, этот раз вроде как должен быть исключением. Винстон правильно рассудил, бояться нечего: хитрожопые ромалэ не побегут в полицию. Они же не идиоты. Что они там скажут? «Помогите, нас ограбили. Украли несколько ящиков яблок, напичканных чистейшим героином!» Смешно. К ментам они, конечно же, не пойдут. Более того, даже если мусоров вызовет кто-то другой, например какой-нибудь придурок-свидетель с гражданским долгом вместо мозгов, то даже в этом случае барыжки с пеной у рта будут открещиваться: «Какое ограбление, начальник, э-э, что ты?! Просто друзья так пошутили!» Да, сраное государство сильно завинтило гайки: теперь уже не нужно заявления от потерпевшего, чтобы тебе скрутили ласты. Достаточно самого факта преступления. Но если нет заявления, а сам факт не очевиден, кто будет шибко разбираться? Уж точно не мусора.

Так что…

«Все будет тип-топ, все будет чики-пуки», – скривив рот в ухмылке, резюмировал про себя Токарь.

Мы считаем, что мы бессмертны. Если выразиться точнее – мы всегда думаем, что смерть настигнет нас еще очень не скоро. Мы думаем так, даже когда возраст наш перевалит за седьмой десяток. Нам невозможно представить себя мертвыми, и поэтому мы бессмертны в собственных глазах. Не бог весть какая мудрость, я знаю. Пошлая и не совсем верная. Но ведь суть от этого не меняется. Мы отказываемся верить в собственную смерть. Она всегда для нас неожиданность.

Почти всегда.

А вот еще большая банальность: «Свои страхи нужно перебарывать».

Так я сказала Герману.

Просто ляпнула, когда мы пили белое дешевое вино на заднем дворе музыкального колледжа имени Мурова, в котором вместе учились. В тот вечер было прохладно, и я бы предпочла красное. Мы были пьяные и влюбленные. Студенты второго курса. Нам нет и двадцати.

«Свои страхи нужно перебарывать».

Я боюсь скорости.

«Маленькая моя, есть склоны для начинающих».

Мы пьем из пластиковых стаканчиков на брудершафт, потому что нам приятно находить повод для поцелуев. Нам нравится поднимать пафосные тосты, признаваться друг другу в любви. Нам девятнадцать.

Если ты боишься высоты – поднимись на четыре тысячи метров с парашютом за спиной.

Лично я боюсь скорости.

Мы познакомились на первом курсе. Уже тогда Герман играл в рок-группе на ударных. Он драммер от Бога. Обучение давалось ему легко. По крайней мере, если сравнивать со мной. Он взял в руки палочки еще задолго до того, как подал документы в колледж. Смешно слушать записи их первых «хитов», записанных на диктофон телефона во время игры на репетиционной точке. Прямая «бочка», кривые, сбивающиеся с такта, долбания по «рабочему». И все же это уровень как минимум второкурсника. А к тому времени, как он поступил, он мог заткнуть за пояс выскочек с четвертого. Собственно, благодаря этому мы и подружились. Мне нужен был кто-то, кто смог бы меня натаскать на практике. Я рвалась жить. Мне не терпелось собрать свою команду. Сколько себя помню, я мечтала стать барабанщицей. Теория и обучение в колледже – это конечно хорошо, и бросать учебу я не планировала, но и терять времени мне не хотелось.

Так мы говорим, когда рассказываем о том, как мы познакомились. На самом деле все немного иначе. Мне действительно хотелось найти себе преподавателя для дополнительных занятий. И пускай Герман был выше меня на голову по уровню мастерства (если вообще можно говорить о каком-то мастерстве, когда речь идет о первокурсниках), все же на роль учителя он не тянул. Но именно он стал моим «Учителем». А я – его единственной «ученицей». Нам хотелось проводить вечера вместе, и это был замечательный повод.

Мы оставались после занятий и терзали старую, прошедшую через тысячи барабанных палочек учеников ударную установку, пока нас не выгоняли.

Он красив. Он знает это. И тем забавней было наблюдать, как он робел передо мной в первую неделю нашего знакомства.

Свои страхи нужно перебарывать.

Я сижу перед инструментом. Сжимаю обмотанные изолентой барабанные палочки. Герман сидит за мной, прижавшись вплотную. Спиной я чувствую, как колотится его сердце. Ощущаю его дыхание на своей шее. Он рассказывает мне о Ките Муне, о Билле Уорде, Роджере Тейлоре. Нет, он не решится. И это прекрасно. Герману не составит труда уложить в постель любую с нашего потока, но сейчас он робеет, хотя я вижу, что он хочет того же, чего и я. Влюбленность превращает самоуверенных красавцев в нерешительных мальчиков. Он берет мою кисть в свою ладонь и показывает, как нужно извлекать чистый звук из открытого хай-хэта. Уорду было бы стыдно за нас. Наши руки слегка трясутся. Звук выходит отвратительный.

Страхи нужно преодолевать.

Я поворачиваюсь к Герману вполоборота. Уорд смущенно и понимающе улыбается, оставляет нас вдвоем.

Говорят, первый поцелуй остается в памяти навсегда. Я его почти не помню. Но до конца дней своих буду помнить наш первый поцелуй с Германом.

Смятая пустая пачка из-под сигарет вылетела в окно и угодила под колеса едущего сзади «уазика».

Токарь с тоской повертел в руках последнюю сигарету и вставил в рот. Прикурив, он взглянул на Нину. Она сидела рядом и уже битых десять минут что-то искала в недрах своей сумочки.

– Да вытряхни ты свое барахло на заднее сиденье, – посоветовал Токарь.

– Нашла уже.

Девушка извлекла из сумки крохотную флешку размером с ноготь.

– Ты не против, если я включу музыку?

Токарь пожал плечами.

– Да ради бога.

Подключив свой смартфон через блютус к машине и выбрав композицию, Нина нажала на «плей».

Полуэлектронные басы заиграли вступление.

– Это «Касабиан», – пояснила Нина.

Токарь поморщился.

– Рок? Я, если по-чесноку, такое не слушаю.

– Выключить?

– Да нет, слушай на здоровье.

Отыграв вступление, неизвестные Токарю музыканты перешли к куплету. К ритм-секции ударных и бас-гитары прибавился дерзкий вокал Тома Мейгана:

Нина закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья. Пальцами начала легонько постукивать по коленям в такт музыке; губы синхронно с певцом нашептывали слова куплета. Она знала текст наизусть.

– Это хорошая музыка, – сказала Нина, не поворачивая к Токарю головы и не открывая глаз, – я на ней выросла. «Мьюз», «Колдплей», «Радиохед», «Касабиан»… наши так не умеют. Или не хотят. Да нет, наверное, все-таки хотят. Просто ни черта не получается.