«"Показания оригинальные", "главный свидетель". Сказали бы уж как есть – отрядили пасти спятившего сынулю текстильного магната. Кстати, о магнате…»

– Отцу сообщили? – спросил Идзуми.

– Пока нет, – покачал головой лейтенант. – Мы как раз…

– И не нужно, – перебил его Идзу. – Пока лучше никому не знать, где я.

– Вы правы, – согласился Оседжи, а Сакки одобрительно кивнул. – Кстати, вы никаких подробностей ещё не вспомнили?

– Нет, – покачал головой Идзуми.

– Жаль. А убийцу детально описать сможете?

– Если вам нужен портрет, то на кухне их целая куча.

Полицейские не заставили себя уговаривать и прошли на кухню. Следом туда же зашёл и Идзу. Мельком взглянув на часы, он с удивлением отметил, что уже без пяти двенадцать ночи. Поздновато, однако, подтверждение пришло.

– Господин Сэйнэцу, – откашлялся Сакки, – у вас не найдётся чем-нибудь горло промочить? Воды или, может, чаю?

– От чая и я бы не отказался, – произнёс Оседжи, разглядывая рисунки Идзуми.

Парень незаметно вздохнул и пошёл заваривать чай. Наполнив ароматной зеленью три чашки, Идзуми взял свою и, предоставив два табурета полицейским, отошёл к стене.

Всё походило на какое-то дурное кино. Вот сейчас эти бравые ребята попьют чайку, разберутся с бумажками и повезут его в какое-нибудь надёжное место. Или же останутся здесь, изображая крутую охрану. Нет, Идзуми не сомневался в их компетентности, просто он не верил, что её хватит хотя бы на «галстуков». Про блондина даже думать не хотелось. Смотреть на свои рисунки тоже. Но лейтенант Оседжи обложил ими весь стол, внимательно изучал, что-то записывал и, махнув в задумчивости рукой, конечно же опрокинул чашку. Отмахнувшись от извинений, Идзуми поставил свой недопитый чай на стол, сдёрнул полотенце и принялся вытирать лужу. Закончив уборку, парень с некоторым раздражением одним глотком осушил чашку.

И сразу понял, что с чаем что-то не так. Какой-то странный, сладковатый привкус.

А когда взглянул в глаза полицейских – в жадные, ждущие глаза – понял всё.

– Сволочи! – прошипел Идзуми и рванул к двери.

Вернее, хотел рвануть. Но тело не слушалось. Оно превратилось в рыхлую вату. И в этой же вате тонул мир, расплываясь перед глазами мутными пятнами.

Юкихана стоял на крыше многоэтажки и внутренним взором наблюдал, как его последователи ломают комедию с разливанием чая.

Вообще-то, он мог наблюдать за ними откуда угодно, хоть со своего острова, но оттуда мало чем мог бы помочь этим смертным бездарям, если они что-нибудь напортачат. А он был уверен – они обязательно что-нибудь напортачат. Связь демона и посвящённых – особая связь. Часто она является обузой и утомляет, но иногда приносит и пользу. Вот как сейчас.

После вчерашней встречи с наречённым убийцей, Юкихана едва дождался ночи, чтобы явиться в сон главы своих поклонников с приказом найти мальчишку и раскопать про него всё. Оками, проснувшись в холодном поту и благоговейном трепете, немедленно бросил на поиски все силы. Подчинённые очень быстро установили личность парня, его родословную, нарыли его подробнейшею биографию, отследили ночной маршрут и привели демона сюда. И всё это меньше, чем за сутки.

Одно только оставалось непонятным: клан Сэйнэцу никак не связан с кланом Сайконо. Они никогда не пересекались, даже случайно.

«Значит, всё-таки пересекались», – размышлял демон, глядя, как мальчишка одним глотком допивает чай.

Сильнодействующий наркотик должен был свалить его, что называется, замертво. Но мальчишка почему-то не падал. Шипел, шатался на ватных ногах, но не падал! И пока подчинённые медленно вставали, ожидая, когда жертва, наконец, рухнет, та слабеющей рукой сжала чашку и из последних сил запустила её в младшего по званию. Чашка угодила в скулу, оставив изрядный синяк. Ещё чуть-чуть, и полицейский лишился бы глаза. Рыча и матерясь слуги кинулись на парня, повалили на пол, подмяли. Но даже так он продолжал сопротивляться. И глядя на эти безрезультатные, но отчаянные попытки, Юкихана мысленно аплодировал ему.

Этот парень не походил на мстительных, а на поверку безвольных детей клана Сайконо, не походил он и на прочих беззащитных жертв, что исправно приносились демону. В парне жизнь бушевала весенними ураганами, и силе этой бури можно было только завидовать. Самый опасный человек, способный его убить, убивал пока его скуку. Праздник среди серых будней, источник воды посреди пустыни. Припасть, напиться, иссушить, завладеть и подчинить. Сломать! Вот что он хотел сделать с ним. И для исполнения желаний нужно только немного подождать. Вот Юкихана и ждал, наблюдая, как двое мужчин скручивают уже вяло брыкающееся тело.

– Крепкий ублюдок, блин! – отдуваясь просипел Оседжи. – Даже наркота не берёт. А ведь он до этого ещё бутыль водки выжрал… Эй, ты что делаешь? – спросил он своего напарника, который споро расстёгивал ремень на брюках жертвы.

– Потешиться с этим козлом хочу, – зло процедил Сакки, воюя с ширинкой.

– Остынь! – приказал Оседжи. – Его в жертву Юкиноши готовят.

– Да ладно тебе! – отмахнулся напарник. – Его всё равно трахать будут. Какая Юкиноши разница кто и сколько раз?

Юкихана сжал пальцы в кулак, а когда разжал, раб уже валился на пол мёртвой заиндевелой куклой с промороженными внутренностями. Мальчишка – его игрушка, и только он может отнять у него девственность.

Второй последователь, едва сдерживаясь, чтобы не удариться в панику, взвалил тело парня на плечо и поволок вниз.

Демон вздохнул с облегчением – с первой половиной задачи его подчинённые справились.

Вата… Вата в ушах, в голове, в мыслях, во всём теле. Тяжёлая, плотная вата. Но даже сквозь неё просачивается мерный, ритмичный гул. Пение. Странное пение. Страшное. От него замирает сердце и стынет кровь. Стынет, застывает, леденеет. И вот уже не вата – прозрачные кубики льда заполняют сознание. Они царапаются, громоздятся друг на друга, сливаются монолитом, непроницаемой стеной. Тишина…

Прошла минута, другая, а может, вечность, но и тишина начала отступать. Она отступала медленно, неторопливо, оставляя вместо себя тошноту, холод и жгучую боль в груди.

Идзуми открыл глаза. И захотел проснуться. Или хотя бы вернуться назад в тишину.

Полностью обнажённый, скованный по рукам и ногам, окоченевший, почти утративший чувствительность парень лежал на обледенелой каменной плите. Мертвенный свет крохотных свечей, что окружали его, едва справлялся, отгоняя темноту, которая густым киселём разлилась вокруг. А грудь горела таким огнём, что даже дышать становилось невозможно.

Идзуми приподнял голову, пытаясь понять из-за чего. И чуть не потерял сознание от взорвавшейся бомбы боли.

Он лежал совсем без движения и старался ни о чём не думать, особенно об изрезанной ножами грудной клетке, когда в круге света появился человек – мужчина лет сорока в дорогом костюме. Гладковыбритое чуть усталое лицо, снисходительная улыбка и алчные глаза. В руках мужчина держал широкую полупрозрачную чашу, наполненную почти до краёв тёмной жидкостью, при одном взгляде на которую к горлу подкатывала тошнота.

– Уже проснулся, Сэйнэцу Идзуми? – спросил мужчина хриплым, шуршащим голосом.

Идзу молчал. Лишь сильнее сжал зубы, чтобы не сорваться на крик, на мольбы, на глупые проклятья. Нет, такого удовольствия он этому ублюдку не доставит. «Жить и умирать нужно достойно», – так говорил мастер Иёку. И он был прав.

Был… Сейчас для Идзуми всё окрашивалось оттенками этого слова. Ещё чуть-чуть и он сам превратится в «был». До чего же жалко себя. До безумия жалко! До предательской рези в глазах…

– А ты шустрый, мальчик, – произнёс мужчина, подойдя к Идзу и опустив чашу на камень. – Только не говорливый. Но это мне даже нравится – не люблю болтунов.

Идзуми сжался под его жадным, похотливым взглядом. Наверное, нужно кусаться, нужно сказать этому уроду что-нибудь резкое, надерзить. И может тогда, разозлившись, тот просто убьёт его. Но парень не мог разлепить зубы, они будто намертво вросли друг в друга.