– Ты в порядке? – опять спросила Ленор.

– На самом деле нет. – Чарли немного полегчало, когда она сказала правду. Она всегда могла сказать Ленор то, в чем не призналась бы никому другому. Ленор знала Расти больше полувека. В ней, как в черной дыре, исчезали все семейные тайны Куиннов. – Голова жутко болит. Нос сломан. Кажется, я выблевала свое легкое. Я ничего не вижу, даже читать не могу, и все это неважно, потому что вчера я изменила Бену.

Ленор молча переключила передачу и выехала на двухполосное шоссе.

– В тот момент мне было нормально. Ну, то есть парень все хорошо сделал. – Чарли аккуратно сняла свою «дьюковскую» футболку, стараясь не зацепить нос. – А утром я проснулась в слезах. Ревела, не могла остановиться. Полчаса лежала в кровати, смотрела в потолок и хотела застрелиться. А потом зазвонил телефон.

Ленор снова переключила передачу. Они выезжали из Пайквилля. Ветер с гор хлестал по их легковушке.

– Не надо было брать эту дурацкую трубку. Я даже имени его не помнила. А он не помнил моего. По крайней мере притворился, что не помнит. Мне было стыдно и противно, а теперь еще и Бен знает. И БР Джорджии знает. И у него на работе все знают.

Чарли продолжила:

– И в школу я сегодня утром приехала, чтобы встретиться с этим парнем, потому что я по ошибке забрала его телефон и он позвонил и… – Она надела накрахмаленную «судебную» блузку с рюшами на груди, чтобы судьи не сомневались, что она всерьез относится к своей женской роли. – Не знаю, о чем я думала.

Ленор переключилась на шестую передачу.

– О том, что тебе было одиноко.

Чарли засмеялась, хотя в констатации этого факта не было ничего смешного. Она смотрела на свои пальцы, застегивая блузку на пуговицы. Неожиданно оказалось, что у нее очень маленькие пуговицы. А может, это оттого, что руки вспотели. А может, это оттого, что пальцы снова дрожали и все ее тело вибрировало, будто в грудь ей воткнули камертон.

– Детка, – сказала Ленор, – не держи это в себе.

Чарли покачала головой. Она очень хотела удержать это в себе. Сложить все ужасные картинки в коробку, засунуть ее на полку и никогда больше не открывать.

Но по щеке скатилась слезинка. Потом еще одна.

И Чарли заплакала. Она рыдала, согнувшись пополам, уронив голову на руки, потому что это горе невозможно было держать в себе. Люси Александер. Мистер Пинкман. Мисс Хеллер. Гамма. Сэм. Бен. Машина притормозила. Колеса зашуршали по гравию, когда Ленор съехала на обочину. Она погладила Чарли по спине.

– Все хорошо, детка.

Но ничего не хорошо. Ей нужен ее муж. Ей нужен ее отец, бесполезный засранец. Где Расти? Почему, когда он ей нужен, его никогда нет?

– Все хорошо. – Ленор продолжала гладить Чарли по спине, а Чарли продолжала плакать, потому что ничего уже не будет хорошо.

Как только Чарли услышала первые выстрелы в кабинете Гека, в ее памяти мгновенно ожил худший момент ее жизни. Она снова и снова слышала те же слова. Беги. Не оглядывайся. В лес. К дому мисс Хеллер. По школьному коридору. Навстречу выстрелам. Но она опоздала. Чарли опять опоздала, будь оно все проклято.

Ленор пригладила волосы Чарли.

– Дыши глубже, милая.

Чарли поняла, что задыхается. Зрение затуманилось. На лбу выступил пот. Она заставила себя дышать ровнее, чувствуя, как в легкие начинает проникать воздух.

– Не спеши, – успокаивала Ленор.

Чарли продолжала глубоко дышать. Зрение восстановилось, насколько это было возможно. Она сделала еще несколько вдохов, задерживая каждый на секунду-две, чтобы доказать самой себе, что может это сделать.

– Так лучше?

Чарли прошептала:

– Что это было, паническая атака?

– Да, и возможно, она еще не закончилась.

– Помоги мне выпрямиться.

Чарли схватилась за руку Ленор. Кровь отлила от головы. Нос болел, и она инстинктивно коснулась его, отчего боль усилилась.

– Нехило они тебя отделали, дорогая.

– Это ты еще противника моего не видела. На нем ни царапины.

Ленор не засмеялась.

– Прости, – сказала Чарли. – Не знаю, что на меня нашло.

– Что за глупости. Ты знаешь, в чем дело.

– Ну да, – Чарли произнесла два слова, которые всегда говорила, если не хотела что-то обсуждать.

Но Ленор не взялась за руль, а переплела свои длинные пальцы с маленькими пальцами Чарли. Несмотря на все мини-юбки, руки у нее были мужскими, широкими, с крупными костяшками, а с недавнего времени и пигментными пятнами. После смерти Гаммы Ленор во многом заменила Чарли мать. Ленор научила Чарли краситься, привела ее в магазин за первой пачкой тампонов и предупредила, что никогда нельзя рассчитывать на мужчин в вопросе контрацепции.

– Бен написал тебе, чтобы ты меня забрала. Это ведь что-то значит? – спросила Чарли.

– Да.

Чарли открыла бардачок и достала салфетки. Высморкаться она не могла. Поэтому просто промокнула нос. Прищурившись, посмотрела в окно и обрадовалась, что видит предметы, а не их очертания. Только вот вид был самым неудачным из возможных. Они стояли в трехстах ярдах от места, где Дэниэл Кулпеппер был застрелен в своем трейлере.

– Самое дерьмовое – я даже не могу сказать, что сегодня был худший день моей жизни, – заметила Чарли.

На этот раз Ленор засмеялась своим хриплым низким смехом, потому что Чарли была права. Она нажала на педаль и выехала обратно на шоссе. Дорога была ровной до «кулпепперовского» поворота. Глубокие ямы на асфальте сменились гравием, а затем просто укатанной красной глиной. Они спустились с горы, поэтому температура слегка поменялась – может, на пару градусов. Чарли старалась не дрожать. Она физически ощущала свою тревогу. Волосы на затылке встали дыбом. Это случалось с ней каждый раз, когда она приезжала в Низину. Здесь она не просто чувствовала себя не в своей тарелке, а знала, что, поверни она не туда, встреть не того Кулпеппера, и угроза физической расправы перестанет быть абстракцией.

– Черт! – Ленор испугалась стаи собак, набросившихся на сетчатый забор.

Их остервенелый лай зазвенел, как тысяча молотков, одновременно ударивших по машине.

– Деревенская сигнализация, – прокомментировала Чарли.

Никто не мог войти в Низину, не будучи облаянным сотнями собак. Чем глубже входишь в район, тем больше видишь молодых белых мужчин: стоят у своих дверей, в одной руке – мобильник, а другая чешет живот под футболкой. Эти мужчины вполне работоспособны, но тяжелый физический труд, соответствующий их квалификации, их не привлекает. Они целый день курят травку, играют в компьютерные игры, крадут, когда им нужны деньги, колотят своих подружек, когда хотят оксикодона, отправляют детей на почту за пособием по инвалидности и своими замечательными поступками обеспечивают Чарли работой.

Она вдруг устыдилась того, что всю Низину мажет одной кулпепперовской краской. Чарли знала, что здесь живут и хорошие люди. Работящие мужчины и женщины, чей единственный грех – это бедность. Но ее реакция на атмосферу Низины была непроизвольной.

Когда она вернулась в школу после всего, что произошло, шесть кулпепперовских девочек разных возрастов сделали ее жизнь сущим адом. Замызганные гнусные сучки с длинными крашеными ногтями и злыми языками. Они травили Чарли. Крали ее карманные деньги. Рвали ее учебники. Одна из них даже наложила кучу дерьма в ее спортивную сумку.

Семейство это до сих пор настаивало: Чарли соврала, что видела Захарию с дробовиком. Кулпепперы решили, что разгадали хитрый план Расти: раз Дэниэл погиб, а Захария отправился в тюрьму, Куинны могли заполучить двухкомнатный трейлер и выплату – в действительности мизерную – по страхованию жизни. Будто человек, всю жизнь посвятивший борьбе за справедливость, обменял бы свои принципы на пару сребреников.

Тот факт, что Расти ни разу не попытался отсудить у их семьи хотя бы пенни, никак не смягчил эти дикие теории заговора. Кулпепперы продолжали свято верить, что Кен Коин сфабриковал многочисленные улики, найденные в трейлере и на теле Дэниэла. Что Коин убил Дэниэла, чтобы начать политическую карьеру. Что брат Коина, Кит, помог подменить улики в лаборатории штата.