— Моя, — улыбнулся в итоге, поднимаясь на ноги. — Тебе понравится. Дед, я…

— Вали уже, — к удивлению, не стал настаивать он и заводить привычную шарманку. — Только про видео не забудь.

— Скину. Спокойной ночи, — я сбросил вызов и вернулся к груше, чтобы добить собственную злость, сбросить ее здесь по максимуму, потому что, скорее всего, именно она и не давала понять, что мне не нравится во всей этой истории с Красногорским, что так цепляет.

Домой я вернулся в начале шестого, быстро принял душ и забрался к Славке, наконец-то выдыхая и разрешая себе уснуть.

А уже вечером в воскресенье снова говорил с дедом, а в понедельник разговаривал с Борисычем. По душам и только между нами. Потому что пока я не поймаю крысу, пока не вытащу сраного хакера, знать о том, что происходит, не должен вообще никто. Даже Воронова, и вот здесь могут быть проблемы. Могут быть грандиозные проблемы.

— Я сделаю, как ты хочешь, Гор, — нехотя согласился генеральный, — но… должен спросить еще раз, ты хорошо подумал? Славка… может не простить. Не проще все рассказать?

— Я не хочу повторения истории с Красногорским, — отрицательно покачал я головой. — И не хочу заставлять ее снова проходить через все это дерьмо. Знание ничем не поможет, только заставит ее снова дергаться, нервничать и жить в ожидании удара, Борисыч. Она и так почти не спит, стала рассеянной и слишком погруженной в себя. И мне это не нравится. Ей надо отдохнуть: последние месяцы Лава разрывалась между работой и аноном. Я не хочу видеть ее обмороки и слезы.

— Слава падала в обмороки еще?

— Вчера, — пожал я плечами. — Если верить трекеру и Энджи, а причин не верить у меня нет, у Славки истощение. Нервное и физическое. И очередной забег с препятствиями с дулом у виска она просто не выдержит. Пустим все на самотек, расскажем и вообще ее потеряем.

Борисыч тяжело вздохнул, кивнул. Решение явно давалось ему непросто.

— Проверку и отстранение объяснить можно, но… Ты очень сильно рискуешь, мы очень сильно рискуем. Ты же понимаешь?

— Понимаю, но, если ты видишь другой выход, я готов выслушать, — развел руками в стороны. Борисыч промолчал, только нахмурился, а я невесело хмыкнул. — Красногорский хотел, чтобы Славка все потеряла: работу, себя, свое окружение. Я хочу попробовать создать эту видимость и посмотреть, что произойдет. К тому же крыса все еще в стенах Иннотек, и выкурить ее быстрее в наших же интересах и не только из-за Славы.

— Ты рискуешь, — упрямо в который раз повторил генеральный. Выражение его лица при этом не добавляло оптимизма и не облегчало жизнь. Непонятно, кого именно он пытался уговорить: себя, меня или же нас обоих.

— И я об этом знаю. Я найду слова, которые смогут Славку убедить, возможно, не примирят с ситуацией до конца, но сгладят реакцию. Важно только, чтобы о том, что все это вилами по воде писано, не знал никто, кроме нас. Даже Андрей.

— Ты уверен? — сощурился гендир. — Организовать…

— Я организую, — не дал начальству договорить. — У меня остались связи. Для моих миньонов и ее воронят, для Андрея и Келера, для хиаров и бухгалтерии, для всего Иннотек проверка будет выглядеть как настоящая, — я хмыкнул. — По сути она и будет настоящей, только копать будут не под Славку, а под заползшую в нору крысу.

— Я даю тебе две недели. Если после корпоратива ты не поймешь, кто и где этот урод, я все заканчиваю, возвращаю Славку и все ей рассказываю. Фактически отстранение будет только на неделю, — поставил перед фактом Борисыч, сверля меня пристальным взглядом.

— Согласен, — кивнул просто. Ну а зачем спорить? В этом вопросе я его полностью поддерживал. — Когда будет приказ?

— Завтра мы объявляем о выходе Энджи, значит, послезавтра. На релизе Слава быть должна. Должна там блистать, покорять и наслаждаться вечером, как она умеет, — снова припечатал большой и грозный начальник.

— Я не против, — поднял руки вверх, снова показывая свое полное согласие. Лава действительно должна быть и должна получить от происходящего удовольствие.

— Мне все это не нравится, так и знай, — махнул Борисыч рукой. — А теперь скройся с глаз моих и постарайся сделать все, чтобы в конце всего этого балагана Воронова вернулась в Иннотек и не прибила ни тебя, ни меня.

— Сделаю, — кивнул, поднимаясь и направляясь к двери.

Осталось только связаться с нужными людьми и понять, что и как говорить Вороновой. Мне не нравилось врать Славке, но еще больше не нравилась мысль о том, что она опять начнет дергаться. К тому же по поводу ее обморока я Борисычу сказал правду. Лава вчера действительно потеряла сознание и пусть всего на несколько минут, мне их вполне хватило. Мне на самом деле и первого раза хватило с головой. Проблема была в том, что когда я предложил ей плюнуть на все и уехать к маме в Испанию, Воронова посмотрела на меня так, словно я как минимум советовал почку продать, как максимум бессмертную душу. Заявила, что в отпуск уйдет, если уйдет, только после новогодних, и то не факт, потому что еще Энджи, Ирита, два новых заказа от госов и с десяток старых допилов. И все, все, мать его, попытки ее переубедить натыкались на жесткое: «это даже не обсуждается».

Складывалось ощущение, что Славка пыталась нагнать то, что не успела из-за анона, вот только признаваться в этом даже себе отказывалась. Словно что-то кому-то доказать пыталась. Ее поведение и ситуация в целом спокойствия само собой не добавляли. И сейчас я был рад, что Борисыч согласился меня поддержать. Вот только согласие генерального — это всего лишь четверть, и за оставшиеся полтора дня мне нужно было успеть все организовать и понять, что и как говорить Славке.

И пусть с первым мне повезло: вызвонить нужных людей, объяснить, что от них требуется, и организовать все в Иннотек оказалось гораздо проще, чем я предполагал. С остальным вообще не сложилось. Поговорить с Вороновой, подготовить ее к тому, что должно было случиться в среду с утра, я не успел. Вторник был поистине сумасшедшим, особенно первая его половина.

Славка торчала со своими и постоянно от меня ускользала, Знаменский и Ирка стояли над душой, носились по коридорам, как боты со сбившимися настройками, наши пиарщики, гудел в ухе хмурый Андрей, и клевали мозг юристы. Подготовка к презентации сводила всех сума, а вечером… Вечером я просто не решился. Потому что впервые за последние несколько недель Лава улыбалась искренне, почти не дергалась и казалась действительно расслабленной. Она скользила между столиков, принимая поздравления, легко соглашалась на фото, непринужденно отвечала на вопросы журналистов. Даже на те, которые касались Красногорского и его нападения на Воронову.

Акулы пера пока не знали и половины, но все понимали, что это ненадолго. Сейчас официальная версия звучала примерно так: укуренный, не совсем психически здоровый, криворукий разраб затаил злобу на Лаву за то, что она его развернула фактически с волчьим билетом, проник к ней в дом и напал, желая то ли отомстить, то ли убедить снять бан. И неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не домашний ИИ. А так… Энджи вызвала ментов и меня, Красногорский понял, что влетел, и застрелился.

История, конечно, шита белыми нитками, но другой у СМИ пока не было и, надеюсь, в ближайшие несколько недель не будет. Идея с Энджи полностью принадлежала Вороновой, к тому же совсем ложью не была. На мой вопрос в субботу вечером, уверена ли Славка в решении, Лава только криво усмехнулась, отрывая взгляд от картинки на экране. «С паршивой овцы хоть шерсти клок, — заявила невозмутимо. — Красногорский хотел, чтобы я везде облажалась, но благодаря ему мы обеспечим Энджи знатный пиар, пусть в гробу переворачивается», — и вернулась спокойно к фильму, который мы делали вид что смотрели. Отговаривать и дальше я не стал.

Но весь вечер релиза держался рядом и отгонял особенно доставучих и любопытных: инвесторов, журналистов, коллег, гостей — и присматривал за Вороновой. И, видимо, перестарался, потому что в какой-то момент Славка утянула меня подальше от любопытных глаз и ушей и недобро сощурилась.