— На завтра, двадцать пятое октября…

Черт!

— Энджи, — перебила я доморощенную машину, — что у меня на сегодня.

— На сегодня, двадцать четвертое октября…

Энджи перечисляла список дел, а я снова вспомнила об Игнате, краем уха слушая про химчистку, ателье, тренировку и что-то еще, что было запланировано, но на что никогда не хватало времени, и завтра тоже не хватит.

Я нагнулась к раковине, достала бутылку с отстоянной водой, прошла к подоконнику. Домашних животных у меня нет, что понятно при моем графике, даже тараканы и те передохли от тоски за неделю, стоило им сбежать от соседей, делающих ремонт. Зато был Игнат. Алое. Непонятно как выживающий. Я могла не вспоминать про него месяцами, несколько раз перебарщивала с поливом и прикормом, забывала оставлять на окне свет. Но алое стойко держалось. Настоящий мужик. Единственный настоящий мужик в моей жизни.

Энджи продолжала перечислять дела на сегодня, а я с тоской оглядывала полки холодильника. Есть не очень хотелось, но что-то закинуть надо. Во мне с самого утра только две чашки кофе, а так и до язвы недалеко. Болеть я себе позволить не могу. Проекты ждать не будут, Энджи тоже.

Я отдавала себе отчет в том, что такая постановка вопроса пахнет нездоровым трудоголизмом и гиперответсвенностью, но поделать с этим ничего не могла. В двадцать восемь менять себя уже поздновато.

В холодильнике валялись овощи, стейк из ресторана и китайская еда. Сделаю салат.

— …день рождения, — закончила Энджи перечислять список дел.

Я застыла.

— Энджи, повтори последнее.

— Янин день рождения, — послушно исполнила приказ машина.

Черт!

Янкин день рождения. Я скривилась, словно съела перец горошком.

— Энджи, включи последнюю подборку музыки и закажи букет… — хотелось сказать из двух гвоздик мне на могилку, но я удержалась — с чувством юмора у машины хреново, — из пионов и гортензий на Клаус и проверь, где я искала золотые подвески с жемчугом.

Я еще раз глубоко вдохнула, под что-то незамысловатое и легкое из динамиков достала овощи и сыр, отвернулась к раковине.

— Больше всего времени вы провели на Амарант точка ру, — ожила Энджи через пятнадцать минут, когда я закинула в салат остатки брынзы.

— Выведи на экран страницы, — попросила, устраиваясь за столом. У меня не было телека, а вот мониторы на кухне и в гостиной висели. Как часть пилотного проекта, который тоже надо было протестировать.

Машина выполнила и это.

— Закажи вот этот, — ткнула я пальцем в экран. — Срочная доставка, оплата с черной карты, контакты мои.

— Да, княгиня Станислава.

Я опять вздохнула и принялась ковыряться в салате. Есть все еще не хотелось, хотелось спать. К Янке завтра тоже не хотелось. Я любила ее, дорожила нашей дружбой, но…

Но она стала мамой недавно, и круг друзей поменялся. Сильно поменялся.

Это даже забавно, если отбросить лирику и не уходить в метафизику. В тот день, когда Янка родила, меня снова повысили — у каждой новый этап, только у каждой он свой. На самом деле, с рождением у Белки дочери в наших отношениях мало что изменилось, мы были все так же близки и все так же дорожили моментами встреч. Само собой, наши с Янкой разговоры и места совместных прогулок немного изменились, что естественно, но на отношениях это сказалось слабо. Кравцова без умолку трещала об Аленке и детских смесях, ржала над мамскими чатами и стебала мои синяки под глазами, а я ворчала на очередной провальный проект, ржала над нашей бухгалтерией и гадала на курсах валют. В целом нам было хорошо вместе, только…

Только помимо Янки на ее дне рождения будут и другие ее подружки. Все замужние, большая часть с детьми. Будут всепонимающие, «сочувствующие» взгляды, разговоры о подгузниках, бутылочках, колясках, песочницах и мужьях, а потом они замолчат, вдруг спохватившись, и посмотрят на меня.

Я не считала себя ущербной, я не считала, что мне нужны эти взгляды, осуждение. Янка это понимала, остальные не очень. И я действительно любила свою работу и не считала нужным за это перед кем-то оправдываться, что-то объяснять. Каждому свое.

Может, надо было все-таки принять молчаливое приглашение того парня в первом ряду. Он раздевал меня глазами, стоило войти в зал, взгляд скользил по ногам, бедрам, груди, шее и лицу, а потом вниз. Очень откровенный взгляд, очень наглый. Мало кто позволял себе такое в отношении меня.

Смешной. Самоуверенный. Наглый мальчишка.

Я усмехнулась и направилась к посудомойке, подхватив пустую тарелку.

Как-то так получилось, что за все свои двадцать семь лет жизни я ни разу не влюблялась, не влюблялась до отвала башки, до потери сознания, постоянных звонков, закусанных губ, растерянности и полной беспомощности. Были, конечно, увлечения…

Хотя нет… Однажды я почти влюбилась.

На последнем курсе, когда вернулась в Россию и пришла на практику в агентство, с дипломом, счастливая, слишком самоуверенная, готовая покорять горы, готовая учиться, желавшая поставить мир на колени. Так много честолюбивых планов, так много огня в глазах у той девчонки…

Его звали Артем, и он был руководителем направления. Мы встречались с ним какое-то время, только…

Только вместе со мной на практику вышла Мариночка. Хорошая девочка, улыбчивая, смешливая, миленькая, готовая помочь, из тех… Из тех, что не ужас какая дура, а прелесть какая дурочка.

И Артем из нас двоих выбрал ее.

Формулировка, с которой Тем меня бросил, заставила задуматься, резанула, как по живому, вынудила посмотреть на мир и себя под другим углом. Но ведь мы так учимся? Все так учатся.

Мы торчали в офисе допоздна, я и Беликов, я допиливала отчет, он ждал звонка от кого-то из клиентов. Подошел ко мне, весь такой… немного уставший, немного растрепанный, в расстегнутой у горла рубашке, в успевших помяться за день брюках, карие глаза едва покраснели от долгого сидения за монитором. Идеальный. Для меня той, двадцатилетней, слишком самоуверенной, слишком категоричной, слишком упрямой девчонки, Артем казался идеалом.

— Слава, нам надо поговорить.

Я оторвалась от монитора, повернулась к нему, спуская на нос очки, улыбнулась. Фраза «нам надо поговорить» тогда для меня не значила ровным счетом ничего, не было в ней двойных контекстов, ничего не екнуло, ничего не насторожило. Я просто кивнула. Артем почему-то нервничал.

— Говори, — улыбнулась. — Только быстрее, мне осталось пара слайдов, и можно отправлять.

Беликов набрал в грудь побольше воздуха, отчего рубашка немного натянулась. Красивый, соблазнительный, уверенный мужчина…

Ха! Три раза ха!

Это я сейчас понимаю, что он смотрел на меня как обосравшаяся панда, а тогда… Тогда не понимала ничего.

— Нам надо расстаться, — огорошил меня «красивый, соблазнительный, уверенный мужчина».

Мне кажется, я даже не пошевелилась тогда, только очки окончательно сняла, сжала переносицу, потому что вдруг почувствовала, как дико болят глаза, зажмурилась.

— Почему?

— Дело не в тебе…

Даже тогда я понимала, что это не ответ. Понимала, что мне недостаточно такого объяснения. А мы ведь даже не спали, просто встретились несколько раз после работы, несколько раз он подвез меня до дома, пару поцелуев. Но больно было.

— Ответь нормально, — попросила, продолжая смотреть на него, продолжая сидеть на месте.

— Слава…

— Просто ответь, — я настаивала, не отводя взгляда. — Объясни.

Не знаю, зачем требовала от него ответа. Может, любопытство, может, женское упрямство, может, гордость, а может, детское тщеславие и самоуверенность. Но мне нужен был ответ.

— Просто ты… Ты слишком…

Слово «слишком» мне очень тогда не понравилось, почти заставило поморщиться, но я снова сдержалась. Два года жизни заграницей научили сдержанности и контролю, показали, как надо улыбаться, когда хочется орать.

— Слишком? — переспросила, подгоняя.

— Да, слишком. Ты цитируешь Гете и Золя, читаешь Хорна в оригинале, выглядишь, будто только что из салона даже в конце рабочего дня. Ты слишком… Я просто не потяну тебя, понимаешь? Не угонюсь за тобой. Тебя повысят через два месяца, предложат остаться в компании, потом еще через два и еще. Ты холодная, вежливая и сдержанная на работе и наедине, ты… Ты как чертова Марта Стюарт, чтобы это ни значило. А мне… Мне нужна другая девушка, домашняя. Понимаешь?