Все трое с сильными голосами. Отец и похожий на него Марат кучерявые брюнеты, носы с горбинкой, усы. Ну, вылитые грузины. Да и Влад брюнет. Только без усов.

«Серенаду вместе эту распеваем мы дуэтом.

И всю ночку до рассвета ждем, любимая ответа,

Что ты нам скажешь?»

Льются куплеты, кажется – вокруг грузинские горы и виноградники, а в небольшом городке, под балконом, поют с переливами влюбленные грузины.

И живы родители. И вся семья в сборе…

Счастье…

И опят он с внучкой. Укладывает спать.

– Спи, моя маленькая, гладит он ее по головке.

– нет, дедушка. Еще песенку. Нет, две. Про Костю моряка. И про бойца.

Как всегда, он поет ей песни под гитару, укладывая спать. Когда была еще кроха и усыпала на руках, носил по комнате и пел тоже. Привыкла.

Репертуар был обширный. Эстрадные хиты его молодости, студенческие, дворовые, революционные и песни войны. Были и блатные, еще от отца и знакомых из любителей. Сейчас поет, что попросила. Под «Шаланды полные кефали…» хлопает в ладоши, подпевает, смеется. А «про бойца» слушает, сжавшись в комочек, с выступающими на глазах слезинками. Каждый раз надеется, что боец не умрет.

«Грустные ивы склонились к пруду, месяц плывет над водой.

Там у границы стоял на посту ночью боец молодой.

В темную ночь он не спал, не дремал, землю родную стерег.

В чаще лесной он шаги услыхал. И с автоматом залег»

Песни допеты. Он гладит ее по головке и, как всегда говорит:

–Волосы у нас золотые…

Глазки у нас голубые…

Носик кнопочка!

Целует ее в «кнопочку».

Она, укладываясь, складывая ладошки под щечку, смотрит на него и бормочет:

–Дедушка, у тебя зубки выпали и волосиков на головке мало. А я тебя всё равно люблю.

…Счастье…

Он скользит дальше и мысленно хохочет, вспомнив эпизод, связанный с его «колыбельными». Кстати, внучка, уже будучи взрослой, наряду с современной ей музыкой любит и часто слушает и Магомаева, и Антонова, Пугачеву. Ей нравится.

А смешно ему стало от давнего рассказа дочери. Они с мужем и шестилетней Лизой ездили на новый год в Польшу. Там у них были друзья. Польская семья с двумя детьми. Все отлично говорили на русском.

В Новый год в загородном доме, после угощения и хлопушек все собрались у камина, и по местной традиции каждый исполнял номер. Фокус, стих, танец или песню. Когда очередь дошла до младшей в компании Лизы, она объявила, что будет петь. И звонко, а голос у нее был сильным, в низком регистре, начала на мотив Киевской дореволюционной бандитской песни «Гоп со Смыком». Слова, правда, были более поздними, конца сороковых годов.

«В магазин за водкой я стоял.

Никому проходу не давал.

Лезу я, сломал витрину, кой кого огрел дубиной.

В магазин лишь к вечеру попал»

Публика покатилась от смеха.

– Что за песня, Лиза!?

– Так дедушка мне пел. Перед сном. Там дальше весело.

И продолжила.

«И набрал я водки, шел домой.

Всю дорогу пил я, как шальной.

Вспоминал, как хулигана, приняли за партизана.

И медаль поглаживал рукой»

Следующие куплетов восемь вся компания подпевала, повторяя две последние строчки.

*****

О чем просил Ганнибал? Думать над воспоминаниями. Ставить плюсики. Или минусики. Пока всплывают больше «плюсовые» файлы. Плывем дальше. Подождем…

А вот и знакомый писк. Комарик приближается, растет. Уже видна добрая улыбка андроида.

– Привет, Влад! Всё о счастье вспоминаешь. А когда живой был, так и внимания не обращал. Всё думал, что счастье где – то за горизонтом. В далеком будущем, до которого можно и не добраться. Да многие люди так. Почти все. Не могут понять, что вот оно счастье, в этом мгновении, сейчас. Наслаждайся! Храни! Нет, редкие на это способны…

– Рад тебя видеть, Ганнибал, мысленно ответил Он, а рукой показал как будто приподнял шляпу.

– Давай без древних церемоний, – просигналил робот, -поработаем.

Какая будет тема занятий? – пошутил Влад, – я весь внимание.

– Брат у тебя там остался. Хочу в ваших отношениях разобраться. Некоторые моменты нам не ясны. В плюс тебе ставить, или в минус. Да и в его папку вложить, так сказать альтернативный взгляд. Пригодится.

–Так и у меня в папке есть альтернатива?

– не сомневайся. У всех есть. У нас контора солидная, как у русских говорят – не для веников. Да?

– Спрашивай, – Влад удивился теме, но был готов к любым поворотам.

– Спрашивать не буду, – Ганнибал сменил позу, разлегся на своём «ковре – самолете» во весь рост. Подпер голову рукой. Прикрыл глаза.

– Ты думай. Я разберусь.

*****

Отец называл Влада ежиком. С раннего детства, насколько Влад себя помнил, он был против любых проявлений нежности, объятий и поцелуев. Всегда уворачивался и сердился. Может быть от того, что он в любом возрасте считал себя взрослым и самостоятельным?

Другое дело младший брат Маратик. На том родители вдоволь удовлетворяли родительскую любовь. Любил лизаться. Ну и мама с папой млели от его объятий и поцелуев. Вроде бы братья. От одних корней. А характеры с детства отличались. Мать рассказывала: Влад с годика норовил хватать ложку и черпать кашу, теряя половину и размазывая по щекам. При этом пресекал всякую помощь криком

– Сям!

Маратик кушал по – другому. Брал в одну руку стакан с молоком, в другую булку и приказывал: «Кормить!». Да и ели они по – разному. Влад капризничал, многого не любил. Маратик сметал всё подряд.

Росли они в семье морского офицера. Влад появился на свет еще во время войны. В феврале сорок пятого. В после блокадном Ленинграде. Маратик там же через три с половиной года.

Когда были маленькими, а потом школьниками, они не понимали, как им повезло расти в полной семье, с мамой и папой, в относительном достатке. Ведь половина семей вокруг, а то и больше, были без отцов, выбитых нещадной войной. Намного позже, когда отец в круглые даты окончания Отечественной приглашался на праздничные торжества в Севастополь, в училище им. Нахимова, до них начала доходить правда. Правда о том, как мало шансов было у них появиться на свет! Отец был выпускником училища 1941 года. Уже под налетами фашистской авиации курсанты в ускоренном режиме сдавали последние экзамены, получали лейтенантские погоны, и военными эшелонами направлялись на фронт. Так вот, когда на 20-летие Победы съехались бывшие выпускники, им огласили безжалостную статистику об их выпуске. Из более трех тысяч выпускников на конец войны в живых числилось 312 человек… Один из десяти дожил до победы.

Так что детство было по тем мерка вполне благополучным, интересным, и как поется в советских песнях, счастливым.

Вот Маратик качается на деревянной лошадке. Отец за столом с коллегами по работе, как и он, морскими офицерами. Мама накрывает на стол. Один из гостей спрашивает Маратика:

–А кем ты будешь, когда вырастешь?

–Казаком!

–А делать что будешь?

–На лошадке поскачу – поскачу. На гармошке поиграю – поиграю. Покушаю и спать лягу, – бойко отвечает братишка, продолжая изображать казака.

–Ну а за лошадкой кто ухаживать станет? Чистить, мыть, кормить?

Маратик не долго думал:

– А это – мама.

Вот так наметил он генеральную линию жизни. И не сильно от нее отклонялся.

А Влад с окончанием школы решил, что родители для него всё уже сделали. Родили, одели, обули и выкормили. В институт он поступил. Отец с матерью выделили ему мат. помощь в 35 рублей в месяц. 15 из них он отдавал за съёмный угол. Получал стипендию в 35 рублей. Если не хватало на жизнь, шел с друзьями на станцию Одесса – Сортировочная. Там всегда нужны были почасовики на разгрузке. Или в порт. А еще лучше на «Ликеро – водочный», или «Одесский завод шампанских вин».

Иногда отец спрашивал, хватает ли денег. Влад в любом случае не просил добавки, были у него деньги, или нет. Частенько перебивался в столовой дармовым хлебом, что до Хрущевского голода стоял в вазах на столах и пустым чаем из титана. Платить надо было только за сахар. Две копейки за упаковочку с двумя кусочками. Мелочь для этих кусочков, в нередкие дни безденежья, искали по всем карманам скудного гардероба.