Тело "квашни" как-то булькнуло, зашипело, проглатывая огонь.
Глаз ехидно сощурился, довольный результатами опыта; лопающиеся пузыри запенились на куче. И тотчас, точно по сигналу, из центра "квашни", раздирая мягкую пузырящуюся плоть, вырвалась, будто выстрелила, выброшенная неведомой силой, может быть - болью от огня, огромная, сухая и костистая рука человека? - нет, не человека, - иссохшего, изголодавшегося великана.
Я не мог отвести взгляд от длинных острых пальцев, тянущихся к моему лицу.
Один из пальцев загнулся наподобие рыболовного крючка и...
Глаз, глаз!.. Аа! Мне показалось, что вместе с глазом "квашня" выдирает у меня и мозг. Я оглох от боли и от собственного крика. Только боль и зрение. Моя боль видела подрагивающую от удовольствия, чуть не растекающуюся от блаженства "квашню", и веселый издевательский глаз, и прямую, как остановившийся выстрел, руку, тянущуюся, втыкающуюся в булькающую отвратительную плоть.
Боль не прекратилась, но я увидел, как сноп огня вырвался из вершины "квашни", как погас и слился с зеленой кучей глаз, как рука обмякла и обдрябла, отвалилась от моего недоисковерканного лица, как "квашня" растеклась зеленой иссыхающей лужей.
Боль не прекратилась, но я стал различать звуки.
Валентин Аскерханович подхватил меня под плечи:
- Ббте, Пародист, - испуганно бормотал он, - Ббте, живой?
Я коснулся пальцем выжженного глаза, пустой кровоточащей глазницы и ответил:
- Меня зовут Джек Никольс.
- У, - обрадовался Валя, - живой. Счас, счас, погоди, Пауля вызову... Погоди, Ббте, счас Пауль придет, эмульсией промоет, - Валя бесперывно нажимал кнопочку в своем черном ящичке, - Ббте, - он усадил меня возле каменного сверкающего куста, - если совсем худо - ори... Ори, матерись... Счас санинструктор придет, счас. О! Мишель бежит. Ми...
На секунду я потерял сознание. А может быть, мне показалось, что прошла всего секунда, так бывает после беспробудного сна, когда тебе становится ясно, что милосердные боги, сжав несколько часов в секунду небытия, показали тебе, что такое смерть, от которой ты на время избавлен. Я увидел руку Мишеля, закатанный до локтя рукав гимнастерки; я увидел ножевой разрез на руке Мишеля, из которого хлестала кровь. Валя мочил в крови бинт и протирал мне глазницу.
- Гляди, - сказал он Мишелю, - Пародист очухался.
- Все равно, - буркнул Мишель, - лей не жалей. Помнишь, как Леньку Ричард вылечил?
- У, - не прекращая своего занятия, - сказал Валентин Аскерханович, еще бы не помнить. Ленечка был весь в кровищи.
- Встать сможешь? - угрюмо обратился ко мне Мишель.
Я кивнул.
- Ну, попробуй.
Я оперся о камень рукой и поднялся. Пол уходил у меня из-под ног, кренился. Меня вырвало.
- Молодец, - похвалил Валентин Аскерханович, - первое дело - поблевка после того, как "квашня" поцеловала.
- Заблевал бы мундир, - объяснил Мишель, - я бы тебе второй глаз выбил.
Говорил он вполне беззлобно, пока Валя перевязывал ему руку.
- Идти сам сможешь?
Я не мог ответить. Я пытался сохранить равновесие. Мир, пещера кружились вокруг меня.
- Сможешь? - повторил свой вопрос Мишель.
- Не... знаю... не уверен, - выдавил я.
- Ббте, Пародист, - дружелюбно сказал Валя, - надо идти... Хочешь, я твой огнемет понесу? По "светящейся" надо идти... Нам следить надо, понимаешь? И так здесь торчим. Дойдем до темных, я тебя на закорках понесу. А тут надо идти... Мишель - впереди. Я - сзади... Ты - посередке. Пародист, понял?
- Я - Джек... - начал было я.
- Я ему точно сейчас глаз выбью, - буркнул Мишель, - давай огнемет Вальке и топай... Вызывай Пауля, - обратился он к Вале.
- Я все время вызываю, - виновато сказал Валентин Аскерханович, - да он не отвечает...
- Да что, - голова у меня перестала кружиться, такого залпа отборной ругани я не слышал даже здесь, в пещерах.
Из-за камня метнулся "стрекозел", и Валентин Аскерханович едва успел подсечь его струей из огнемета.
- Спекся, - добродушно сказал он. - тебя послушать приходил...
- Все! - выдохнул Мишель. - Хватит! Пошли!
Мы пошли. Впереди себя я видел только спину Мишеля и время от времени тугие полосы белесого огня, которым "отпетые" рассекали пещерных хищников.
Несколько раз я падал и терял сознание. Валя поднимал меня.
Глава двенадцатая. Санчасть
Я смотрел на огромную дверь санчасти в беленой стене.
Дверь напоминала ворота, а изукрашена была, будто дверца буфета. Особенно меня заинтересовало одно украшение: всадник на коне, прокалывающий копьем извивающегося от муки огромного крылатого змея.
- А змейка, - сказал Хуан, проследив мой взгляд, - между прочим, змейка - тоже человек, тоже есть хочет, и косточки у нее так же болят...
Хуан оставил скрюченного в три погибели Пауля - (Мишель ему поднес все же слишком сильно, не насмерть, конечно, но где-то близко) - подошел к двери и подергал за завиток прямо под копытом коня, топчущего змея. Завиток должен был изображать то ли траву, то ли цветок, то ли обрывки неба, слипшиеся в тучу, поскольку совершенно непонятно было, где происходит убийство, изображенное на двери, - на земле, на небе или под землей.
За дверью раздался мелодичный приятный звон.
Дверь растворилась, и в образовавшийся проем высунулась востроносенькая кудлатая седая головенка.
- Какими судьбами! - перед нами стоял небольшого росточка, худенький, подвижный человечек. - Какими судьбами! Ба, ба, ба. Пауль, что с вами, дитя мое?
- Что Пауль, Фарамунд Иванович, - сказал Хуан, - вы поглядите, что с новеньким сделалось!
- Ай-я-яй, - запричитал Фарамунд Иванович так, точно он только сейчас меня увидел, - беда, беда, вот беда.
Он подскочил ко мне, оставив полуотворенной дверь; в ее проеме я увидел длинный, блистающий белизной коридор.
Фарамунд Иванович холодным пальцем провел по моей обожженной глазнице и присвистнул:
- Ого. Это ж на какой сучок вы так напоролись, юноша?
Валентин Аскерханович бодро доложил за меня:
- Ему "квашня" дырку проковыряла.
Фарамунд Иванович покачал головой:
- Да я вижу, что "квашня". Как зовут тебя, воин?
- Джек Никольс, - отрапортовал я, - рядовой третьей роты.
