Слуга вошел первым и доложил о моем приходе. Я осталась стоять в коридоре. Показушник. Вошла, когда меня пригласили. Огляделась.

При отце здесь было лучше. И это не преувеличение. Кабинет был большой и имел пятиугольную форму.

При входе, по центру, стоял добротный стол из редкой породы дерева, украшенный резными узорами, словно змейками, и блестел начищенными боками, как-бы красуясь в свете солнца. Слева в нем были три столбика маленьких квадратных ящичков, справа выдвижные прямоугольные полки. Отец сам спроектировал этот стол под свои нужды. В мелких ящичках всегда хранились базовые детали для его творчества. «Никогда не знаешь, – часто говорил он, – где тебя настигнет просветление. Нужно быть готовым и иметь все под рукой.»

Рядом со столом стояло хозяйское кресло с высокой спинкой из того же дерева, оббитое кожей, и два гостевых кресла поменьше с другой стороны. Раньше на столе стоял увеличительный прибор с множеством линз, чтоб видеть мелкие детали. Сейчас его не было, как и многих других нужных или просто милых вещей. За столом было большое двустворчатое окно с плотными шторами темно изумрудного цвета и небольшой шкаф с книгами.

При входе слева был большой камин из бледно зеленого мрамора, ныне весь в копоти и гари. При родителях на камине стояли памятные вещицы: первый студенческий артефакт отца, мои корявые попытки простейших артефактов, пучки лекарственных трав вместо цветов, инициатива Роззи.

Сейчас там стояли немытые стаканы из-под крепкого алкоголя. Наш семейный портрет, висевший над камином, заменил портрет Вигмара. Художник ему явно польстил, изобразив опекуна во всех активных артефактах рода Блэк.

Рядом с камином стояли уютные кресла с глубокими спинками, как-бы обнимающими со всех сторон сидящего человека, и лавандовыми подушками. Между ними стоял изящный столик на витых ножках. Старинные напольные вазы были давно проданы.

При входе справа была большая арка, почти во весь кабинет шириной, ведущая в соседнюю комнату. Пол там был на возвышении, нужно было подняться на одну ступеньку. Это место было оборудовано для матери, чтоб не разлучаться надолго даже при важных делах. Отец и мать были вместе всегда, за исключением лаборатории отца, в которой он творил порой взрывоопасные артефакты и составы.

В комнате для матери были огромные панорамные окна и стеклянная дверь, ведущая на балкон. По центру комнаты стояли уютные лавандовые кресла с изумрудными подушками и кофейный столик между ними. У левой стены стоял шкаф с трактатами по медицине и небольшой рабочий стол. Стены украшали картины с изображениями великих лекарей своего времени.

Стены и полы обеих комнат были отделаны редкими породами дерева цвета молочного шоколада, под ногами лежали мягчайшие ковры, по которым было так приятно ходить босиком. В этом доме царили любовь и счастье, хозяева позволяли себе находить их в мелочах.

В нынешнее время стены местами украшали дыры в деревянных панелях, Вигмар всегда бурно злился, и пятна от пролитого алкоголя на коврах.

За столом гордо восседал злой опекун. Я зашла и встала рядом со столом. Сесть мне никто не разрешит. Мои глаза были опущены. Приветственно поклониться я «забыла».

В кабине стояла тишина, нарушаемая лишь пением птиц в саду. После долгой паузы Вигмар глухо сказал:

– Я все знаю. Признавайся, – прорычал он.

***

Я молчала. Ибо рассказать много чего можно, а вот что ему нужно, не понятно. А раз не понятно, лучше промолчать.

– Молчииишь, – удовлетворенно протянул он. – Хорошо.

Он встал из-за стола и подошёл ко мне. Начал обходить по кругу, остановился за спиной.

Я стояла в той же позе. Шея затекла. Быстрее бы этот цирк закончился.

Вигмар слегка надавил на мою спину. Я сжалась и отшатнулась – реакция тела, не моя. Предыдущая Роззи боялась его до трясучки.

– Ага, значит болит. Хорошо, – сказал он. – Как Вилли тебя вылечил, валяясь на койке? Выясню. И накажу поганца. Он клянётся, что лечил только горло. Договор прижимает сказать правду.

Он снова встал сзади и замолчал. Ну ок, можно и постоять. Через какое-то время опекун наклонился к моему уху и зашептал, от чего меня передернуло, а он решил, что я вздрогула от страха:

– Скоро тебе 18, мышка. И я женюсь на тебе. А пока бегай и привыкай к мысли, что я твой хозяин на всю жизнь. Не согласишься, на твоих глазах до смерти буду пороть всех, с кем общаешься, пока не сойдешь с ума. А я останусь твоим опекуном. Все равно останешься со мной: слабоумной или без магических сил – решать тебе.

Он шептал мне прямо на ухо, стоя неприлично близко. Прошлая Роззи давно скулила бы от страха. А я закусила губы до крови.

Вигмар обошёл вокруг меня по кругу ещё раз, как кот, играющий с мышью, уверенный, что добыча в ловушке. Заметил кровь на моих губах, усмехнулся.

Подлец решил, что это от страха. А меня всю трясло от злости. Боялась сорваться, чтоб не наговорить ничего и не попытаться врезать. Останавливало то, что пока слаба. Ничего не добьюсь, а он поймёт, что противник не сломлен, и скрутит меня его охрана. Да и сам опекун, хоть и потерял форму, но не потерял сил. Пока я выжидаю. У меня будет только одна попытка.

Вигмар сел за стол, начал перебирать бумаги, будто забыв обо мне. Мои ноги ужасно затекли. Когда я уже уйду отсюда. Чтоб скоротать время, начала думать, какой рецепт следующим дать Алонсо.

Потом, якобы случайно вспомнив обо мне, Вигмар соизволил продолжить:

– Ах да, тут на тебя жаловались, – он уставился на меня. – Беатрис орала, что ты испортила ей платье. Тут даже я тебе признателен, ей полезно сбить спесь, королевой себя возомнила, – он побарабанил пальцами по столу. – Но ты обидела нашего Фалько (казначея). Он утверждает, что ты чуть ли не кровожадно накинулись на него, и требует наказания. Что скажешь?

Я много чего могла сказать. Но продолжила молчать. Вигмар тоже продолжил свой театр одного актера:

– Иди работай. Придумаю наказание позже, – усмехнулся он. – Тебе понравится.

Наверняка "понравится ". Развернулась и пошла. Меня догнал его голос:

– Ещё раз позволишь себе проявлять неуважение ко мне, убью Маргарет. Считай её жизнь – мой подарок тебе к свадьбе. Бесполезная старуха скрашивает твой досуг, пока я добрый.

Я вздрогнула. Развернулась и поклонилась, как прислуга кланяется хозяину.

– Молодец, соображаешь быстро, – усмехнулся он. – Пошла вон!

Как же мерзко быть бесправным существом. Ничего, злость – двигатель процесса. Придумаю.

А пока я ушла, и даже не хлопнула дверью. Нельзя. Пришла на кухню злая, как черт.

Там меня ждала Маргарет. И радости она мне не добавила.

– Роззи, – встревоженно произнесла она. – Беда. Нужна твоя помощь прямо сейчас.

16. Две жизни

– Что случилось, – устало выдохнула я.

По лицу Маргарет было ясно, ситуация критическая. Старушка взяла меня за руку и потащила к выходу, несясь на всех парах. Никто не остановил нас, но любопытных взглядов было много.

– Сибилла, – коротко бросила на ходу Маргарет.

Я высвободила руку из захвата и сама побежала за няней. По пути пыталась вспомнить, кто такая Сибилла. И вспомнила.

Девочка пришла совсем юной в этот дом, вместе с приходом Вигмара. Она была странной, замирала на полуслове или на ходу. Всегда молчаливая, серьёзная. Вигмар таскал ее на все встречи, как талисман. Говорил, она приносит удачу. Сначала партнеры, приходящие в поместье, открыто громко смеялись над ним, но после нескольких удачных вложений опекуна смеялся уже Вигмар. Он часто запирался с ней в кабинете по работе и орал на так, что слышала вся прислуга в коридоре.

Юной Роззи было понятно, как тяжело приходится девочке. Было видно, что Сибилла не простая дворовая девка: манеры, речь, осанка, внешний вид. В первый год, пока наследница была госпожой, она подсовывала печенье под дверь Сибиллы по ночам, пока стража спала на посту своим или наведенным сном. Печенье было не простое, а заряженное магией и искренним желанием помочь. Роззи давно поняла о даре девочки. Вигмар часто наказывал Сибиллу, запирая в комнате, предварительно наорав. Поэтому такая не хитрая поддержка была особо ценна для юной видящей. Значит, у нее был друг. Пусть тайный, но был. Когда Роззи сделали служанкой, она продолжила помогать девочке, но намного реже.