Коридор с высокими стрельчатыми сводами и массивными дверями рабочих комнат, где трудились заключенные, заканчивался узкой винтовой лестницей. Верхние пролеты, обычно закрытые для узников, вели к башне, где находились просторные и удобные кабинеты высшего руководства исследовательского центра. На среднем уровне располагались рабочие зоны и комнаты для испытаний, а ниже, где башня из светлого камня врастала в холм острова, был проход к камерам. Знакомый путь, за восемь лет изученный до последней выбоины в каменных ступенях.

Мы вышли на крытую галерею, соединявшую исследовательский центр Бьянкини со зданием городской тюрьмы. Здесь, посреди двух островов, особенно остро чувствовался контраст между выстроенным несколько десятков лет назад зданием, возвышавшимся над каменистым берегом и сверкавшим желтыми отсветами факелов из каждого вытянутого окошка, и старой тюремной крепостью, мрачной, черной, почти вросшей в скалу, слившейся с ней. Вдалеке тысячами огней светился берег Веньятты, и крохотные искорки, более яркие, чем звезды, перемигивались, плясали у самого горизонта, словно бы там царил вечный карнавал, недосягаемая беззаботная жизнь, не затихающая даже ночью.

Узкий мост с арочными сводами и частыми тонкими колоннами соединял нижний этаж центра со сторожевой башней тюрьмы, а внизу бушевало беспокойное северное море. От шумных свинцовых волн, разбивавшихся о подножие скал, мост едва ощутимо подрагивал, и в этой легкой вибрации чувствовалась скрытая мощь стихии, не укрощенной человеком и магией.

Я вздрогнула, отчего-то вспомнив Паука и темную энергию артефакторов Ниаретта.

– Пойдем, дочка, – поторопил меня Бьерри, с некоторой опаской косясь на волны и острые кромки камней, вздымающихся над ними.

Башня встретила нас темнотой и сыростью. Хмурый, немногословный охранник сухо кивнул Бьерри, меня же удостоил лишь неприязненным взглядом. Я привычно отсчитывала обороты лестницы: один, два, три… Чем глубже в недра скалы уводили ступени, тем более тяжким было преступление и более беспросветным существование узников. Камеры на верхних уровнях, с крохотными узкими окошками, через которые беспрестанно доносился грозный рокот моря, а в хорошую погоду изредка пробивался одинокий солнечный луч, предназначались для полезных заключенных. А в темные колодцы, спрятанные глубоко под землей, бросали тех, в ком отдел магического контроля не видел никакого потенциала, и там они дожидались публичной казни.

Коридор, ведущий к моей камере, пустовал. Сюда уже несколько месяцев не распределяли новых заключенных, а старых – немолодого зельевара из Ирении, попавшего в застенки за работу без лицензии, и двух братьев-артефакторов, ограбивших не тот дом, – я практически никогда не видела из-за их загруженности заданиями отдела магического контроля. Ни с кем из менталистов я ни разу не сталкивалась, хотя доподлинно знала: таковые помимо меня в центре были.

– Я так думаю, – Бьерри взял из настенного крепления чадящий факел, – нужно тебе быть потише и на глаза начальству попадаться пореже. Сама посуди, дочка, что он мог здесь забыть? Скорее всего, конечно, ищет громкое дело в надежде выслужиться и перебраться в столицу. Но, с другой стороны, ты у нас девушка красивая, видная. Мало ли что этому, – Бьерри кашлянул, – взбредет.

Надзиратель отпер замок и посторонился, пропуская меня внутрь.

– Если слухи не врут и господин главный дознаватель из благородных, – словно убеждая самого себя, сказал он, – то в наших краях он не задержится. Благородных в коридорах магического контроля отродясь не водилось.

Я неопределенно хмыкнула. В чем-то Бьерри был прав: все мы, осужденные мертвецы, в глазах Короны были равны – бесправные, безмолвные, лишенные титулов и даже имен, всего лишь крошечные шестеренки в неумолимой машине правосудия.

В эту ночь, несмотря на усталость, я долго не могла уснуть. Беспокойно ворочалась на узкой кровати, никак не находя правильного положения, и все: неровность тонкого матраса, стылая затхлость грубого постельного белья, лунный свет, проникавший через зарешеченное оконце под потолком, шорохи мелких грызунов, сновавших меж пустых коридоров, бормотание охранников в каморке у лестницы – абсолютно все мешало, не давая забыться.

Я чувствовала себя зверем в клетке – в тесной, неудобной клетке, которая никогда больше не откроется, – и это повергало в отчаяние. Я задыхалась, мне не хватало воздуха, каменные стены давили, подстегивая так не вовремя нахлынувшую панику. Магия, всегда чутко реагировавшая на мое состояние, беспокойно плескалась внутри, то затихая, то захлестывая почти с головой опасными, практически самоубийственными мыслями. «Крепления прутьев слабые, выбить решетку так легко… обойти защитные амулеты… охранник – что он сможет против такой силы… а потом бесшумной тенью скользнуть по мосту…»

Упрямо стиснув зубы, я постаралась выровнять дыхание и расслабиться, свернувшись в клубок под одеялом. Я давно уже не мечтала о побеге с такой страстью.

Нет. Нельзя. Нет.

Перед внутренним взором стояло породистое лицо Паука, а в ушах звенели негромкие слова с южным акцентом. Я гнала от себя навязчивый образ, но он упорно продолжал возвращаться, не давая ни минуты покоя.

Во всем, что происходило сейчас, я винила главного дознавателя. Одним своим присутствием он разбередил старую рану, разворошил могилу, в которой я похоронила свое прошлое, закопав, казалось, так глубоко, что никто и никогда не смог бы до него добраться. Послушная и покорная заключенная номер семь могла выжить в стенах Бьянкини. Гордая леди Янитта Астерио – нет.

Леди. Можно подумать, законников волновало мое происхождение. Старшая дочь лорда Веньятты, наследница рода Астерио. В прошлом остались просторные покои и дорогие тонкие простыни, красивые платья и усыпанные кристаллами украшения. Здесь, в стенах Бьянкини, единственное, чего могла ожидать леди, – лишних унижений за один только этот титул. Того, что все как коршуны ринутся показывать, где же ее истинное место, какую чудовищную ошибку совершила природа, наделив преступницу и менталистку сильным артефакторским даром, веками бережно сохраняемым и преумножаемым тщательно продуманными браками.

Между мной и законниками Бьянкини всегда была пропасть, которую никому из них не дано было пересечь. И здесь, в тюремных застенках, она лишь увеличилась. Здесь власть была в их руках, и мало кто отказывал себе в удовольствии доказать той, которую всегда приходилось считать лучше себя, что теперь она даже хуже, чем простая работница из бастардов, знающая в своей жизни лишь бесконечное изготовление накопителей.

Леди… Я спрятала, скрыла леди Янитту Астерио так глубоко, как только могла, поклявшись никогда не возвращаться к ней, даже в мыслях, даже в мечтах и надеждах. А вот теперь…

Паук вторгся в размеренные будни крепости Бьянкини, принеся с собой все то полузабытое, скрытое и опасное, что могло пошатнуть и без того неустойчивый фундамент моей новой жизни, с таким трудом выстроенной на обломках прошлого. Или и вовсе разрушить, взорвать, рассыпать прахом для удовлетворения собственных болезненных амбиций.

Эркьяни… Дикие южане, в чьей крови бурлила темная сила, способная осушать реки, подчинять вулканы и разрушать города. Когда-то враги Иллирии, они всегда держались особняком, не желая играть по установленным в королевстве правилам. Чужаки, бунтари, не привыкшие подчиняться, мятежники, не смирившиеся, непокоренные.

Паук мог бы меня ненавидеть. Всех нас. За то, что первые семьи Иллирии, негласные правители городов и земель: Меньяри из Ромилии, Себастьяни из Аллегранцы, Астерио из Веньятты и Сантанильо из Фиоренны – всегда чуть свысока смотрели на дикий Ниаретт. Но отчего-то Паук был здесь, так далеко от родных земель, затянутый в черную форму отдела магического контроля, скрывший свою необузданную черную мощь под тонкой коркой северной сдержанности. Я не знала, что ему было нужно, и это пугало.

Я не знала его…