Прошлое пришло вместе с беспокойным сном, ворвалось в сознание приглушенными шепотками, светом, блеском дорогих украшений и пузырьками шампанского. Я снова оказалась на пороге янтарного бального зала, огненно-рыжие своды которого уходили бесконечно вверх, растворяясь в мутной дымке. Подол белого платья, расшитого золотыми нитями и сияющими энергетическими кристаллами – символ величия и богатства рода Астерио, – колыхался в такт моим шагам. Люди в дорогих костюмах и масках, будто живое человеческое море из перьев, кружева, шелка и камней, покачивались передо мной в такт неслышной музыке, бесконечно далекие, отстраненные, безразличные. От ярких бликов слезились глаза. Я всматривалась в толпу, отчаянно пытаясь найти кого-то важного, но тщетно. Маски надежно скрывали лица, а широкие спины, затянутые в дорогие камзолы, и обнаженные плечи, открытые модными платьями, мелькали, сливаясь в одно мутное пятно, вызывая подкатывающий к горлу приступ дурноты.
Призрачный неясный образ того, кого я так жаждала отыскать, стоял перед моим внутренним взором. Темные, слегка вьющиеся волосы. Черный камзол с едва различимым рисунком по дорогой ткани, серебряная оторочка. Почему-то для меня было очень важно посмотреть в лицо именно этому человеку, так важно, будто от этого зависела моя жизнь. На мгновение показалось, что я увидела его совсем рядом с собой, и нужно было только потянуться, но отчего-то я никак не могла сдвинуться с места, подойти ближе. Стоило лишь попытаться сделать шаг, как толпа вокруг сомкнулась плотнее, отсекая меня от знакомого незнакомца в черном. Оставляя одну.
Кто-то хлопнул в ладоши, на верхней галерее невысокий человечек взмахнул руками, как диковинная черная птица, и заиграла музыка. Она звучала все громче и громче, тревожнее и тревожнее, и все быстрее и быстрее крутились в танце люди. Незнакомец затерялся в толпе. Я отчаянно пыталась отыскать его вновь, но взгляд почти против воли выхватывал из людской круговерти лишние, незначимые детали: бледное предплечье с тонким кружевом перчатки, взмах алого веера, отблеск серебристых кристаллов в серьгах, пристальный взгляд желтовато-карих глаз из-под плотной маски.
Чья-то рука легла на мое обнаженное плечо.
Я вздрогнула.
* * *
Сон оборвался резко, как будто меня кто-то встряхнул.
Распахнув глаза, я растерянно уставилась в потолок. Непроглядная ночная чернота не позволяла различить ничего, кроме нечетких контуров и синего квадрата окна. В ушах эхом звенел громкий протяжный крик, застывший на одной ноте:
– Н-не-э-э-эт!
Я приподнялась в кровати, напряженно вслушиваясь в тишину тюремного коридора. Мерно разбивались о пол тяжелые капли, сочившиеся с потолка, из камеры слева доносился храп иренийца. Где бы ни находился сейчас тот человек, чей голос разбудил меня, в реальности он не издавал ни звука. Жуткий крик существовал лишь в моей голове.
В центр доставили нового менталиста.
Узкий вентиляционный колодец, отгороженный от камеры частой решеткой, манил, притягивая взгляд. Встав с кровати, я подошла к самому краю, и мысленный голос стал громче. Там, на самом нижнем этаже тюрьмы, куда помещали лишь тех заключенных, кому оставались считаные часы перед казнью на главной площади Бьянкини, находился незнакомый мужчина.
«Нет-нет-нет-пожалуйста-не-надо-пожалуйста-нет», – повторял и повторял он, и в его отчаянном крике мне слышался плеск воды в каналах, эхо шагов, отраженное от узких мостовых, хриплое сбивчивое дыхание, облачком пара зависшее в морозном ночном воздухе. И еще что-то, пока едва уловимое, что заставило меня опуститься на самый пол, сжав пальцами холодную решетку, и вслушаться в тишину колодца.
Что-то было не так. Не так, как бывало с другими менталистами, которых мне доводилось считывать. Я встречала немало настоящих убийц и истинных сумасшедших, но этот человек был не из их числа. И, повинуясь отчаянному желанию узнать, разобраться, помочь, я потянулась разумом, мягко подхватила нить его воспоминаний, распутывая ее, погружаясь внутрь.
Плеск воды стал громче и ближе. В окружавшей меня темноте проступили очертания извилистой улицы, идущей вблизи канала. Вдоль узкой набережной черными полумесяцами покачивались лодки. Окна домов плотно закрывали ставни, и нигде не было видно ни души.
Только незнакомая девушка в красивом дорогом платье спешила куда-то, и перестук ее каблучков был явственно слышен в тишине улицы. Он, человек, чьими глазами я смотрела сейчас на прибрежные кварталы Веньятты, не знал ее имени. Но точно знал одно: он должен был ее убить.
Ее, незнакомую аристократку, по недоразумению оказавшуюся в одиночестве, без сопровождения, без защиты, в столь поздний час. Именно ее, эту хрупкую испуганную девушку, опасливо жмущуюся к тонкой полоске лунного света, освещавшего мостовую почти у самой кромки воды. Он никогда раньше не встречал ее, но эта странная, выжигающая внутренности уверенность клокотала внутри, толкая идти следом, не упускать из виду, чтобы в нужный момент выскочить из темноты и…
«Нет-нет-нет-пожалуйста-не-надо-пожалуйста-нет…»
Часть его души заходилась в отчаянном безумном крике. Он не понимал, что привело его сюда, к маленькой пристани, что связало с этой незнакомкой. Но нечто более сильное, нечто инородное, угнездившееся внутри, сломило его волю, словно тонкую щепку, подчинив себе. Он не мог поступить иначе.
Пять шагов, три. Его рука коснулась маленькой ладошки, и девушка испуганно вскрикнула, но в следующее мгновение умолкла. В ее огромных, вмиг остекленевших глазах отражалась худая фигура мужчины в одежде портового служащего. Девушка замерла в ожидании.
Я ощутила, как от него к ней заструилась энергия ментального приказа. Магия мужчины, горячая, жгучая, отдавала тонкой ноткой циндрийских пряностей и гнилостным привкусом смерти.
Вряд ли он сам когда-либо задумывался о тех странных способностях, которыми наградила его природа. Может, просто считал себя везучим парнем, особенно успешным у портовых девиц. Но сейчас удача отвернулась от него. Для сильного менталиста нет ничего проще, чем подчинить себе слабого. Подчинить – и скрыть тонкую нить своего приказа, всю, до последней серебристой искорки, в потоке неконтролируемой силы.
«Остановись. Развернись. Посмотри».
Леди прикрыла глаза и призывно улыбнулась. Ее рука потянулась к завязкам плаща и дернула атласные ленты. Ткань мягко скользнула к ногам, а тонкие пальцы уже спускались вниз вдоль шнуровки корсета.
На последних петлях она замешкалась, и менталист вынул из-за пояса нож. Рукоять из матово-белой кости, инкрустированная драгоценными камнями, смотрелась в натруженных руках рабочего до смешного нелепо и чужеродно. Он и сам понимал это. На краю сознания, где еще оставались последние крохи самоконтроля, билась настойчивая мысль, что это был не его клинок, и он совершенно не помнил, где и как получил его. И совершенно точно надо было отбросить оружие в сторону и сделать что-нибудь с ластившейся к нему девчонкой, пока та не натворила глупостей, которые невозможно будет исправить.
Нож взмыл в воздух, на лезвии тускло блеснул отсвет дальнего фонаря.
Спину меж лопаток обжег чей-то жадный голодный взгляд.
Он взвесил клинок на ладони, криво усмехнулся и распорол шнуровку. А после всадил лезвие в бледный, чуть выпуклый живот девушки.
«Помогите, помогите…»
Она охнула, словно бы и не поняв, что случилось, и обмякла в его руках. Он бережно уложил умирающую девушку на брусчатку у самой кромки воды. Кровь расплывалась по мостовой и тоненькими ручейками стекала в темную воду с белыми бликами полной луны.
Холодные отсветы плясали по потолку камеры, и в полутьме казалось, будто я все еще смотрела в черную гладь залива. Мысленный крик не затихал, человек выл, скулил, стонал на одной ноте, бился, словно в агонии. Энергия бесновалась в нем, как зимний шторм, и я склонилась вниз, пытаясь вновь достучаться до него и хоть как-то успокоить, чтобы продолжить работу. Мне нужно было понять, что произошло. Кто – а главное, для чего – приказал этому мужчине совершить убийство?
