Когда ты кончаешь,

я вижу твою душу.

(Джон Краули. «Дэмономания»)

Я, как Ахилл, на трупе моего врага

Спляшу победный танец,

Из сердца вырву корень зла я беспощадно,

Елену же из Трои забирать не стану –

Ее удел отныне – быть рабыней,

Мечтая лишь о царском ложе.

(Почти Гомер)

Михаил Дуридомов в наимрачнейшем расположении духа лежал на диване с ноутбуком на животе и бездумно бродил по своему сайту, на котором продавались электронные гаджеты, эротическое белье и секс-игрушки. Бизнес этот приносил стабильный доход, что давало ему возможность побаловать свою подружку Белку, слетать с ней на море, купить ей модельные платья и настоящие украшения. Жили они вместе уже несколько лет, Бэла работала в Мухосранской райбольнице главной медсестрой, а знакомы они были с самого детства, так как жили в одном подъезде, часто встречались во дворе, где однажды и переступили грань дворового знакомства, поднявшись в дождь к нему в квартиру. Тогда-то все и произошло. Случившееся стало для Михаила величайшим открытием в жизни, которое потянуло за собой череду таких сексуальных приключений, что он и представить себе не мог, даже насмотревшись порнухи на спутнике. Белка, простая рыжая дворовая девчонка, расцвела в прекрасный цветок, чувственный и страстный. Михаил постепенно воплощал в жизнь свои сексуальные фантазии, не спеша и не принуждая ни к чему девушку, она сама входила во вкус и порой отчебучивала в постели такое, что и немецкие порноканалы себе позволить не могли.

Иногда, наедине с собой, Михаил думал, что бы ему еще хотелось, чего у него еще не было. Была машина, BMW X5, которую он любил как Александр Буцефала, была большая квартира, обставленная дорогой мебелью, был бизнес, в который он вкладывал свои идеи и получал удовлетворение от их реализации. Но главным его достижением, его сокровищем, его очагом в зимнюю стужу была, безусловно, Белка. С ней он почувствовал себя и стал настоящим мужчиной. За несколько лет совместной жизни они умудрились друг другу не надоесть, обоюдное желание их не угасло. Он любил тратить на нее деньги, хотя сама она никогда ничего не просила, любил вывести ее «в свет» и наблюдать, как мужчины едят ее взглядами, а Белка умела вести себя так, что голову теряли очень многие. У этой медали была и оборотная сторона: гвоздь ревности часто вонзался в грудь Михаила, и тогда он твердой рукой прекращал «верчение хвостом» его любимой лошадки, накидывал на нее лассо и возвращал в стойло. Девушка всегда чувствовала, когда наступал пик, по подземным толчкам определяла близкое извержение вулкана и превращалась из дикого мустанга в ласковую пушистую кошечку, играла роль покорной рабыни великого султана.

За пару лет известность Белки вышла даже за границы Мухосранска. После сексологического конгресса, на котором она присутствовала, местная газета объявила ее новым секс-символом, ею заинтересовался известный журнал для мужчин, где потом были опубликованы ее фото в разной степени раздетости, а в Париже, куда они поехали с Михаилом, она умудрилась за три дня сняться в рекламном клипе «Dior», где она, обнаженная, выходила из бассейна, словно только что рожденная Афродита – Михаила чуть кондрашка не хватила, когда он это увидел, зато секс в столице любви был умопомрачительным: в лифте, на колесе обозрения и даже под Эйфелевой башней ночью. Михаила обуревали противоречивые чувства: он гордился, что именно его девушка достигла таких высот и в то же время страшно ее ревновал, но Белка умела подсластить горькую пилюлю изощренными интимными изысками – он таял, огонь из груди перемещался в чресла, и заканчивалось все обычно феерическими оргазмами.

***

Вчера Белка пришла с работы хмурая, объявила себя уставшей, быстро поклевала что-то на кухне и отправилась в спальню. Ничего в этом особо удивительного не было – она продолжала работать в больнице, но Михаил заходил пару раз и наблюдал острым оком, что смотрит она в смартфон, а на лице ее отражается вовсе не усталость, а неприкрытая радость, пальцы бегали по экрану, а глаза светились. Он допускал наличие особых личных интересов, отличных от своих, друзей, знал, что ей нравятся лайки-комменты в фейсбуке, где у нее было чуть не пять тысяч друзей, скрепя сердце мирился с этим и старался не обращать внимания, но сегодня выражение лица девушки его насторожило, и он не выдержал.

– Кто это тебе шпандорит?

– Друг просто.

– Я понял, что, блин, друг. Зовут его как.

– Ну Генрих.

– Гейне? Гиммлер?

– Ну Шилманн.

– Про красоту неземную? Готическим шрифтом?

– Мишка. Я же не спрашиваю, чем ты тут целыми днями занимаешься. Кому и как свои вибраторы впариваешь. И что тебе благодарные клиентки пишут.

Обида медленно поднялась в груди Михаила.

– Некоторые клиентки вот на этой самой кровати от этих самых вибраторов очень даже неплохо кончали. И это просто работа. Которая приносит деньги. Ничего личного.

– Ну а у меня не работа? Легкая, думаешь? И у меня не может быть ничего личного?

– Может, конечно. Я и сам немцев люблю. Тилля Линдеманна вот к примеру.

– Так напиши ему. Могу я с другом поболтать просто?

– Да ради бога. Святое дело. Про погоду там… Я только не могу догнать, чего это у тебя глаза так горят, будто тебе по сети куннилингус делают.

Белка метнула в Михаила испепеляющий взгляд.

– Мишка. Ты меня уже достал своей ревностью. Я. Просто. Говорю. С другом. Могу показать.

– Ну… покажи.

Белка подвигала пальцами по экрану и выставила его перед собой, Михаил подошел, и глаза его выхватили немецкую фразу: «Hallo kleines albernes flauschiges Kätzchen! Wie geht es dir?» Что такое albernes и flauschiges он из школьного немецкого не вспомнил, но kleines Kätzchen однозначно складывалось в маленькую кошечку. Он поднял глаза на Белку.

– И это друг такой просто?! Который называет тебя маленьким котенком?!

– Ну а что. Может, это у них такая форма вежливости. Он же старше меня. Вдвое. Я для него девочка. Вот он и… Спрашивает, как дела просто. Ничего такого.

– А тебе не кажется, что котенок – это очень интимное обращение? Но тебе это явно нравится. Я же по глазам видел. Ты там не мокрая случайно? Дай-ка я проверю.

– Не трогай меня!

– Ага, так-так. Это что-то новое. Ладно. Не буду вам мешать. Дружите дальше. Пришлешь мне из Берлина билет на концерт «Раммштайн».

Михаил захлопнул дверь спальни и отправился на кухню, залез в холодильник, достал банку «Карлсберга», крякнул ушком и опрокинул надо ртом: пиво убулькало в его горло за пять секунд. Он сел на стул и закурил. Дым вирджинского табака наполнил его легкие, золотая жидкость разлила тепло по жилам, он откинул голову, облако под потолком сложилось в шаловливую kleines Kätzchen.

***

Проснулся Михаил на диване в гостиной, в доме было тихо, в голове пусто, часы показывали начало одиннадцатого. Что ж это вчера было-то? Да хер его знает, товарищ майор. Полная какая-то х*йня. Но новая. Надо в душ сходить для просветления мозгов.

После душа он сидел на кухне, мрачно сёрбал кофе из бабушкиной кружки и курил. Мозги объявили забастовку, думать ни о чем не хотелось, но периодически в голове возникали фразы из вчерашнего разговора – он их выгонял веником, а они лезли в окно, подбирались к ногам, цеплялись когтями за штанину, ползали по коленям и противно мяукали. Kätzchen. Kleines albernes flauschiges Kätzchen. Буквы светились у него в мозгу, как «мене, текел, упарсин» на стене Валтасара на его последнем пиру перед гибелью Вавилона. «Исчислено, взвешено, разделено». Библия дурни не скажет. Может, это тебе тоже знак. Пора, мол, очнуться. Да и порубать все в капусту. Сколько их, блин, было? Профессора и доценты, миллиардеры и олигархи, художники и поэты. Да, граф даже был. И мэр наш любимый тоже за компанию. Отличная компашка, однако. Гордиться можно. Теперь вот пруссак какой-то. Хоть действительно Тиллю напиши, чтоб яйца ему там поотрывали. Ну ладно, что тут сидеть. Пойдем поработаем.