В зале царил тамада: «А теперь мы переходим к веселым конкурсам! Мне нужны две команды: пять девушек и пять ребят. … так, рассаживайтесь на стулья… сначала садятся мальчики… вот вам по листу бумаги… положите на колени… так… а девушкам – зубочистки… их нужно взять в рот… и прокалывать в бумаге дырочки… кто больше проколет за минуту – тот и выиграл! Начали!» Парни на стульях дурновато лыбились, девушки постановились на колени и куриными движениями стали дырявить листы бумаги; зал хлопал и улюлюкал. «А теперь нам нужно украсить зал… вот у нас и шарики есть… их нужно надуть… мальчики, взяли насосы, поставили между ног, надели на них шарики… так, молодцы… девчонки, двигаем насосы, надуваем! Быстрей!» Михаил сел на свое место, ему было совсем не весело, он налил рюмку водки. Он чувствовал себя так, будто просидел в аэропорту целые сутки: в ушах был невнятный гул, глаза слипались. «Так, украсим зал шариками? Нееет, сначала надо проверить, крепкие ли они! Кто у нас самый смелый? Прааавильно, свидетели! Папрашу сюда! Ставим стул… девушка, держитесь за спинку руками… тааак, берем шарик… прикладываем… а Вы, молодой человек, должны проверить его крепость… только руками себе не помогать! Начали!» Сквозь зыбкое марево Михаил видел стоящую у стула Белку, щеки ее были малиновыми, глаза зажмурены, попка отставлена назад, тамада приложил к ней шарик, и свидетель начал радостно долбить его ебат*льными движениями; зал хором считал «раз! два!… пять!…», шар лопнул прямо в голове у Михаила; он резко вскочил, залез на стул и заорал во все горло:
– Ах ты, козел вонючий, ну щас палучишь ты у меня за всю х*йню! – он уперся руками в стол и как в спортзале перенес рывком тело вперед, уронив всего один бокал, умудрился приземлиться на ноги, выпрямился и рванул вперед. Тамада мгновенно оценил опасность и ринулся ему навстречу, расставив руки. «Отвали, пидор толстожопый! Пустите меня! Пустите меня все! Белка! И ты палучишь! Пус… ти… те…»
***
Михаил пытался вспомнить, что было дальше, но вспоминалось все крайне фрагментарно: терраса, люди, сигарета, такси, кровать. Черт, и душ не помог. Надо кофе попить. Во, гульнули вчера, а. Чё ж теперь делать. Телефон завибрировал, и он со страхом и надеждой схватил его в руку. Нет, Тимка.
– Здорово, брат, как оно ничего.
– Да херово, брат, дальше некуда.
– После свадьбы? Значит, не зря сходил. Пивчик есть, или подбросить?
– Та не, не в том дело.
– А что.
– Да я там… вчера…
– Мордобой устроил?
– Ты как знаешь?!
– Так это святое дело. А кого бил? Жениха?
– Свидетеля.
– Правильно. А его за что?
– Так Белка свидетельницей была.
– Ааа… Щупал?
– Да лучше бы щупал…
– А чиво?
– А знаешь с шариками такой конкурс: его прикладывают девке на задницу, а потом…
– Да видал! Бахнул?
– Трахнул.
– Белку?
– Мать Терезу.
– Нууу… а ты? Ты ж ему… от души?
– От всей. Все костяшки сбитые. Только я не помню всего.
– Легче стало?
– Да не знаю, может, вчера и стало, а сегодня херово совсем.
– Так пивчиком полечись.
– Да не в том дело! Там же вся больница была! Белку теперь уволят. Вечером веселье будет. Дома.
– Та не ссы! Приезжай ко мне, если что. А больница – фигня. Возьмем ее к себе, если надо. Гаджеты рекламировать.
– Ну и гад же ты, Тимка. Успокоил, называется.
– Да все перетрется. Ты ее хоть не бил?
– Не помню. Но хотел.
– И это правильно.
– Так уйдет.
– Вот ты Дуридом. Еще крепче останется.
– Ты думаешь?
– Конечно! Хочешь – на спор? На упаковку?
– На две!
– Заметано. Ну, держись там, не кисни.
– Ладно, бывай.
Михаил маялся, в душе его боролись три чувства: остаточная злость, страх пополам с надеждой и стыд. Он вертел в руках телефон, елозил пальцем по контактам, но позвонить не решался. Внезапно телефон зазвонил сам, на экране возник портрет рыжеволосой девушки с трубочкой от коктейля во рту. Все три чувства смешались в нем в коктейль, и он, помедлив, нажал «Ответить».
– Ты живой? – в голосе девушки звучали тревожные нотки.
– Живой. А у тебя что? На работе.
– Ой, у меня такааая новость!
– Тебя уволили?
– Типун тебе на язык!
– Тебя повышают? – выскочило из него неизвестно почему.
– А ты откуда знаешь?!!!
Внезапно у него в памяти совершенно ясно всплыла картина: Белка танцует с главврачом, он ей что-то говорит на ухо, она улыбается… потом он отчетливо вспомнил фото Марины в компе Вячеслава Ивановича… как она раздевается… как с улыбкой смотрит в камеру… Коктейль чувств взболтался у него в желудке, он втянул воздух носом, выпустил через рот.
– Слышь, Белка. Я тут занят немного. Потом перезвоню, – и нажал отбой.
Чувство облегчения, сама позвонила, задавила слепая ревность, он закурил и поставил чайник. Не ушла, уже хорошо. А может, и не хорошо. Сколько можно мучиться. То у нее Вольдемар Арнольдыч, то Вячеслав Иваныч, то Хрен Сидорыч. А раком как она стояла – на глазах у всех. С шариком на заднице. Боже, стыдно-то как. Что ж делать-то, Майкл. Что ж тебе с ней делать, с этой шалавой малолетней. Ну хрен его знает. Опять зазвонил телефон, Михаил с надеждой глянул на экран. Нет, незнакомый номер, 812 какой-то.
– Алло.
– Здравствуйте, Михаил.
– Анна Сергеевна?! А откуда у Вас мой номер?
– Вы что, совсем ничего не помните? Мы же обменялись телефонами.
– Да?!
– И как танцевали, не помните?
– Не, ну это помню. Разве это забудешь. Потом вот… некрасиво вышло.
– Так Вы переживаете сидите?
– Каменюка прямо на душе, здоровенная.
– Да бросьте, так весело вышло.
– С шариками?
– Да нет, это пошлость ужасная.
– Так вот и я…
– Вы молодец. Герой прямо. А тамада дурак какой!
– Правда?
– Конечно. Но что за свадьба без драки. А потом танцевали все до упаду.
– Так неудобно… главврач там…
– Знаете, он сегодня пришел в темных очках. Хорошо Вы ему вчера засветили.
– Вячеславу?! Иванычу?! И ему?!
– Ну да, он бросился вас разнимать, а Вы…
– Так теперь Белку уволят?!
– Да что Вы! Он сегодня посмеивался, старый, мол, перец, а туда же – решил молодость вспомнить. Вот и вспомнил.
– Так ее повышают?
– Ну да.
– После вчерашнего?!
– Да нет, приказ давно был готов, ее у меня забирают, она будет главной сестрой всей больницы. Сегодня объявили просто.
– А Белка что?
– Гордая ходит.
– Фаворитка теперь?!
– А, так Вы ему не случайно… в глаз… Теперь поняла.
– Не знаю. Хотелось точно.
– Это после их танца?
– И Вы видели?!
– Да что там видеть-то. Он, конечно, старый ловелас, про него у нас легенды ходят. Но Белку он не трогает, я Вам точно говорю. Так, комплимент сказать, не без этого, конечно. Девушки это любят, особенно от солидных мужчин, от начальства. Ну потанцевали, поулыбались. Больше ничего и не было. Так Вы там Отелло изображаете? Перед зеркалом. Месть готовите?
– Да нет, так маюсь. Паршиво на душе. До ужаса. Но сейчас полегчало. После Вашего рассказа. Я Ваш должник.
– Вот, ловлю на слове. Придете ко мне чай пить.
– Ну Анна Сергеевна! И так плохо.
– Ну не сегодня. Потом как-нибудь.
– Ладно. Как-нибудь.
– Ну и то хорошо. Спасибо.
– Что Вы! Это Вам спасибо, Анна Сергеевна!
– Хороший Вы парень, Миша. Завидую я Бэле.
– Это Вы напрасно! Она еще свое получит! Сегодня же.
– Вот поэтому и завидую. Ну, мне пора. До свиданья, Миша. Целую.
Михаил оторопело посмотрел на анимацию отбоя, потом приложил ладонь к правой щеке и глянул на нее – помады не было. Господи, надо покурить. Он одним духом выхлебал холодный чай и закурил. Позвонить, что ли. Не буду. Все равно получит. За шарик. Надо пройтись, проветриться. Пива купить, вдруг Тимка выиграет.
Он натянул джинсы и майку и побрел пешком в магазин. Там он долго ездил с коляской меж прилавками, нашел баварские сосиски и немецкую горчицу, пива не купил, а купил почему-то торт с толстым слоем белого крема сверху. Дома он запрятал все в холодильник, и обед прошел давно, а есть не хочется, допил «Бонакву» и улегся в комнате на диван. В голове вертелись разноцветные шарики, потом заиграл духовой оркестр, кругом были празднично одетые люди, отец держал его за руку, все улыбались, и Анна Сергеевна улыбалась, на ней было красное платье, застегнутое до самого горла, а отец говорил: «Слушайся ее, Мишка, учительницу слушаться надо, и все будет хорошо».
